И братья меч вам отдадут?
Рецензия на спектакль «13938»
Несмотря на то, что театры один за другим закрывают сезон, в театральной лаборатории «Угол» — премьера. Совсем не для летнего легкомысленного настроения. Подробности в материале «Реального времени».
В темноте
Накануне на премьере в «Углу» был аншлаг. Спектакль начинался в 19.00, в зал пустили за пять минут до начала. Публика попала в практически темное пространство, полоски света были лишь от небольших фонариков. Когда глаза привыкли к темноте, удалось рассмотреть с десяток людей, которые находились на сцене в непосредственной близости к зрителям. Перед нами свободное пространство даже без минимума сценографии и фигуры как в школьном прошлом — черный низ-белый верх. Босиком. Так начинается спектакль «13938».
Его эскиз был показан на творческой лаборатории «Город. Артподготовка» месяц тому назад, теперь его доработали, превратив в полуторачасовой жестокий и беспощадный спектакль.
В основе постановки два образца прозы — «Черная Колыма» Ибрагима Салахова и «58-я. Не изъятое» Елены Рачевой и Анны Артемьевой. Автором идеи выступил казанский журналист Радиф Кашапов, он же перевел текст на татарский язык. С переводом спектакля на русский проблем нет — на черном заднике идут субтитры.
Режиссером спектакля выступил постановщик из Москвы Дмитрий Акриш, судя по отзывам на его спектакли в интернете, склонный к некоему радикализму. Впрочем, в постановке в «Углу» Акриш предельно лаконичен и след в след идет за жанром документальной прозы.
Свобода вас примет радостно у входа
«13938» — это спектакль о репрессиях. Кажется, с самого начала перестроечного времени о них уже сказано все. Но раз тема возникает снова и снова, значит, боль не ушла и ее надо время от времени проговаривать. Так советуют психоаналитики. Так советует и здравый смысл, потому что нельзя загонять боль внутрь, особенно если есть потребность высказаться.
Надо отдать должное «Углу» за смелость. По сути, это театральная площадка, которую посещают, в основном, люди молодые. Потому что для нынешнего молодого поколения зрителей, годы репрессий — это времена даже не их бабушек, а прабабушек. Но в том-то и смысл, наверное, того, что в репертуар попадает такая постановка, ведь репрессии — это, прежде всего, психологическая травма целого народа, и о ней надо говорить.
Страх тех лет уже закрепился на генном уровне и дремлет в последующих поколениях, которые этого даже не сознают. Это страшно, но мы все живем рядом. Потомки тех, кто погиб в результате доноса, и потомки тех, кто эти доносы писали. Трудно сказать, что сейчас правильнее: открыть архивы и назвать имена доносчиков или оставить их в тайне, ведь вроде бы «сын за отца не отвечает».
В спектакле заняты актеры Камаловского театра и студенты курса главного режиссера этого театра Фарида Бикчантаева. Все работают на пределе физических и моральных возможностей. В принципе, перед нами более десяти персонажей — это репрессированные, и трое садистов-надзирателей. В блестящих кожаных куртках.
Описывать те физические и моральные страдания, которым подвергаются заключенные, не поднимается рука, но это и не главное в спектакле. Для Акриша важнее показать те фазы психологического состояния, через которые проходят герои. Это касается и надзирателей, периодически перед нами возникают страшные сеансы психоанализа, который устраивают сотрудники НКВД. Об этом как-то мало говорилось до сих пор, но судьбы всех этих следователей, конвоиров и иже с ними также оказались искалеченными. И тут уж тот сюжет, что показала в фильме «Ночной портье» Лилиана Кавани, покажется детским утренником под елкой.
Спектакль трудно смотреть. Острый по пластической форме (заслуживающая респекта работа хореографа Александры Ельчаниновой), он идет практически в полутьме и на жутком, назойливом музыкальном фоне, словно без конца где-то на повороте скрипят трамвайные вагоны. Черно-белые фигуры падают, встают, принимают нелепые позы, бьются об стену, заходятся в истерическом смехе. Следователи, которых тоже не щадит «карающий меч революции», в мгновение ока из мучителей превращаются в жертвы и пополняют ряды тех, кого еще вчера пытали.
Судьба молодого писателя Ибрагима Салахова, эта сюжетная линия проходит пунктиром через всю постановку, ничем не ужаснее, чем судьбы других персонажей. Каждая из судеб страшна и несправедлива. Когда дело идет к финалу, скрипучие звуки уступают место французскому шансону, Шарль Азнавур поет свою знаменитую «Богему» — символ свободы. И заключенные видят сотни писем, они писали их близким, но письма из ГУЛАГа не отправлялись.
Фигуры на полу не двигаются, кажется, что у них уже нет сил обрести полученную волю. Вот это, пожалуй, самый страшный эпизод спектакля.
