Шихан Торатау: прибежище святых, миф о ногайском хане и «книга Чингыз»

В последнее время вокруг горы Тора-тау (Торатау, Тратау) ведутся ожесточенные споры. Помимо очевидной для всех необходимости сохранения горы как уникального объекта природы всегда присутствует аргументация «священности» горы. Против данного положения выступают лоббисты интересов «Башкирской содовой компании» в союзе с некоторыми клерикалами, которые в явлении почитании горы усмотрели нечто еретическое и даже «ширк». Для первых — это просто бизнес и ничего личного. Что касается вторых, то пусть их рассудит Аллах — творец всего сущего, в том числе горы Тора-тау.

Архетип мировой горы в мифологии

Почитание гор является общечеловеческой универсалией. Величественное всегда внушало человеку уважение. Как пишут исследователи, архетип мировой горы — это двухчастная модель Вселенной, символизирующая членение мира на мир людей (подножие горы) и мир богов (вершина горы). Так, древнегреческие боги во главе с Зевсом обитали на горе Олимп. Арийские божества начала населяли гору Хара Березайти (она же Су-Меру), а после разделения ариев на иранцев и индийцев поселились на горах Альбурз (Эльбурс) и Кайласа в Гималаях. В буддизме горы почитались как место расположения рая бодхисатв, в японском синтоизме в горах обитали боги.

Башкирской мифологии также присущ культ гор, что неудивительно, поскольку башкиры являются аборигенами Южного Урала. Мало того, сама горная система и весь огромный Уральский регион (Большой Урал) от Казахстана до Северного Ледовитого океана получил свое название от хребта Уралтау, который, как говорится в башкирском эпосе «Урал-батыр», является телом титана Урал-батыра:

Дорога Урала — великие горы,
Могилы Урала — высокие горы,
Название приняли то же — Урал.

Вершина горы Уралтау изображается как райская обитель, в которой живет божество Самрау, аналог авестийского Сенмурва и иранского Симурга: «Есть там такая страна, где крови не пьют, мяса не едят, куда путь для Смерти закрыт.… Днем и ночью веселье одно».

Рафаэль Санти. Моисей, получающий скрижали Завета. Фото artchive.ru

Архетип горы в монотеистической традиции

В иудео-христианской религиозной традиции горы также являются точкой соприкосновения с божественным. Тому примером — гора Синай, на вершине которой Моисей получил от Бога заповеди для людей, а после восхождения на Фавор произошло Преображение Иисуса Христа.

В исламской традиции мы находим схожие сюжеты. Арабский энциклопедист XIII века Шихаб ад-Дин Йакут ар-Руми писал о горе Арафат: «Сказано о причинах того, что дали ей название 'Арафат: Джибраил — мир ему! — объяснил Ибрахиму религиозные обряды и когда доставил его к 'Арафату, сказал ему: «Ты познал?». Тот ответил: «Да». И она была названа 'Арафат. И также говорят: [гора] названа так потому, что там Адам и Хавва (т. е. Ева, – прим. авт.) познали друг друга после того, как были низведены из рая. И говорят, что люди сознались в своих грехах на этом месте».

Как видим, гора Арафат (от арабского глагола «'арафа», т. е. «познавать») считается местом обретения людьми гнозиса ('ирфан) и даже местом зарождения человечества. С точки зрения ислама приближенность к Аллаху (вилайа) не зависит от точки отметки над уровнем моря, поскольку Аллах вездесущ, а любое место на земле имеет равный статус: «Аллаху принадлежат восток и запад. Куда бы вы ни повернулись, там будет Лик Аллаха» (2:115).

Тем не менее архетип горы упорно прорастал сквозь толщу любой религиозной традиции, словно заявляя, что равнина — хорошо, ну а горы — лучше. Именно поэтому сюжеты о теофании в иудаизме, христианстве и исламе часто связаны именно с горами. В философии Ницше они стали метафорой восхождения к истине и духовного освобождения: «Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеется над всякой трагедией сцены и жизни» («Так говорил Заратустра»).

Мифологизация пространства — элемент башкирской идентичности

Как доказал историк Б.А. Азнабаев, мифологизация пространства и сакрализация его объектов лежит в основе башкирской идентичности, так как определение этноса включает в себя не только признание общности происхождения и языка, но и комплекс обычаев, а также уклад жизни, хранимые и освященные традицией и отличающие его от других. Урал для древнего башкира — это не только родина, но и пуп Земли, центр мироздания. Согласно эпосу «Урал-батыр», именно здесь спаслись люди во время всемирного потопа, устроенного дивами и Шульгеном — братом и антиподом Урала, и отсюда расселились по всей ойкумене. Родная земля была живым существом, которое обессмертил Урал-батыр, опрыснув живой водой.

Как писал П.И. Рычков, башкирский народ «ничего столь не уважает и не бережет как старинные свои вотчинные земли», так как «почитая их собственными <… > своими вотчинами, нередко за них бунтовали и умирали». Слово «вотчина» происходит от слова «отец», чем декларируется тот непреложный факт, что земля досталась башкирам от праотцов, а им — от Бога, когда Всевышний «делил» землю между народами.

Ученый-энциклопедист и путешественник XVIII века Петер Симон Паллас отметил наличие у башкир сложной системы локальных мифов. Фото wikipedia.org

Ученый-энциклопедист и путешественник XVIII века Петер Симон Паллас отметил наличие у башкир сложной системы локальных мифов. Однако слово самому визитеру: «Множество прилагательных речений, коими башкирцы большие и малые горы, все ручьи и малейшие протоки, долины, частные рощицы и все прочие урочища отличают, можно принять за доказательство о древности их в сих местах поселения».

Знаменитый лексикограф и этнограф В.И. Даль писал в том же духе: «Леса, дебри, горы, воды и пещеры населены лешими, водяными, русалками, известными под именем джин, дух; каждою горою, каждым озером обладает такой джин, добрый или злой; но все это рассказывает вам башкир стихами или напевает, вторя чебизге или кураю, в прошлом времени».

Поэтому далеко не случайна болезненная реакция башкирского общества на планы промышленной разработки «священной» горы Тора-тау. Сакрализация территории свидетельствует о том, что этническое начало народа еще не закостенело и питается соками своей земли. При этом не нужно подменять сакрализацию объекта поклонением ему как божеству.

Лучше гор могут быть только горы…

В Башкортостане много «священных» гор, этиология «священства» которых различная. В одних случаях причиной тому стала мифология, в других случаях — религиозное сознание, в третьих — историко-политическая традиция. Так, гора Иремель (1 582 метра), находящаяся на территории Белорецкого района РБ, считалась у башкир «доброй» («изге тау») в контексте мифологизации пространства. В отличие от нее Яман-тау (1 640 метров), высшая точка Южного Урала, на которой, по преданию, жил гигантский змей-полоз, превращавшийся в грозовую тучу, считалась «злой» горой. Отсюда ее название Яман-тау, т. е. «Плохая гора». В последнее время гора Иремель вышла за периметр исключительно башкирской мифологии, став «сакральной» для всякого рода эзотериков и неоязычников всей страны. Связано это с ажиотажем вокруг Аркаима и тем, что, согласно некоторым исследованиям, Иремель идеально соответствует описанию горы Хукарья, высшей точке священных гор древних ариев Хара Березайти («Высокая Хара»). Страна «Арианам Вайджа» («Арийский простор»), описываемая в Авесте как сеть городов, устроенных в виде концентрических кругов, рядом с которыми находится гора Хукарья (читай: Иремель), взбудоражила умы не только завзятых мистиков, но и серьезных ученых.

Следующий пример — гора Ауш-тау, находящаяся в Учалинском районе РБ. Ислам, установившийся в Башкирии благодаря миссионерской деятельности суфийских тарикатов и потому ориентировавшийся на суфийские идеалы, во многом звучал в унисон мировоззрению ее населения, но с иной, теологической точки зрения: джинны, духи природных объектов, отныне подчинялись воле Аллаха, а могилы Его святых угодников (аулия) становились объектами сакрализации.

Гора Иремель (1 582 метра), находящаяся на территории Белорецкого района РБ, считалась у башкир «доброй» («изге тау») в контексте мифологизации пространства. Фото Acodered / wikipedia.org

Историк и публицист XIX века Р.Г. Игнатьев писал о горе Ауш-тау: «Ауш слывет святою горою и привлекает к себе немало богомольцев из окрестных магометан. На вершине горы видны три могилы, из которых одну предание приписывает какому-то Харзаману, почитаемому святым (аблиа), а другие две его двум ученикам, имена которых неизвестны, но они тоже святые: все трое, по сказаниям местных башкир, во времена древние проповедовали закон великого Мухамета людям неверным <...>. Башкиры верят преданию, что и кроме могилы Харзамана во многих местах по вершинам Уральских гор есть могилы святых, и все они проповедовали Коран во времена древние, что все они были великие имамы». Традиция зиярата (араб. «посещение») к могилам шейхов, похороненным на горе Ауш-тау, жива по сегодняшний день. Обычай погребать мусульманских проповедников на вершинах гор, является отражением древнего архетипа мировой горы, который успешно реализовался в исламе.

Однако, самым уникальным является пример горы Тора-тау, феномен которой основан на мифологии, религиозном сознании и историко-политической традиции одновременно. В 1770 году академик И.И. Лепехин, путешествовавший по Башкирии, писал: «В одиннадцати верстах от Стерлитамакской пристани, по нагорному берегу реки Белой видна последняя из высочайших гор близ Оренбургской дороги в Уфу, Тура Тау (Городковая гора) прозываемая <...>. Башкирцы к горе сей имеют особливое почтение и почитают ее за освященное место. В старину, по их сказкам (т.е. рассказам, — прим. авт.), жительствовал на ней Нагайский Хан со своим семейством, а после служила она прибежищем богобоязливым и уединенным мусульманам, которых они угодниками (авлия, — прим. авт.) называют».

Башкирская полития

Судя по отрывочным сведениям, сохранившимся в сочинениях арабского историка X века ал-Мас'уди, сицилийского географа XII века ал-Идриси, а также в письме монаха Иоганки Венгра, вплоть до первой трети XIV века в Башкирии существовала вертикаль власти в лице местного правителя. Упомянутый венгерский миссионер в 1320 году писал генералу своего ордена: «Государя же всей Баскардии с большей частью его семьи мы нашли совершенно зараженным сарацинским заблуждением».

Однако в последующем башкирский правитель более не фиксируется в источниках. По всей видимости, в правление Узбек-хана (1313—1341) местная династия была уничтожена. Вместо вертикали власти в Башкирии возникает акефальная (т. е. безглавная) полития в виде горизонтально интегрированных кланов во главе со своими беями. Башкиры, составлявшие этническое целое, не были разверстаны на десятки и сотни, как население Улуса Джучи. Монгольские ханы, лишив их собственных правителей, тем не менее наделили за какие-то заслуги каждый башкирский клан вотчинными правами на определенную территорию.

Владимир Даль писал: «Народ башкурт разделился с незапамятных времен на племена или, как их называют у нас, на волости; у каждой волости свой уран, отклик, рукоприкладный знак, свое дерево и птица, розданные, как верит народ, самим Чингиз-ханом».

Неслучайно министр государственных имуществ Российской империи в 1837—1856 годы П.Д. Киселев писал, что «башкиры владели своими землями неограниченно до присоединения их к России». Эта система, представлявшая собой союз кланов, обладавших вотчинным правом, получила у башкир название 'асабийа (араб. «племенной дух», «национализм», «солидарность»). Последняя сильно отличалась от содержания термина 'асабийа, введенного в социологию выдающимся арабским ученым XIV века Ибн Халдуном.

Согласно сюжету, молодой Чингиз, спасаясь от мести братьев, скрылся в неизвестном направлении. На его поиски отправились вожди ряда башкирских племен, отыскали царевича и провозгласили своим ханом. Фото wikipedia.org

Политический миф башкир

Для идеологического обоснования сложившейся в Башкирии политической системы было написано специальное литературное произведение «Кысса-и Чингиз-хан» («Сказание о Чингиз-хане»), один из списков которого входил в состав сборника «Дафтар-и Чингиз-наме». По мнению Б.А. Азнабаева, он представляет собой «концентрированное изложение политического статуса башкирских родов в имперском пространстве».

Д.Н. Маслюженко, проанализировав сибирские летописи, пришел к выводу, что они содержат политический миф сибирских тюрков о приоритетности их династии Тайбугидов перед Чингизидами. По его мнению, свой политический миф существовал и у башкир. Он пишет: «Так, «Дафтар-и Чингиз-наме», включающая в себя башкирские предания и шежере, обосновывает власть башкирских биев через особые пожалования Чингиз-хана в форме ярлыков». Согласно сюжету, молодой Чингиз, спасаясь от мести братьев, скрылся в неизвестном направлении. На его поиски отправились вожди ряда башкирских племен, отыскали царевича и провозгласили своим ханом. В порыве благодарности Чингиз-хан раздает башкирским князьям символы власти — тамгу, уран (боевой клич), онгоны (дерево, птица).

Идея сказания сводится к мысли, что без поддержки улусных беков ни один хан-Чингизид не сможет править государством. «Кысса-и Чингиз-наме» не претендует на историческую достоверность и является отражением определенной политической заданности, направленной на доказательство роли башкирских вождей в становлении империи Чингиз-хана и древности башкирского вотчинного права. Перечисление глав башкирских кланов (Табын, Минг, Бурзян, Юрматы, Кунграт, Тамъян, Катай, Кыпчак, Кереит и др.), которые якобы были сподвижниками завоевателя в начале его политической карьеры, показывает, насколько было важным для каждого поколения представителей упомянутых кланов засвидетельствовать исключительную роль своих предков в становлении башкирской политии.

Если политический миф, изложенный в «Кысса-и Чингиз-хан», обосновывал автономный статус Башкирии в имперском пространстве (сначала в Золотой Орде, потом в Московском царстве), то русский геополитический миф «Москва — третий Рим» указывал на место России на международной арене. Таким образом, сочинение «Кысса-и Чингиз-хан» было своеобразной «Историей государства и права» башкир, многие века определявшей их позиционирование перед лицом различных монархий.

Тора-тау в «Кысса-и Чингиз-хан»

О времени написания сочинения «Кысса-и Чингиз-хан» существуют разные мнения. Например, татарский филолог М. Усманов указывал на последнюю четверть XVII века, поскольку в одном из списков сказания упоминается башкирское восстание 1681—1684 годов. Однако, этот сюжет мог быть позднейшей вставкой. По нашему мнению, это политическое произведение было написано в XIV—XV веках. Историк А.Б. Азнабаев пишет, что оно предназначалось «для оправдания специфической ситуации, которая сложилась на Урале и Западной Сибири в период XIII—XV вв.».

Существовало несколько списков «Кысса-и Чингиз-хан», которые отличались друг от друга в существенных деталях. В сокращенной версии, опубликованной в 1822 году в Казани первым татарским просветителем Ибрагимом Хальфиным, сюжет о Тора-тау отсутствует. Однако в других списках сказания он напротив наличествует, о чем писал в свое время И.И. Лепехин: «За свято почитаемая башкирцами Тура Тау принудила нас быть роскошными и возбуждать башкирскую неустрашимость вином: ибо никто из них на сию гору с нами идти не хотел, отговариваяся разными обетами, которыми они горе должны и которые еще не исполнены: ибо без исполнения обетов взлазить на гору никто не сможет; разве кто хочет сам себе быть злодеем. Сожалея о башкирском заблуждении, а паче думая, что они отговариваются только для трудного на гору всходу, старался я им показать, что от горы ничего воспоследовать не может и что она никакого обету не заслуживает. Но башкирцы, будучи от природы честолюбивы, а особливо те, которые за знатоков между ими почитаются, не очень весело слушали наши доводы и на конец говорили, что, не упоминая о книге Чингыз, в которой много о сей горе писано, два тамошних примера сказать довольно. Один татарин, презирая сие священное место, и в возмездие башкирскому заблуждению на горе напакостил; но сия попытка даром ему не прошла: ибо весь его род в короткое время вымер».

Как свидетельствует И.Л. Лепехин, в «книге Чингыз», т. е. «Кысса-и Чингиз-хан», «много о сей горе написано». Фото wikipedia.org

Как свидетельствует И.Л. Лепехин, в «книге Чингыз», т. е. «Кысса-и Чингиз-хан», «много о сей горе написано». Причем содержание написанного относительно Тора-тау внушало башкирам священный трепет. К сожалению, в известных нам списках сказания сохранилась лишь ничтожная часть изначальной информации. В одном из них, опубликованном в «Антологии башкирской литературы», говорится, что матерью Дуюн-Баяна (Добун-Мергена монгольских хроник), предка Чингиз-хана, была дочь Алтын-хана по имени Гулямалик — Курекле. Когда она забеременела от наития солнечного луча, родители посадили ее близ горы Тора-тау в большую золотую лодку, спустили ее на воду и отправили вместе с челядью вниз по течению реки Белой к берегам моря Тун (вероятно, Донское, т. е. Азовское море). По пути следования судно захватил монгольский князь Тумавыл-Мерген, женился на Гулямалик-Курекле, после чего у них родился сын Дуюн-Баян. Таким образом, автор сочинения проводил мысль, что родоначальник монголов по линии матери был по происхождению башкиром, а его дед Алтын-хан жил близ горы Тора-тау. На этом основании данная гора считалась тем символическим местом, где было положено начало башкирской политии и 'асабийи, ставших результатом последующих договоренностей с Чингиз-ханом.

Тора-тау в последующей традиции

И.И. Лепехин сообщал, что на горе Тора-тау жил некий ногайский хан, что, естественно, вызывает сомнение. Во-первых, на горе жить невозможно — дует сильный ветер, да и вода далеко. Во-вторых, ногайских ханов не существовало в природе, а этим названием русские авторы применительно к Башкирии, как правило, обозначали Чингизидов линии Шибан-хана, брата Бату-хана. Ханов-Шибанидов башкиры считали своими «природными царями» и именовали их Тура-ханами, так как их коренным владением считалась сибирская область Тура с центром в Тюмени. В Чишминском районе стоит мавзолей Тура-хана — одного из Шибанидов, предположительно Махмудек-хана, прадеда знаменитого хана Кучума.

В период башкирских восстаний XVII-XVIII веков башкиры в знак отказа от русского подданства всегда приглашали на трон Башкирии Кучумовичей. Так, во время восстания 1662—1664 годов ханом Башкирии был провозглашен Кучук-хан, правнук Кучума. Обладая статусом «священной» горы, Тора-тау, по всей видимости, была тем местом, где происходил ритуал провозглашения башкирских ханов. Так, в ходе башкирского восстания 1704—1711 годов по призыву Алдар-тархана Исекеева из Каракалпакской Орды был вызван султан Хазей (Хаджи), родич Кучук-хана.

Казанский губернатор П.М. Апраксин писал: «Пущие изменники Алдарка с товарищи призвали к себе из Каракалпак воровского хана Хазея, и тот де хан в феврале месяце нынешнего 709-м году с теми воровскими башкирцы был в тех башкирских юртах, от Уфы ездою в 5-ти днях, урочищах в Юрматинскую волость, и многие де башкирцы по прелести тому хану с тем Алдарком шертовали». Говоря современным языком, Кучумович Хазей (Хаджи) был привезен из Хорезма и провозглашен ханом в Юрматынской волости. Если место проведения данной церемонии (поднятия на белой кошме) не имело значения, то почему Алдар не провел этот ритуал, скажем, у себя в Бурзянской волости? Следовательно, он привез хана в Юрматынскую волость намеренно, потому что там находилась Тора-тау, возле которой, якобы, жили предки легендарной прабабушки Чингиз-хана. Не следует также забывать, что Карасакал, долгое время скрывавшийся под именем Миндегула Юлаева в башкирских аулах долины реки Селеук, т. е. близ горы Тора-тау в Юрматынской волости, по всей видимости, там же был провозглашен ханом Башкирии под именем Султан-Гирей-хана.

Так или иначе, образ горы Тора-тау занимал исключительно важное место в литературной, религиозной, политической и исторической традиции Башкирии. Олицетворяя собой определенные сакральные символы, гора играла заметную роль в самосознании башкирского народа как субъекта истории. Поэтому, как свидетельствовал И.И. Лепехин, еще в конце XVIII века она продолжала оставаться объектом глубокого почитания, хотя к XX веку ореол ее «святости» в значительной степени был утрачен. Однако он не исчез полностью, сохранившись в исторической памяти местного населения в первую очередь башкир рода Юрматы. В конце XX века образ горы Тора-тау восстановился вновь, но уже в качестве одного из национальных символов Башкортостана.