Светлана Стивенсон: «Путь развития ОПГ в Татарстане заметно отличался от того, что было в других городах»
Британский социолог о подростках-АУЕ, «казанском феномене» и истоках «силового предпринимательства» в России
Что послужило причиной появления ОПГ в нашей стране? Эффективно ли власти боролись с группировщиками? Чем «казанский феномен» отличался от других группировок? Почему современные подростки заинтересовались тюремной романтикой? Насколько опасно движение АУЕ и что делать с его популярностью? На эти и многие другие вопросы «Реального времени» ответила известный социолог, старший лектор университета Лондон Метрополитан Светлана Стивенсон.
Об истоках группировок, «пацанских» ритуалах и борьбе с ОПГ
— Светлана Абрамовна, не могли бы вы рассказать, как трансформировалась эта субкультура с момента ее расцвета в Советском Союзе до 2011 года, когда вы взяли последнее интервью в рамках исследования по данной теме? Когда происходили всплески ее активности, а когда, наоборот, намечался спад?
— Безусловно, данная субкультура заметно усилилась в 90-е годы, когда общество столкнулось с экономическим кризисом и кризисом государства в целом. Активность пошла на спад начиная с двухтысячных — с модернизацией экономики и усилением государства.
Если в 90-х группировка являлась структурой, обладавшей значительной властью на территории города, то со временем эта власть постепенно ослабевала, а лидеры группировок начинали стремиться в сторону легализации — они хотели войти в легальную экономическую и политическую элиту.
Также если в 90-х и начале двухтысячных группировки объединяли людей самого разного социального происхождения (в них состояли как люди из рабочей среды, так и из высокообразованных семей), то к середине нулевых начался процесс маргинализации участников ОПГ. Сейчас, на мой взгляд, эта субкультура превратилось в еще более маргинальный и окраинный феномен.
— Что послужило причиной появления ОПГ в Советском Союзе?
— Если говорить об ОПГ бандитско-предпринимательского типа, то их расцвет пришелся на тот период, когда в Советском Союзе усиливалось значение теневой экономики. Согласно исследованиям казанского социолога Александра Салагаева, взлет группировки «Тяп-Ляп» в конце 60-х начале 70-х годов был связан с тем, что теневые предприниматели нуждались в охранных услугах — им требовались люди, которые охраняли бы товар, контролировали его перевозку и разбирались с покушениями на бизнес со стороны конкурентов.
Первой молодежной группой, которая стала предоставлять такие услуги, была «Тяп-Ляп». Стоит отметить, что с усилением «Тяп-Ляп» активизировались молодежные группы в других районах города — они либо вливались в состав «Тяп-Ляп», либо, наоборот, пытались защитить себя от их посягательств. Таким образом дворовые уличные группы трансформировались в агентов силового предпринимательства.
— А с чем связано то, что молодежь с такой охотой откликнулась на запрос теневого рынка?
— Я думаю, что таковой была стратегия их организаторов. Был такой Антипов — один из лидеров «Тяп-Ляп», который нацеливал группировку на получение прибыли. Для молодых участников ОПГ прибыль, конечно, имела значение, поскольку в основном это были весьма бедные люди. В то же время, молодежь привлекала тюремная романтика и общинный дух. К примеру, в «Тяп-Ляп» существовала практика взаимной поддержки: людям давали деньги на лечение, на другие неотложные материальные нужды.
— Можно ли назвать эффективной борьбу с группировщиками в советское время?
— Советская власть долгое время пыталась не замечать деятельность «Тяп-Ляпа», поскольку она не могла признать существование организованной преступности в каком-либо виде. Однако со временем власти заняли жесткую, репрессивную позицию, особенно по отношению к лидерам ОПГ. В основном изучением «Тяп-Ляпа» и подобного рода группировок в Советском Союзе занимались представители прокуратуры и милиции. Только в Казани существовала группа социологов, которая пыталась понять социальные практики молодежи и причины, по которым она оказывалась в группировках.
Отказ от понимания реальных причин, ведущих молодежь в группировки (неустроенность, отсутствие возможностей организованного досуга, романтизация дворового братства), приводит к криминализации политики, которая на самом деле малоэффективна, как в России, так и по всему миру.
— Внутри группировок существуют свои традиции, ритуалы и способы общения. С чем бы вы сравнили устройство жизни в группировке? Что это? Миниатюра какого-нибудь традиционного общества?
— С одной стороны, члены группировки воспринимают себя как семью или братство. С другой стороны, их ритуалы во многом напоминают детскую игру — мальчики играют в некую квазинацию, у которой есть свой флаг, обряды инициации и так далее. Это мифологизированный, сказочный мир, однако идеи братства и семьи очень важны для сообщества такого рода — именно они используются лидерами, когда им необходимо мобилизовать молодежь на выполнение различных хищнических, преступных схем. Идеология коллективизма, братства и справедливости очень подходит группировке как закрытому сообществу, которое рассчитывает на то, что все его члены будут ему верны.
— К слову о ритуалах: во время просмотра архивных кадров конца 80-х, начала 90-х, меня особенно зацепили пацанские дискотеки. Со стороны выглядит и жутко, и немного нелепо: строй молодых людей понятно какого вида синхронно совершает одинаковые танцевальные движения, грозно выкрикивая строчки популярных песен из серии «Бойз, бойз, бойз». Зачем это делалось?
— Вообще, дискотеки и танцплощадки, по крайней мере раньше, когда не было айфонов и соцсетей, были очень важными местами социализации молодежи. Конечно, помимо танцев и знакомств с девушками, там выяснялось, какая группировка сильнее и кому вообще принадлежит территория танцплощадки или дискотеки. Основные формы деятельности подростково-молодежной группировки всегда — территориальны. Молодые люди пытаются определиться с тем, кому принадлежит какой-то парк, кинотеатр и так далее. Танцплощадки и дискотеки также находятся в этом ряду.
— Часто можно встретить сравнение российских молодежных преступных группировок с американскими гетто или итальянской мафией. А можно ли, на ваш взгляд, провести аналогию между нашими группировками и ОПГ Югославии и, в частности, Сербии? Расцвет группировок у них начался примерно в 70-х, а в 90-е царил полный мрак: молодых людей хоронили пачками. Если зайти на сербское кладбище, это сразу бросается в глаза — даты рождения и даты смерти.
— Это, безусловно, очень правильное сравнение, поскольку процессы распада государства и социальной дифференциации, а также необходимость молодежи определиться, с кем она, были свойственны всем постсоциалистическим странам. Насколько я знаю, все это было и в бывшей Югославии, и в Болгарии, и в Венгрии.
Дворовые группировки — это феномен, который встречается по всему миру. В то же время, особенности советской урбанистики состояли в том, что люди проживали в микрорайонах плотной застройки, где значительная часть жизни молодых людей проходила именно на улице. По этой причине возникали сплоченные дворовые группы, которые могли, как это произошло в Казани, трансформироваться в силовых предпринимателей.
— В рэкетиров, проще говоря?
— Да, это термин, который использует известный российский социолог Вадим Волков при анализе роста организованной преступности в постсоветское время. Он означает то, что люди зарабатывают на жизнь с помощью организованного насилия — именно это и происходило в Казани и других городах бывшего Советского Союза.
О романтизации тюремной жизни, подростках-АУЕ и популяризации криминальной субкультуры
— В одном из интервью вы сказали, что АУЕ нельзя назвать новым феноменом, но я хотела бы заметить, что значительный рост популярности этого движения, как и его активность, наметились относительно недавно. И, судя по всему, ситуация продолжает развиваться: за это лето произошло сразу несколько громких эпизодов с участием подростков-«ауешников».
— Увлечение молодежи тюремной культурой — это совершенно не новый феномен. Исследования советской молодежи, начиная с середины 50-х годов. показывают, что молодые люди с огромным интересом относились к бывшим заключенным, которые освобождались из ГУЛАГа, из тюрем и колоний — к их музыке, поэзии, фольклору и так далее. В значительном авторитете, который имели выходцы из этой тюремной культуры среди молодежи, нет ничего нового.
Оформление такой особой субкультуры как АУЕ, пожалуй, произошло в последние годы, однако практики сами по себе не новые. В 90-х я проводила исследования бездомных подростков в Москве и обнаружила, что многие из них активно пытались войти в контакт с представителями преступного мира — они занимались так называемым «гревом» зоны и старались заработать себе имя, которое помогло бы им в случае попадания в места лишения свободы.
Тогда об этом практически не писали, а сейчас ситуация кардинально изменилась. Плюс, благодаря соцсетям, в которых можно обсуждать различные формы этих субкультур, происходит некая популяризация данных практик. Но это не значит, что они новые. Более того, я бы предостерегла СМИ от представления этого феномена в гипертрофированном виде, поскольку таким образом он только усиливается.
— Я полностью согласна с тем, что романтизация тюремной жизни и АУЕ — явление отнюдь не новое. Просто те же соцсети существуют довольно давно — тот же «ВКонтакте» был запущен еще в 2008-2009 году, а всплеск популярности АУЕ среди юных пользователей отметился совсем недавно — буквально год назад. На ваш взгляд, не связан ли рост популярности этого феномена с тем, что социальные и государственные институты в стране уже практически не работают, а люди не ждут справедливости от правоохранительных органов и судов, из-за чего «понятия» и решение проблем «по-пацански» приходят им на замену?
— Я согласна с вами в том, что мы безусловно должны внимательно посмотреть на то, почему тюремная субкультура, тюремные понятия и законы пацанских разборок стали столь привлекательными для молодежи.
Вообще, изначально внимание медиа, в основном, было приковано к Забайкалью — это очень депрессивный регион, где находится много исправительных учреждений, а контакты между местной молодежью (особенно выходцами из интернатов и детских домов) и представителями преступного мира, были достаточно сильны.
Безусловно, это очень тревожно. То, насколько более благополучная молодежь идентифицируется с этой субкультурой по-настоящему, а не в виде игры и модной позы — серьезный вопрос для исследователей. Насколько мне известно, подобные исследования до сих пор не проводились.
— Недавно была опубликована очередная статья, посвященная АУЕ, в которой ветеран МВД, во-первых, заявляет, что его «очень беспокоит слишком большой интерес к данному движению, который неминуемо в глазах молодежи превращается в пропаганду», а во-вторых, настаивает на том, что «задача общества — сделать этих ребят изгоями». Как вы оцениваете предложенный им способ борьбы с этой субкультурой? Что, на ваш взгляд, стоит делать с «ауешниками»?
— Ничего хорошего данный способ не принесет, поскольку если человек — изгой и подвергается стигматизации, то он все больше будет изолироваться от общества, которое не оставляет ему никаких шансов. Что с этим делать — очень сложный вопрос. Привлекательность тюремной культуры, как вы правильно сказали, является следствием непривлекательности более традиционных способов социальной мобильности, а также отсутствия ощущения социальной защищенности у молодых людей.
Для тех, кто тянется к тюремной субкультуре, к тюремным понятиям, эта среда представляется справедливой. Им кажется, что это мир, в котором о людях заботятся, в котором существуют братские отношения. По этой причине просто изолировать таких людей или подвергнуть их репрессиям — не выход. К сожалению, кроме таких очевидных вещей, как создание рабочих мест для молодежи и открытие социальных лифтов, ничего другого придумать нельзя.
Молодые люди потеряны, и главное для них, судя по моим исследованиям среди беспризорных детей и членов преступных группировок, это чувство принадлежности к сообществу, где они, как им кажется, будут защищены. Если окружающее общество им этого не дает, то тюремное сообщество будет для них мощным магнитом.
О «казанском феномене», роли ПТУ и коммерциализации криминальной романтики
— Светлана Абрамовна, по вашей оценке, сильно ли «казанский феномен» отличался от других ОПГ по стране? Есть ли какие-то отличительные черты?
— Казанские группировки схожи с тем, что наблюдалось в других регионах Поволжья. Это территориальные группы молодых людей, которые вместе росли, жили в одних дворах, на одних и тех же улицах, и организовывали банды по месту жительства. В Люберцах были похожие группы, однако среди них было много так называемых качков, спортсменов. Хотя, надо сказать, что и в Казани на примере тех же «Тяп-Ляп» Антипов организовал спортзал для подростков, вовлеченных в группировку. Спорт — зачастую обязательное занятие для членов группировок, особенно молодых.
Путь развития ОПГ в Татарстане заметно отличался от того, что происходило, к примеру, в Петербурге. Там в состав ОПГ входили люди с самым разным происхождением: бывшие спортсмены, воины-афганцы и так далее. Та же «Тамбовская ОПГ» в Петербурге вначале состояла из выходцев из Тамбова, а в Казани были именно объединения местной молодежи по месту жительства.
— В документальном фильме Роберта Хисамова и Николая Морозова про «казанский феномен» авторы делают вывод о том, что причина появления молодежных группировок, заполнивших Казань в 80-е, заключается в местных профтехучилищах. Согласны ли вы с этим?
— Действительно, профтехучилища сыграли свою роль, поскольку там оказывались молодые люди, многие из которых уже прошли через пенитенциарную систему. Оказываясь в ПТУ, они находили таких же подростков и объединялись в группы, которые находились под большим воздействием тюремной романтики. Но все же, хоть группировки и существовали в профтехучилищах и школах, основой все-таки была территория, которую они стремились завоевать и сделать своей вотчиной.
— Вы наверняка знаете, что пару лет назад казанский бренд одежды выпустил футболки с названиями местных группировок. Общественность резко осудила авторов. Против выступали в том числе и те, кто в свое время лично столкнулся с казанскими группировками и так или иначе пострадал от их действий. А как вы относитесь к такой романтизации криминального прошлого?
— Конечно, мне бы не понравилось видеть людей в таких футболках, зная о чудовищном насилии, которое развязали эти группировки. Но коммерциализация криминальной романтики — это не российский феномен. По всему миру бизнес делает деньги на том, что продает одежду с символикой банд или используя стили, порожденные миром улицы или тюрьмы. Криминальная романтика часто используется в рекламе — это есть и в Англии, и в Америке, так что Россия в этом отношении не уникальна.
Подписывайтесь на телеграм-канал, группу «ВКонтакте» и страницу в «Одноклассниках» «Реального времени». Ежедневные видео на Rutube, «Дзене» и Youtube.
Справка
Светлана Стивенсон — кандидат социологических наук, старший лектор университета Лондон Метрополитан. Автор книги «Банды России. С улиц в коридоры власти». Публикации: «Уличные дети и социальный капитал теневых городских сообществ» (2000), «Street children in Moscow: using and creating social capital» (2001), «Crossing the Line. Vagrancy, Homelessness and Social Displacement in Russia» (2006).