С царского плеча: как ордынские ханы научили русских князей бить челом

III. Влияние татар на торговлю, на промышленность и на развитие характера царской власти

3. Понятие о характере царской власти. Царский титул. Герб. Личная подпись царя. Пышность царского двора. Челобитье. Шубы с царского плеча. Форма обращения к царю. Посольский этикет

Вместе с усвоением себе нового титула московские князья заводят и новые порядки при своем дворе: появляются новые придворные должности; в придворной жизни устанавливается строгий порядок и формы обхождения с монархом; вырабатывается посольский обряд; в придворную жизнь вводится пышность и роскошь. Вот какими словами описывает двор Иоанна Грозного Валишевский: «Двор московского государя пышностью и численностью превосходил все, что иностранцы могли видеть в других землях. Множество придворных, в золоте и в драгоценных камнях, толпились в тесных палатах, в сенях, наполняли пространство вокруг дворца».

Карамзин, говоря о времени Грозного, о богатстве царской казны и роскоши царских пиров, добавляет, что «в торжественных выходах и выездах государевых все также представляло образ азиатского великолепия: дружины телохранителей, облитых золотом — богатство их оружия, убранство коней. Так, Иоанн 12 декабря обыкновенно выезжал за город видеть действие снаряда огнестрельного: перед ним несколько сот князей, воевод, сановников, по три в ряд». Венецианец Джерио, бывший в России в составе польского посольства, описывал торжественный въезд в Москву Иоанна в 1570 году следующим образом: «Царь въезжал при нас в Москву новою улицей, сделанной в четыре дни: для чего надобно было сломать множество домов. Впереди ехало 3 000 стрельцов; за стрельцами шут его на быке, а другой в золотой одежде; тут сам Иоанн (за спиною у него висел лук, а на шее коня была привязана собачья голова); назади 4 000 всадников».

Безусловно, эта азиатская пышность и роскошь создавались постепенно и не могли перейти к нам от татар, как говорит об этом Рихтер. Примером для подражания могли быть более поздние правители и владельцы, с которыми у нас установились дипломатические сношения еще при Иоанне III: в 1490 году был заключен дружественный союз с чагатайским царем, владевшим Хорасаном и Хивою; в 1496 году впервые установилась дипломатическая связь Москвы с Турцией. С тех пор дипломатические сношения с Турцией делаются довольно частыми. Можно думать, что великолепие московского царского двора не избегло турецкого влияния. В Турции роскошь в дворцовый обиход была введена четвертым турецким султаном Баязитом I Молниеносным (1389—1402).

После поражения турками европейских рыцарей при Никополе в 1396 году последние, возвратившись из плена домой, с удивлением рассказывали о блестящей султанской охоте, которой угостил перед отъездом своих невольных гостей султан: в охоте принимало участие 7 000 сокольников и 6 000 доезжачих, причем бесчисленные гончие собаки были покрыты атласными попонами, а на охотничьих барсах были надеты алмазные ошейники.

Образцом великолепия дворцовой жизни владетельных лиц еще раньше могла быть и далекая Индия, с которой познакомил русских людей в конце XV столетия тверской купец Афанасий Никитин.

Когда А. Никитин отправился в свое путешествие за три моря, в Индии самым сильным и славным государством было Бахманийское, основанное турецким или афганским рабом, мусульманином Ала-Уддином Гассаном, в 1347 году. Оно было расположено на Деканском плоскогорье и имело своей столицей г. Бидар (Бедерь). В Индии А. Никитин пробыл почти 3 года (с весны 1469 года до начала 1472 года), а в Бидаре он был не раз, причем жил в нем по нескольку месяцев. За это время ему приходилось видеть и обычные выезды Бидарского султана на прогулки и торжественный выезд его во время мусульманского праздника Улу-Байрама. Вот как описывает А. Никитин обычный выезд султана на прогулку по четвергам и вторникам и его дворец в его мусульманской столице Бидаре:

«Султан же выезжает на потеху с матерью и с женой, да с ним на конях 10 тысяч человек, да пеших 50 тысяч. А слонов водят 200 человек, наряженных в золоченые доспехи. Да перед султаном идет 100 человек трубников, да плясунов 100 человек, да коней простых 300 в золотых сбруях; да обезьян за ним 100, да наложниц 100 — и все юные девы.

В султанов дворец ведет семеро ворот, а в воротах сидит по сто сторожей, да по сто писцов — кафиров, одни записывают кто войдет, другие — кто выйдет; чужестранцев же во дворец не пускают. А дворец его очень красив, всюду резьба да золото, и последний камень вырезан и очень красиво расписан золотом; да во дворце же разные сосуды.

Город Бидар стережет по ночам тысяча человек, поставленных градоначальником, и ездят все на конях, в доспехах и с факелами».

Во время торжественного праздничного выезда, описание которого тоже оставил нам Никитин, султана сопровождала более многочисленная свита, больше было коней, верблюдов и слонов, а султан был одет в кафтане, унизанном яхонтами, с огромным алмазом на шапке; его вооружение было золотое, украшенное яхонтами, три его сабли были скованы золотом, седло тоже было золотое.

По описанию Никитина, подобной же роскошью и пышностью окружал себя и главный сановник султана, хорасанец Махмуд Гаван, прозванный «старшиной купцов» — Малик ат–туджар (Меликтучар боярин).

«Хождение за три моря» Афанасия Никитина, несомненно, пользовалось на Руси большой популярностью и было даже включено в летопись наряду с другими важными историческими событиями.

Если пышность и роскошь царского двора развились в Московском государстве постепенно, когда оно окрепло, и являлись подражанием уже не татарам, а другим более могущественным восточным государям, то некоторые обычаи придворного этикета восходят к татарам и создались под их непосредственным влиянием. Это прежде всего относится к «челобитью» и к обычаю награждать шубами и одеждой, причем особенно ценилась одежда с царского плеча, то есть уже ношенная государем.

Герберштейн, описывая сделанный ему и его спутнику графу Леонарду Нугароле прием у великого князя в 1526 году, говорит, что при выходе послов к государю сопровождавший их дьяк провозгласил: «Великий государь, граф Леонард бьет челом». И вторично: «Великий государь, граф Леонард бьет челом на великой твоей милости». То же было объявлено и от имени Сигизмунда Герберштейна. По поводу этих выражений Герберштейн пояснил, что слова «бить челом» означали и благодарность за полученную милость, и приветствие высокопоставленному лицу: «Всякий раз, как кто-нибудь просит чего-нибудь или приносит благодарность, он обычно наклоняет голову; если он старается сделать это усерднее, то в таком случае спускается так низко, что касается рукою земли. Если они хотят воздать благодарность великому князю за какое-нибудь важное дело или попросить чего-либо, то кланяются и опускаются до такой степени, что касаются челом земли». То же говорит спустя 80 лет по поводу формы приветствий, употребляемых русскими, и Маржерет: «Если низший просит о чем-либо своего начальника или если возносит молитвы перед образами, то кладет поклон, касаясь самой земли».

Самое выражение «бить челом», по-видимому, заимствовано с Востока. Это выражение в различных грамматических формах мы встречаем в грамотах XVII столетия среднеазиатских послов, поданных русским царям на тюркских и иранских языках. «Бить челом» по-татарски передавалось словами «баш вурмак», а по-персидски «сар задан» (бить головой).

Стояние на коленях, земные поклоны, целование руки — все эти восточные знаки покорности и уважения, сохраненные и до сих пор в европейском мире христианской церковью, были обязательны для всех восточных народов. Татарские ханы, как рассказывают Плано Карпини и Рубрук, требовали от европейских посланников на приемах у них произносить свои речи или выслушивать ответ хана, стоя на коленях. Наша летопись с ограничением отмечает, что князю Даниилу Романовичу Галицкому на приеме у Батыя пришлось стоять перед ханом на коленях и называть себя ханским холопом («Сидит на коленях и холопом называется»). Когда в 1541 году после занятия турками венгерской крепости Офена во главе посольства от Фердинанда Австрийского к султану Сулейману II Великолепному находился упомянутый выше Герберштейн, то ему на приеме у султана пришлось, стоя на коленях, целовать у победителя руку, что посол счел за большое счастье, так как большинство людей, допущенных к султану, должны были кланяться ему в ноги, касаясь головою земли.

Обычай земно кланяться восточным владыкам сохранялся до конца XVII столетия. Так, в статейном списке стольника Василия Тяпкина и дьяка Никиты Зотова, стоявших во главе посольства в Крым в 1680 году для заключения Бахчисарайского договора, сказано, что послы перед первой аудиенцией уговорились с приближенными хана о том, чтобы в то время, когда они будут перед ханом и будут «ему по чину честь и поклон отдавать», чтобы их «за шеи не брали и силою к земле не нагибали» и тем их не бесчестили. «Мы и сами, — говорили они, — поклонимся по надлежащему чину». Татары с этим предложением согласились, и послы во время аудиенции без всякого понуждения поклонились хану до земли.

Старинный обычай награждать от имени правителей почетным платьем был распространен на всем мусульманском востоке с давних времен. От арабского глагола халаа — «он снял, скинул» (одежду, обувь) — произошло существительное хал’ат, получившее значение почетного платья, даваемого в подарок (то есть вещи, снятой с себя и данной другому). В 1541 году Герберштейн и член его посольства на аудиенции у султана Сулеймана Великолепного получили в подарок богатые кафтаны.

Наиболее древнее известие о пожаловании у нас шубами за ратные заслуги относится к 1460 году, когда Иоанн III прислал в награду устюжанам, предводительствуемым князьями Данилом Ярославским и Василием Ухтомским, несколько шуб и однорядок «лунских» (лондонских) за их успешную битву с татарами на берегах Волги. Герберштейн в оба свои посещения Московского государства в качестве посла (в 1517 и 1526 годах) от австрийского правительства был пожалован шубами, подбитыми соболями. Много раздавал шуб в награду Иоанн Грозный. Так, в 1552 году он пожаловал шубу возвратившемуся из тридцатилетнего плена из Польши князю Булгакову — Голице. В этом же году он наградил князя Владимира Андреевича несколькими шубами, а бояр, воевод, дворян и детей боярских — одеждою с своего плеча, бархатами и соболями. Жалованы были шубы за ливонскую войну в 1558 году. В 1563 году, после взятия Полоцка, Иоанн наградил нарядными шубами более 500 иноземцев, состоявших на королевской службе и взятых в плен.

Карамзин, ссылаясь на иностранцев, говорит, что в великокняжеских кладовых хранилось бесчисленное множество всякой одежды, шелковой, суконной и меховой, кладовые занимали в Москве целый квартал. На аудиенциях и при парадных выходах эта одежда выдавалась приближенным боярам и другим служителям при дворе, а потом, по миновании надобности в ней, опять сдавалась на хранение в государевы кладовые. Много одежды шло и на подарки, на «пожалования» служилым людям за особые заслуги и почетным иностранцам, как это было в обычае у всех восточных народов. Пожалования шубами и одеждами прекратилось со времени Петра I.

Несомненно, под восточным влиянием у нас, в Московской Руси, утвердился обычай при обращении к царю называть себя унизительными званиями. Бояре и все служилые люди к своему личному имени прибавляли «холоп твой», боярыни — «рабица» или «раба твоя», торговые гости — «мужик твой», простые купцы и крестьяне — «сирота твой».

В 1702 году при Петре I была указана новая форма прошений на высочайшее имя, по которой проситель, вместо наименования «холоп твой» должен был подписываться «Вашего Величества нижайший раб». То же мы видим не только в старом, но и в современном Иране: обычная форма вежливости у персов, сохранившаяся до нашего времени и соответствующая старому русскому «Ваш покорный слуга», это: банда — «раб», банда-и хагыр — «ничтожный, презренный раб», или: банда-и хаксар — «раб, валяющийся на земле, осыпанный землей, презренный».

Посольский обряд в Московской Руси создавался под непосредственным влиянием татар. Вот что говорит об этом профессор–востоковед Н.И. Веселовский: «Что церемониал (посольский) был нами заимствован у татар, это принято само собою. В течение долгого периода русские имели дипломатические сношения только с золотоордынскими ханами и с великими ханами в Монголии, должны были поневоле подчиняться требованиям этих ханов; а затем и сами усвоили их так основательно, что считали весь церемониал своим собственным и не отступали от его требований до Петра Великого, изменившего его на европейский манер... Церемониал был так устойчив, что на нем даже незаметно влияния европейской струи, внесенный к нам хотя бы Софьей Палеолог; может быть некоторые мелочи и подвергались тогда изменению; но сущность осталась прежняя».

Профессор Веселовский указал целый ряд позаимствований у татар при выработке в Московской Руси посольского церемониала, а именно: обычай давать послам коней и продовольствие; обмен подарками («поминками») от имени государей и лично от послов; расспросы о здоровье посла и государя; слезание с коня при встрече посла с посланцами государя и при приближении к дворцу; обязанность встречавшего посла чиновника («пристава») ехать с правой стороны посла; запрещение послам входить к царю с оружием; обычай дарить послам лошадь в хорошем уборе; угощение послов во дворце в присутствии государя (по восточному обычаю без столовых приборов, причем все кушанья подавались на стол сразу); строгий надзор за послами, как за шпионами; на аудиенции послы только представлялись царю и вручали ему свои грамоты, а переговоры вели, как и у татар, с боярами в особой ответной палате; по мнению Веселовского, под татарским влиянием возник и обычай иметь во время приема особых телохранителей, рынд, одетых в белые костюмы и вооруженных топорами; хотя русские князья и цари старались изменить восточный обычай, по которому посол должен был становиться перед государем на колени, запрещая это в своих наказах своим послам, а по отношению к мусульманским послам заменяя его возложением своей руки на голову посла, однако русским послам все же приходилось в Турции становиться перед султаном на колени, так как сопровождавшие их чауши (унтер-офицеры) понуждали их к этому силой, а крымский посол Аппак в Москве в 1519 году в посольском подворье выслушивал на коленях речь, произносимую от имени великого князя князем Иваном Палецким, стоявшим тоже на коленях.

Ко всем перечисленным особенностям посольского церемониала в Московской Руси Веселовский указал соответствующие параллели из посольской практики восточных народов, сделав, таким образом, свое изыскание вполне убедительным для беспристрастной критики.

Продолжение следует