Фильм «Довлатов»: «Ненужный» классик в интерьере Ленинграда
В прокат вышел фильм Алексея Германа-младшего «Довлатов», по желанию его авторов, лента будет демонстрироваться всего 4 дня. В Казани даже дневные сеансы собирают практически полные залы. Подробности — в материале «Реального времени».
Почти что гастроли
Алексей Герман-младший решил не просто отдать в прокат фильм, а сделать из него событие. Как говорит режиссер, «это не просто показ фильма о жизни выдающегося писателя, а культурное событие, идея которого укладывается в определенные сжатые сроки. Подобно гастролям или фестивальному формату. Символично, что и сам фильм охватывает несколько дней из жизни писателя».
И хотя сам режиссер назвал такой подход к прокату «авантюрным», пока «Довлатов» лидирует по количеству сборов. Ну а будет ли фильм представлен после четырех дней показа в Сети — бог знает. Вряд ли стоит на это уповать, лучше пойти в кинозал, пока еще есть такая возможность. Кстати, права на прокат «Довлатова» за границей куплены для демонстрации во всех англоязычных странах, включая США, Канаду, Австралию, Великобританию, Ирландию плюс Скандинавские страны.
Наверное, даже наверняка, «Довлатов» возник в творчестве Германа-младшего не просто, не случайно, а как-то предначертано. Герман-старший, собираясь снимать «Хрусталев, машину», планировал пригласить Сергея Довлатова на роль главного героя. Замысел не состоялся из-за внезапного ухода Довлатова из жизни. Он умер в Америке в результате сердечного приступа в возрасте 48 лет. Скорая помощь не успела довезти его до клиники.
Родители младшего Германа Алексей Герман-старший и Светлана Кармелита — плоть от плоти жители того самого Ленинграда, города-миража, где разворачивается действие «Довлатова». В их жизни так же были, не могли не быть, и показанные их сыном в своей ленте, удостоенной на последнем Берлинском кинофестивале «Серебряного медведя» за художественный вклад, квартирники, не прошедшие цензуру замыслы, порождающие депрессию и ощущение беспомощности и ненужности. По сути, фильм «Довлатов» можно рассматривать и с точки зрения приношения памяти родителей режиссера. Людей, пытавшихся творить и быть честными в эпоху застоя.
«Призрачный мой Ленинград»
Когда-то в эвакуации в Ташкенте Анна Ахматова, тоскуя по родному городу, употребила в одном из стихотворений в отношении Ленинграда эпитет «призрачный». Естественно, по цензурным соображениям ее попросили эпитет заменить, ну не может «город Ленина» быть призрачным! И долгое время стихотворение публиковалось в искаженном виде, и только несколько десятилетий назад прилагательное «призрачный» вернулось на место.
Эта история вспоминается буквально с первых кадров «Довлатова», пронизывая его нитями ассоциаций. Ахматовой, Мандельштама нет в фильме, но судьбы художников, которых планомерно и упорно уродовала эпоха, словно незримо присутствуют рядом с Сергеем Довлатовым. Впрочем, в фильме есть Иосиф Бродский, так что пестовавшую его Анну Ахматову просто невозможно не вспомнить, а заодно и ее «призрачный Ленинград».
Ленинград — город-мираж, город-морок, с его неприглядными дворами, выщербленным асфальтом, по чьим улицам возят огромные инсталляции — страна готовится отметить 7 ноября, с его страшными коммуналками, совсем непарадный город, — такой же герой фильма Алексея Германа-младшего.
Сергей Довлатов ходит по этим улицам, зависает на квартирниках в коммуналках и мастерских художников, где пьют от тоски дешевый портвейн и поют Окуджаву, пытается что-то сочинить ради денег, но физиологически не может врать и у него ничего не получается. Его не печатают, его увольняют с работы, его не принимают в творческий Союз, который дает хотя бы иллюзию защиты. Весь фильм Довлатов (удивительно похожий на реального Довлатова сербский актер Милан Марич) ищет 25 рублей — деньги ему нужны, чтобы купить немецкую куклу дочке Кате. Еще одна точная примета эпохи — тотальный дефицит и как символ благополучия вещи из соцстран.
На дворе первая декада ноября 1971 года, у Довлатова нет денег и практически нет работы. Вокруг не лучше — вот-вот вырвется из страны и уедет в эмиграцию, чем спасет себя и продлит себе жизнь, Иосиф Бродский. Друзей тоже не печатают, выставки запрещают. Друг-художник (Даниил Козловский), которому тоже невозможно выставиться, начинает фарцевать и глупо погибает. Они обречены в этом призрачном городе, в этой «колыбели революции», где, как вспоминает старшее поколение, гайки закручивали куда крепче, чем в Первопрестольной.
И рядом, словно персонажи из бреда, бродят ряженые — Пушкин, Достоевский, Гоголь. Довлатову надо написать для многотиражки, где он работает, репортаж со съемок документального фильма о пуске на воду корабля, а комментировать это событие должны русские классики, рассуждающие о величии советского человека — такой ход придумала чья-то бредовая фантазия.
Реальные события, реальные персонажи в ленте Алексея Германа-младшего словно растворяются в фантасмагорических снах Довлатова, где присутствуют то Брежнев, предлагающий написать вместе с ним роман, то Фидель Кастро, то заключенные и их надзиратели. Последний сон про зону — отчасти имеет реальную основу (в армии Довлатов охранял заключенных, служил в ВОХРе), отчасти символичен. Страна, из которой удалось уехать писателю, могла восприниматься им как большая зона.
Может быть, неделя до дня празднования очередного красного дня календаря 7 ноября выбрана авторами ленты не случайно. В это время, как правило, органы в отношении диссидентов и сочувствующих им лютовали. В Москве, например, была такая практика. Художников-авангардистов забирали и запирали в психушку дабы, как им говорили, «избежать провокаций». Правда, в больнице к ним относились вполне лояльно и позволяли брать с собой изрядный запас горячительных напитков. Через неделю отпускали. До следующего красного дня календаря.
Отъезд героев фильма — и Бродского, и Довлатова — остается за кадром. В кадре — жуткая неприкаянность и ненужность, страх и бессилие. Но впереди и у того, и у другого — хоть и небольшая, но «великая эпоха», когда они станут классиками и теперь их произведения изучают в школе (Бродского) и рекомендуют для внеклассного чтения (Довлатова).
Библейская история опять повторилась. Очередной «Иерусалим побил своих птенцов камнями». Вновь нам дали понять, что нет пророка в своем Отечестве. Но денег на немецкую куклу Довлатов все же достал — их принес Бродский. А Катя, очень красивая, с отцовской харизмой, была неделю назад на премьере «Довлатова» в Берлине. Хоть здесь справедливость восторжествовала.