«Мой стиль — постоянно работать над собой, даже если от меня этого никто не требует»

«Иногда приходилось летать неделю без перерыва, из одного района в другой. В жуткую погоду, в грозу»

— Игорь Михайлович, у меня в руках книга, недавно написанная вами. Расскажите о ней, пожалуйста.

— Эта монография — главный труд моей жизни, результат моей 35-летней работы в области сосудистой хирургии. В ней не только мои знания, опыт, поиск, удачи и разочарования, здесь вся моя жизнь. Очень надеюсь, что она поможет моим коллегам найти ответы на многие вопросы, будет полезна для практической деятельности и вдохновит их на дальнейшие исследования. Ведь сосудистая хирургия сегодня — это динамично развивающаяся часть хирургии, которая занимает важнейшее место в лечении серьезных заболеваний.

— Вы в Татарстане открыли отделение сосудистой хирургии. С чего все начиналось?

— Сосудистая хирургия — это широкий спектр заболеваний артерий, аорты, вен, брахиоцефальных артерий, питающих головной мозг и верхние конечности. Я работал в РКБ, где мы впервые открыли отделение сосудистой хирургии. На тот момент было всего три сосудистых хирурга, и мы обслуживали всю республику. Нашим активным помощником была служба санавиации. Иногда приходилось летать неделю без перерыва, из одного района в другой. Помню сложный случай спасения ноги от гангрены заслуженному нефтянику. В жуткую погоду летели, в грозу. Об этом тогда даже в СМИ писали. А это был только один из десятков случаев.

Эта монография — главный труд моей жизни, результат моей 35-летней работы в области сосудистой хирургии. В ней не только мои знания, опыт, поиск, удачи и разочарования, здесь вся моя жизнь

Вообще, я начинал с работы хирурга общего профиля. Уверен, что это самый правильный подход к подготовке специалиста. В развитых странах почетное звание сосудистого хирурга присваивается врачу, который проработал минимум 10 лет. У нас же это звание сейчас успевают заработать за 2—3 года. Как это возможно? Ведь сначала врач должен овладеть техникой элементарных хирургических вмешательств и лишь потом постепенно переходить к хирургии сосудов. Это одна из самых сложных областей хирургии, она связана с очень тонкими манипуляциями, и здесь необходима высокая техника исполнения, глубокое клиническое мышление, научная подготовка.

— Вижу, рабочий беспорядок на вашем столе сплошь из научных журналов.

— Это мой стиль — постоянно работать над собой, несмотря на то, что от меня никто этого не требует. Я без этого жить не могу. Врач должен читать много профессиональной литературы, научных журналов. Я говорю не только об отечественных журналах, но прежде всего о публикациях на английском языке. Вся актуальная информация сейчас на английском языке, это факт. Стараюсь чаще ездить на международные конференции, выступать с докладами. Я много общаюсь с зарубежными коллегами. Все это обогащает в профессиональном плане и дает новый импульс в работе.

«Первый раз мое сердце дрогнуло. Лежит такое маленькое создание и рядом две ноги»

— Корректно ли сравнивать систему нашего и западного здравоохранения? Что вы думаете об этом?

— Вопрос сложный. Смотря какие параметры сравнивать. К сожалению, нам особо хвастаться нечем, несмотря на то, что в здравоохранение последнее время действительно вкладываются большие деньги. Открываем новые медицинские центры, покупаем дорогую аппаратуру и не думаем о том, а есть ли специалисты, которые смогут работать с этим?

Мне кажется, нам стоит внимательно посмотреть на американскую систему медицинской помощи. Она ушла на много лет вперед. Там путь от идеи до ее претворения в жизнь очень короткий, неважно, касается она технического совершенства оборудования или новой методики лечения и проведения хирургического вмешательства. Когда посещаешь выставку медицинского оборудования, просто диву даешься такому совершенству новейших приборов. И, к сожалению, многие из них мы просто не можем закупить, поскольку они не зарегистрированы на территории России. А большинство из них очень эффективны и могли бы спасти жизни тысяч людей.

Когда посещаешь выставку медицинского оборудования, просто диву даешься такому совершенству новейших приборов. И, к сожалению, многие из них мы просто не можем закупить, поскольку они не зарегистрированы на территории России. А большинство из них очень эффективны и могли бы спасти жизни тысяч людей

— Какой случай из практики вам больше всего запомнился?

— В моей большой профессиональной жизни таких случаев было много. Но вот один я запомню навсегда. Какое-то время я занимался микрохирургией. Это техника, которая позволяет работать с сосудами диаметром меньше 1 мм. Очень тонкая и кропотливая работа. Работал в РКБ. Занимался травматическими ампутациями, пришивали пальцы, кисти, стопы. И вот однажды вызывают меня из дома: привезли девочку 3,5 года, у которой оторваны обе ноги. Они с мамой приехали из Екатеринбурга в Зеленодольский район в гости. Мама работала в огороде и не заметила, как девочка убежала в поле и попала под комбайн. Представьте мое психологическое состояние. Первый раз мое сердце дрогнуло. На операционном столе лежит такое маленькое создание и рядом две ноги, упакованные в лед, который к тому времени уже растаял. Одна ампутация на уровне колена, другая — на уровне бедра. И встал вопрос: что делать? Пришивать или нет? Девочка в состоянии тяжелейшего шока, большая кровопотеря. Я принял решение пришивать ногу там, где ткани были более или менее сохранены. Операция длилась 6 часов: надо было сопоставлять кости, сухожилия, сосуды. Одну ногу удалось спасти. Вторую не стали, поскольку мы бы тогда могли потерять девочку. При такой травме происходит всасывание токсических продуктов из ноги и у нее могли отказать почки. Все прошло удачно, и нога полностью прижилась.

— Я сейчас от вас впервые слышу об этом случае, хотя обычно уникальные операции быстро становятся достоянием общественности, как в случае с девочкой из Литвы, которая тоже попала под комбайн в 1983 году.

— Да, мы не стали афишировать особо, не до этого было. Нам было важно, чтобы нога прижилась. В институте детской травматологии имени Турнера в Санкт-Петербурге по нашей договоренности девочке поставили хороший импортный протез. А через несколько лет после операции в больницу приходит совершенно нормальная, здоровая девочка на двух ногах и говорит: «Вот, приехали вам показаться». Посмотрел и удивился — мышцы на оперированной ноге даже не атрофировались, нога чувствует, нормально функционирует. А на второй ноге прекрасный протез, который совершенно не заметен под одеждой. Вот это то, ради чего живет хирург! Это то, что вызывает у меня душевный восторг. Чем хороша хирургия? Тем, что результат налицо: если все сделано удачно, то больной выздоравливает на твоих глазах. Не надо ждать, как в терапии, когда подействуют таблетки.

«У меня железное правило — своих пациентов я максимально выхаживаю сам»

— А неудачи бывают? Как врач переживает это?

— Неудачи бывают у любого врача. У профессионала высокого класса это происходит реже. Но они есть. Я переживаю за это, плохо сплю. Но у меня железное правило — своих пациентов я максимально выхаживаю сам. Мне достаются самые сложные случаи и вероятность осложнений выше. Спасибо рукам, работают неплохо в результате повседневной тренировки в течение многих лет. В хирургии, как в спорте — без тренировки нельзя, хирург должен оперировать постоянно, чтобы руки были в «форме».

Если вернуться к вопросу о неудачах врача, то хочется привести в качестве примера работу отдела качества в системе здравоохранения США. Этот отдел очень деликатно отслеживает результаты работы врача. Врач спокойно работает, занимается наукой, а менеджер отдела качества отслеживает и фиксирует весь рабочий процесс. Если результаты высокие, то его продвигают по карьерной лестнице. Это как в нашей системе: врач первой, второй и высшей категорий. Только оплачивается у них работа результативного врача значительно выше.

Мне достаются самые сложные случаи и вероятность осложнений выше. Спасибо рукам, работают неплохо в результате повседневной тренировки в течение многих лет

Если у врача результаты невысокие, то ему дают возможность поработать полгода под руководством более опытного доктора. Если и в этом случае человек не справляется, то ему говорят прямо: «Знаете, доктор, вам лучше поработать в другой клинике, поскольку нас не устраивают ваши результаты». Работа врача оценивается исключительно по итогам практической и научной деятельности.

Очень импонирует правило американских клиник: они всегда улыбаются и здороваются с каждым, кого встречают в стенах клиники. Ни одного мрачного лица там не увидишь. И еще американские доктора элегантно одеты, у них прекрасное чувство стиля.

— Скажите, а у вас нет желания уехать?

— Даже со всеми моими званиями там я должен подтверждать свою квалификацию и сдавать экзамены, чтобы получить право заниматься врачебной практикой. Единственная возможность — работать преподавателем. Но их финансовое обеспечение значительно ниже, чем у врачей. Вообще вопрос переезда сложный. Думаю, пока я нужен здесь. Хотя дочь все время зовет нас к себе. Она уже 12 лет живет в Нью-Йорке.

— А дочь у вас тоже медик?

— Нет, к сожалению. Я очень хотел. Но она честно сказала уже на пороге приемной комиссии медуниверситета: «Папа, ты меня прости, но медицина — это не мое». Ну что ж, в медицину надо идти по призванию, а не по желанию родителей. А дочь пошла по стопам мамы, она лингвист.

— Но в семье у вас есть врачи?

— Да, мой отец был великолепным хирургом-универсалом. Двадцать с лишним лет проработал в Сармановском районе. Там я и родился, учился в национальной школе, татарский знаю лучше многих городских татар.

К сожалению, должен констатировать печальный факт — уровень подготовки врачей падает из года в год. И здесь надо говорить о системе подготовки врачей в России вообще, то есть о медицинском образовании

«Сейчас многие называют медицинское образование фейковым, и я с этим не могу не согласиться»

— Я знаю, что вы еще преподаете. Молодые доктора отличаются от врачей вашего поколения? Уж очень много на них жалоб.

— Я руковожу курсом по сердечно-сосудистой хирургии, который относится к системе постдипломного образования. Я вижу, есть хорошие ребята, но, к сожалению, должен констатировать печальный факт — уровень подготовки врачей падает из года в год. И здесь надо говорить о системе подготовки врачей в России вообще, то есть о медицинском образовании. Сейчас многие называют его фейковым, и я с этим не могу не согласиться. Человек получает диплом о медицинском образовании. Допускаю, что будущий врач получил вполне приличные теоретические знания, но при этом он не имеет реальных умений и навыков, они не приучены анализировать и мыслить критически, профессиональные компетенции отсутствуют. Если мы попробуем укомплектовать весь штат вчерашними выпускниками, то можно с уверенностью сказать, что это учреждение просто парализует, оно не сможет работать. На Западе готовый специалист выходит только после 5 лет резидентуры. Это что-то вроде нашей ординатуры, только у нас она занимает 2 года. А для тех, кто хочет пойти работать терапевтами в поликлинику, ординатура вообще необязательна. Можно ли назвать качество обучения в ординатуре высоким, если и после этих 2 лет выпускники могут виртуозно владеть лишь крючком-держателем раны? Очень часто получается так, что молодым специалистам доверяют лишь перебирать бумажки, то есть они скорее обучаются делопроизводству, а не медицине. Я абсолютно убежден, что назрела острая необходимость в корне пересматривать вопрос медицинского образования на самом высоком уровне. Это тоже вопрос национальной безопасности. И потом, сейчас наблюдается высокая коммерциализация медицины. Молодых врачей больше интересует получение хороших денег, а не оказание помощи больному человеку. На энтузиазме могут работать врачи, которым 50—60 лет. Это другое поколение. Им, конечно, достойные зарплаты тоже необходимы, но главный их приоритет — это квалифицированное лечение, моральное удовлетворение от положительных результатов работы.

— Хочется встречаться с врачами только по хорошим поводам, посоветуйте, что делать, чтобы не встречаться по плохим?

— Все заболевания связаны с образом жизни. Мы так много говорим об этом, что, кажется, перестали понимать важность этого утверждения. Да, мы знаем, что надо заниматься спортом, правильно питаться, избегать стрессов. Но кто придерживается всех этих правил? Крайне редко можно встретить такого человека. Посмотрите, у нас большинство мужчин в 55—60 лет выглядят гораздо старше, на все 70. В России смертность от сердечно-сосудистой патологии составляет 58%. В мире немного другая тенденция, там этот показатель значительно ниже и продолжительность жизни выше: в Японии, например, 89 лет. Так что нам есть над чем работать.