«История одного хаджия»: небрежность в религии, смерти в Мекке и внутри Каабы
Путевые заметки татарского мусульманского богослова Мусы Бигиева о хадже. Часть вторая
В советское время легендарный татарский богослов Муса Бигиев был объявлен врагом народа, а знать о нем попросту было нельзя. К счастью, сейчас имя этого великого человека получило возможность вернуться к нам, в том числе благодаря труду известного исламоведа, старшего научного сотрудника Института истории им. Марджани Айдара Хайрутдинова. На страницах «Реального времени» ученый публикует увлекательный цикл материалов о жизни Мусы Ярулловича, включающий в себя уникальные записи Мусы Бигиева о его хадже 1927 года. Во второй части путевых заметок, переведенных с татаро-османского языка, их автор делится своими размышлениями о создании видимости соблюдения столпов религии, а также рассказывает о смертях на пути в Мекку и своем посещении Каабы.
«В пути я провел много времени, ожидая кого-нибудь, кто мог бы стать для меня проводником»
Был вторник, я встал, совершил омовение. <…> Предполагая, что, возможно, наступил шестой день зульхиджи, который мог оказаться и седьмым, я отправился к Запретной мечети, исполнил таваф, совершил са'йи и, вознамерившись совершить хадж, вошел в ихрам. Было легко. Даже во время совершения са'йи я не испытал трудностей. Людей было весьма много, и я был внимателен и собран. Я ни к кому не прикасался и ни с кем не сталкивался. Далее я собрался пешком пойти к горе Арафат. Решил, что отправлюсь туда восьмого числа зульхиджи, в среду, иншалла. Также я собирался переночевать на горе Джабал ан-нур.
Седьмого июня во время вечерней молитвы было объявлено о начале месяца. Среда стала первым днем месяца, до наступления четверга. Мои планы немного изменились. В среду я встал рано. Было время сухура, когда я вышел в путь к Горе света. В пути я провел много времени, ожидая кого-нибудь, кто мог бы стать для меня проводником, и поэтому мой подъем на гору пришелся на полдень, в самый зной.
Я поднялся на гору. Немного устал. Некоторое время посидел в пещере, предавшись размышлениям в этом божественном медресе. Сегодня это совершенно заброшенное место. Пещера чиста. Но крайние постройки, расположенные на горе, совершенно разрушены. По пути к горе и на самой горе я не повстречал ни одного человека. Поднялся на гору, спустился, очень устал. Спустившись с горы выпил чаю в одной чайной. Но жажда не прошла, однако поиски воды не увенчались успехом. Пройдя еще четыре-пять верст, я остановился в одной кофейне и вдоволь напился чаю и отдохнул. Во время послеполуденной молитвы я продолжил путь и через час достиг долины Мина.
«Я расположился в кофейне, поскольку мечеть была очень грязной»
Возле Джамрат ал-вуста (одно из трех мест, где хаджии должны совершить обряд побивания дьявола камнями, — прим. авт.), близ кофейни мне повстречался господин Саид Али. Мы посидели вместе. Я пил чай. После заката мы тронулись в путь и, останавливаясь на отдых в двух-трех местах, наконец-то дошли до Муздалифы. Здесь мы переночевали и до рассвета отправились к горе Арафат. Шли неспешно. Перед самым рассветом гора Арафат озарилась светом.
Мы были в пути, когда взошло солнце. Воздух был чист и прохладен, поэтому мы не устали. Дошли до мечети Нимра. Саид Али ушел в свою палатку. Я остался возле мечети, намереваясь соединить две молитвы, я расположился в кофейне, поскольку мечеть была очень грязной. Я хоть и зашел в нее один раз, оставаться в ней оказалось невозможно. Я вышел и прочитал намазы снаружи. Воздух был свеж, жара спала.
Во время послеполуденной молитвы я направился к горе. Шел пешком, останавливался несколько раз. На горе людей было мало. Благодаря опеке короля на территории вокруг горы Арафат царила абсолютная тишина. Все были побеждены зноем. На одной песчаной горке было установлено три-четыре палатки, люди танцевали, пели и громко разговаривали. Я немного удивился этому. За пару часов до вечерней молитвы на Арафате началось движение, стали загружаться шукдуфы, пришла в движение вся масса людей. Куда там ждать заката солнца! Это и невозможно. Одновременное перемещение двухсот-трехсот тысяч хаджиев, конечно же, дело непростое. Массовый исход людей с горы — это очень трудное дело.
Я был один, и в руках у меня было около пятнадцати фунтов ноши. Я нанял носильщика и двинулся в путь после захода солнца. Так я избежал трудностей и шел первым. Я достиг долины Муздалифа, побыл там час-два, затем направился в сторону долины Мина и там переночевал.
«Если у нас и соблюдаются столпы религии, то ни в одном из столпов нет ни смысла, ни духа — одна только голая видимость»
Рассвело. Я, поспешая, поднялся на холм дабы увидеть церемонию обновления кисвы. <…> была прочитана проповедь-хутба, которую слушал я один. Это была крайне слабая проповедь. Я удивился тому, что в мечети ал-Харам было мало людей. Я долго наблюдал, и именно в этот раз мне выпала честь увидеть камни Каабы. <…>
Затем я вернулся к себе и прилег, поскольку устал. Отдохнув, я поднялся и пошел осматривать окрестности долины Мина. Переночевал в кофейне. Действительно, в долине Мина и на горе Арафат безопасность на высоте, и там более чем обычно правит безопасность. Но в том, что касается чистоты, то об этом заботы мало. И этот грех лежит не на правительстве, большая часть греха лежит на самих людях. Действительно, государство ни на йоту не виновно в том, что мечети долин Мина и Муздалифа загажены так, словно это отхожие места. И если люди осознанно и по лени загаживают мечети, то какой смысл говорить о других причинах?
Пришло время сказать прямо: если у нас и соблюдаются столпы религии, то ни в одном из столпов нет ни смысла, ни духа — одна только голая видимость. Народ совершает намаз, но в нем нет духа, народ надевает ихрам, соблюдает его форму и при этом он не ведает ни истины, ни морали. Обряд стояния на горе Арафат совершенно лишен пользы. Собрания в долине Мина совершенно лишены смысла, таваф представляет собой бесполезную беготню, лишенную какого-либо внутреннего содержания.
Я ходил пешком, и мне было хорошо. В дни хаджа я не съел ни ломтика пищи. Правило недопустимости близости, распрей и ссор во время хаджа полностью было воплощено на моем примере. Я многое повидал и вернулся в добром здравии. В воскресенье, 12 зульхиджи, 12 июня утром около восьми часов я был в своей комнатке.
«В мире ислама отсутствие порядка проявляется во всех делах, движениях, решениях, поклонении»
Если действовать согласно принципу «суть вещи определяется по наносимому ею вреду», то на примере беспорядков, происходящих на Арафате и в долине Мина, мы можем извлечь уроки того, каким образом нам следует привести в порядок наши дела. В мире ислама отсутствие порядка проявляется во всех делах, движениях, решениях, поклонении, — в общем, во всем. Отсутствие порядка во всем взывает о необходимости наведения порядка во всем. Но даже такая польза не была суждена нам, и не могла быть суждена на протяжении многих лет. <…>
В расположении палаток на Арафате не было порядка. Если кто-то отдалялся от своей палатки, то обратного пути к ней уже невозможно найти. Если бы территория Арафата была поделена на сектора посредством ям, каналов, или снабжена башнями, указателями, номерами, то, конечно, установился бы порядок. На Арафате погибло до тысячи хаджиев, в долине Мина — три тысячи хаджиев. В деле погребения умерших наблюдались небрежность и непочтительность. Это вызывало тяжелое чувство в сердцах людей. Народ испытывал ненависть. Но грех не только на правительстве, но и на самих людях. Поскольку в долинах Арафата и Мины каждый вынужден заниматься своими делами, то было бы хорошо, если бы государство взяло на себя заботу о телах умерших. Можно же было создать какую-нибудь религиозную комиссию и хоронить умерших, проявляя хотя бы минимум уважения.
Смерти в долине Мина и Арафате были вызваны солнечными ударами. Народ совершенно не заботится о состоянии своего здоровья. Отсутствует какая-либо тень или укрытие. Даже при этом нынешний хадж прошел достаточно хорошо. На Арафате умерло около одной тысячи человек, в долине Мина — около 1400. Служба здравоохранения постаралась, но все же в большинстве случаев она приезжала на место слишком поздно.
В день Курбан-байрама в долине Мина произошло много смертей из-за давки. Тела умерших были собраны в одно место и сложены в высокую кучу. Затем была вырыта общая могила, и все они были сброшены в нее. Это было удручающее зрелище. Ужасная сцена оттолкнула от себя людей. Куда ни глянь — вся долина усыпана трупами. Поскольку у страха глаза велики, то казалось, что счет умершим идет на несколько тысяч, хотя на самом деле их было не более двух-трех тысяч. Правительство распорядилось похоронить всех умерших в одной яме.
Надо признать, что в дни хаджа повсеместно была обеспечена безопасность. И хаджии не были ограничены в чем-либо. Было много иранцев. Их представитель направил благодарственное письмо в правительство. Потерявшихся не было. Не было и каких-либо препятствий их мазхабу. <…>
Сообщают, что король очень переживал по поводу того, что в гибели хаджиев в Мине и Арафате имеется определенная вина в том числе и правительства. В долине Мина погибло около 400 хаджиев. Большинство умерших — это хаджии, которые искали смерть, потому они не предпринимали каких-либо мер осторожности. <…>
«Мусульманские народы и правительства не обсуждают свое состояние»
Хутба, произносимая в Запретной мечети, является самой слабой хутбой, звучащей с самого главного минбара. Большая часть их посвящена рассмотрению вопроса: «А до каких пор будет существовать эта гордыня?» Я прослушал несколько хутб. Все они представляли собой проповеди в духе танбих ал-'афилин, т.е. наставления невежд.
17 зульхиджи 1345 г. (17 июня 1927 г.), в пятницу я слушал пятничную хутбу. Хатиб произнес от пяти до десяти предложений, в которых возвеличивался Аллах. Он сказал: «Мирская жизнь подобна стоянию на Арафате, отчего же такая увлеченность жизнью в этом мире?» Однако постоянное повторение подобных фраз сегодня с минбара Запретной мечети неуместно. Ежегодно Аравию посещают около четверти миллиона хаджиев. В этом году было то же самое. <…>
2 июля вечером [ко мне] пришли пять-шесть человек. Одного из них звали Мухаммад Асадулла. С ним был мальчик лет одиннадцати-двенадцати, по имени Ахмад. Мухаммад Асадулла немного говорит по-русски, гражданство у него германское, проживает в Берлине. Десять месяцев тому назад принял ислам в обществе «Джунд-Аллах». В этом году вместе со своей женой приехал для совершения хаджа. Она умерла в дни Арафата. Сын — приемный, от предыдущего брака жены. Приехал, чтобы описать религиозную ситуацию в Хиджазе. Странное дело. Странное усердие. Мусульманские народы и правительства не обсуждают свое состояние. А иностранцы интересуются нашими делами. А мы не интересуемся иностранцами тоже. <…>
«Он сказал: «Кааба откроется и будет пуста, пойдем»
Седьмого мухаррама, в среду, в ночь на четверг после ночной молитвы ко мне пришел сын ал-Маджида ал-Курди. По местному времени было около четырех часов. Он сказал: «Кааба откроется и будет пуста, пойдем».
Я совершил малое омовение и подготовился. Пошли. Там были люди, но каких-либо трудностей это не создавало. Я подошел к дверям Каабы со словами приветствия. Затем вошел внутрь. У дверей стоял Абдаллах Шейба, черный араб — хранитель ключей. Я совершил по два раката намаза в каждом из углов Каабы. Вознес молитвы за друзей, родственников, детей, семью— за всех. Молитвы из Корана потоком лились из моих уст. Самая важная из моих молитв звучала так: «О Господи! Оживи Свою религию и Свой шариат моими руками. Позволь мне привести в порядок Твой шариат и позволь мне распространить Твой шариат в моей стране!» Именно эту молитву постоянно произносили мои уста все время, пока я находился внутри Каабы.
Именно эта молитва произносилась моими сердцем и языком. Иншаллах, это будет реализуемое вдохновение. <…>
Я невероятно сильно соскучился по моей госпоже, расцеловал бы ее ноги.
Справка
Гора света (Джабаль ан-нур) — гора в окрестностях Мекки, в пещере близ вершины которой любил уединяться пророк Мухаммад до начала пророчества и на которой на него снизошло первое божественное откровение.
Шукдуф (араб.) — носилки или паланкин для езды на верблюдах.
Кисва — покрывало Каабы, изготавливаемое из черного шелка с золотым узорным шитьем айатов Корана. Кисва покрывает стены Каабы. Меняется один раз в год 9/10 числа 12-го исламского месяца Зу-ль-хиджа, т.е. Месяца хаджа.
Мухаммад Асадулла (Леопольд Вайс, 1900—1992) — немецкий еврей с российскими корнями, журналист-востоковед, публиковавший в европейских газетах статьи о жизни арабов и экономике, автор автобиографической повести «Путь в Мекку», переводчик тафсиров Корана на английский язык, дипломат, представитель Пакистана в ООН (с 1951 г.), профессор университета «Ал-Азхар». В 1922 г. по приглашению своего дяди приехал в Иерусалим, где проникся симпатией к мусульманам. В 1923 г. с целью изучения жизни мусульман перебрался в Иорданию, где завел дружбу с правителем вилайата эмиром Абдаллахом. Затем перебрался в Сирию, где изучал жизнь бедуинов. По сообщению М. Бигиева, в 1926 г. Л. Вайс принял ислам. В 1932 г. Л. Вайс уехал в Индию и включился в борьбу за государственный суверенитет мусульман Пакистана. Являлся представителем Пакистана в ООН.