Как «татары» влезли на литературный Олимп России

«Хедлайнер списка, несомненно, Шамиль Идиатуллин»

В Татарстане немало талантливых писателей, еще больше их достойных произведений, однако до недавнего времени всероссийской известности достигали немногие и достаточно редко. Тут поневоле задумаешься о том, имеет ли смысл вопрос «что есть литература», как и вопрос «что не есть литература», ибо публикация в столичном издательстве и победа в национальной премии в вопросе признания первичны. Тем удивительнее относительно массовый выход наших земляков в литераторы первого ряда за последние три года. В 2015 году прогремел дебютный роман Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза», изданный в московском издательстве АСТ, сделавший автора лауреатом национальных премий «Большая книга» и «Ясная Поляна». На днях «Большую книгу» завоевал (призовым третьим местом) еще один выходец из Татарстана Шамиль Идиатуллин. В промежутке между этими громкими событиями два казанских прозаика стали авторами ЭКСМО: Альбина Нури (Нурисламова) открыла серию мистических триллеров книгой «Вычеркнутая из жизни», Татьяна Шахматова — серию детективов о пинкертоне-филологе Виктории Берсеневой книгой «Унесенные блогосферой». Что ж, список достижений хоть и краткий, но весьма весомый — и дающий повод задуматься о закономерностях прихода к успеху каждого из писателей и о заслуженности его.

Хедлайнер этого списка, несомненно, Шамиль Идиатуллин, поскольку он достаточно давно ворвался в большую литературу, причем из оперативной журналистики. Однажды обнаружив, что не может «удержать плотно взявшую его за горло историю», дал волю воображению и дебютировал романом «Татарский удар»; далее набрал известности романом «СССР тм» (в обоих шла речь о конфликте строптивого региона с метрополией), повестью «Эра Водолея» и, наконец, в 2012 году страшной сказкой про детство — романом «Убыр». Герои ранних произведений Идиатуллина — интеллигентные мусульмане с татарскими корнями, их романное бытие полно приключений и подвигов, как того и требуют жанры социальной фантастики и альтернативной истории.

«Идиатуллин предпочитает несобственно-авторское повествование, то и дело соскальзывая с нейтрального тона нарратора в стилистическую окраску и лексику, характерные для персонажей. Это делает его текст обволакивающим и… затягивающим». Фото idiatullin.ru

А вот «Город Брежнев», появившийся после значительного перерыва, несколько иной. Это реалистическое произведение о, казалось бы, самом безликом времени советской истории — начале 80-х. Однако для автора оно было очень важным, и не только потому, что на эти годы пришлось его взросление. «…эта эпоха повлияла на то, что происходило со страной потом, в 90-е. Именно в 80-е произошло ожесточение нравов, перелом каких-то концепций, хартий, негласных договоренностей с государством…», — поясняет Идиатуллин. Потому в романе он с тщанием архивариуса не только фиксирует приметы безвременья, но и детально запечатлевает молекулярную агрессию в «культурное ядро» юного челнинца — 13-летнего пионера Артура Вафина: через влияние западной рок-музыки, криминальной молодежной субкультуры, бытовых неурядиц совка. Финал романа шоковый — убийство милиционера и ожесточенное сужение сознания Артура: «Мой дом, мой комплекс, пацаны. (…) Я не знаю, как им служить, зато знаю, что буду их защищать». Похоже на манифестацию «здоровой ограниченности» Николая Ростова из «Войны и мира», только не вполне здоровую.

Жаль, что первые главы «Города Брежнева» пестрят досадными ляпами и мозолят внимание обнаженными швами: персонажи мотивируются не столько логикой характеров и обстоятельств, сколько необходимостью «инвентаризации советского утильсырья», по выражению критика Кузьменкова. Однако постепенно автор набирает дыхание, а вместе с тем выходит на гладкопись и сложно уловимую индивидуальную тональность. Идиатуллин предпочитает несобственно-авторское повествование, то и дело соскальзывая с нейтрального тона нарратора в стилистическую окраску и лексику, характерные для персонажей. Это делает его текст обволакивающим и… затягивающим.

«Гузель Шамилевна, вы за белых или за красных?»

Гузель Яхина выстрелила на тематических трендах времени: феминизм; критическое отношение к советской власти — пересмотр итогов прошлого века; безусловно, этнографичность первых глав. Яхина сделала доступным широкому читателю пространство, вход в которое был строго ограничен национальным языком — и вдруг живописует ему быт татарской деревни начала ХХ века и традиционный уклад.

«Гузель Яхина выстрелила на тематических трендах времени: феминизм; критическое отношение к советской власти — пересмотр итогов прошлого века; безусловно, этнографичность первых глав». Фото Романа Хасаева

Однако российский читатель вряд ли способен заметить существенный изъян данного бестселлера. Дело в том, что Зулейха была вырвана историческим вихрем из татарской деревни, будучи уже зрелой женщиной, следовательно, русского языка не знала, а попала-то в среду ссыльных поселенцев, сплошь из репрессированных интеллигентов. Предлагаемые обстоятельства предоставляли автору огромные возможности для речевой характеристики героини: сначала переход на русско-татарский суржик, затем стадия овладения с забавными речевыми ошибками — но должной писательской добросовестности Яхина здесь не проявила. Хотя хорошо знала, что прототип — ее бабушка — прошел языковые трансформации. Раису Шакировну сослали на Ангару маленькой девочкой вместе с родителями, она провела в трудовом поселении 17 лет. Вернувшись 1946 году в Богатые Сабы, чуть ли не заново училась говорить по-татарски, — конечно, помнила родной язык, но по-русски говорила лучше, причем с сильным сибирским оканьем.

Назвав главную героиню Зулейхой, а сына главной героини — Юзуфом, Яхина проявила дерзкое желание вписать себя в традицию татарской литературы, начиная с истоков — поэмы Кул Гали, однако не учла контекст полностью, есть ведь еще драма Гаяза Исхаки «Зулейха». Там героиня, насильно выданная замуж за русского, сопротивляется участи до последнего, вплоть до каторги. А Зулейха Яхиной, наоборот, забывает своего шариатского мужа и влюбляется в русского, убийцу ее Муртазы. Неудивительно, что реакция татарского читателя на ее роман не была стопроцентно благоприятной.

Впрочем, критически отзывался о романе Яхиной зоил Александр Кузьменков. «Гузель Шамилевна, вы за белых или за красных?» — поинтересовался он у автора, отмечая идейную невнятицу романа. Это, помимо проживания в Москве, и объединяет Яхину с Идиатуллиным: с тем и другим критик был неласков.

«Шахматова и Нури сыграли на законах читательской психологии»

Успех Татьяны Шахматовой основан на популяризации науки, а именно — филологии (она кандидат наук). Отсюда — трансформация жанра детектив: включение научно-популярного элемента в развлекательный жанр; изобретение нового типа детективного расследования — по лингвистическим следам; тематическое расширение за счет области, которая существует, но еще никак не освещена в литературе — юридической филологии, или юрислингвистики, как ее называют.

«Язык повествования Шахматовой синтаксически полноценен: не слишком прост, но и не перегружен. Читая этот детектив, можно пополнить словарный запас, он дает пищу для ума, для памяти, но не перегружает, не напрягает». Фото sobesednik.ru

Ее тексты привлекают внимание в связи с возрождающимся интересом к русскому языку. Однако в ее произведениях речь идет не только о том, как правильно и как не правильно писать и говорить (это не школьная дидактика), а о том, как мы влияем нашей речью на нашу же собственную жизнь и окружение.

В магазинах продается масса пособий по риторике, но мало где действительно вскрываются законы стратегического планирования речи. Романы же Шахматовой приоткрывают завесу этой тайны, помогают разобраться в собственных речевых поступках, но без лишнего морализаторства, в форме игры, походя, отгадывая загадку, кто же убийца.

Думается, что немалую роль в привлекательности прозы Татьяны для издателей сыграл язык — ироничный, легкий. Но не за счет облегчения конструкций, синтаксиса, — это самый распространенный способ упрощения детективного нарратива; чаще всего в современном детективе повествование двигают предложения, в которых основная роль ложится на глагол, в предложении остается минимум других частей речи. Такая проза похожа на поджарого мускулистого спортсмена. Тогда как язык повествования Шахматовой синтаксически полноценен: не слишком прост, но и не перегружен. Читая этот детектив, можно пополнить словарный запас, он дает пищу для ума, для памяти, но не перегружает, не напрягает, максимально приближен к грамотной разговорной речи носителей гуманитарного образования (с известной долей натяжки, конечно, все-таки это письменная речь).

В романах Альбины Нури законы жанра особой трансформации не подвергались — это мистические триллеры, написанные на бытовой основе. Герои тут — наши современники, очень узнаваемые типажи. При этом попадание в жанр у Нури очень точное. «Вычеркнутая из жизни» — архетипическая история о Волан-де-Морте (человеке без лица), который похищает жизни живых людей, мастерски вписанная в реальные обстоятельства жизни современной Казани: в это возможно поверить и это действительно пугает, по-честному, по-хорошему, по-стивенкинговски. Кстати, последняя книга Нури, «Плененные тайной», словно иллюстрирует тезис этого писателя: «Монстры реальны, привидения тоже. Они живут внутри нас и иногда берут верх». Не только призраки жертв авиакатастрофы нагоняют жути на семейную пару в курортном местечке Локко на Черном море, но и демоны, рвущиеся из души любящей супруги.

«В романах Альбины Нури законы жанра особой трансформации не подвергались — это мистические триллеры, написанные на бытовой основе. Герои тут — наши современники, очень узнаваемые типажи». Фото eksmo.ru

В отличие от Шахматовой, язык Альбины упрощен, нарратив ближе к глагольному, но он очень качественный. Часто писатели пишут просто, потому что не могут писать иначе. У Нурисламовой другой случай. Это простота хорошей беллетристики: ничего лишнего — читателя заарканили и ведут.

Шахматова и Нури сыграли на законах читательской психологии. Первая — опосредованно, с элементами постмодернисткой игры, мотивируясь стремлением к торжеству справедливости и истины; вторая — более прямо, воодушевляясь желанием оградить свой мир и семью от ужаса и хаоса внешнего мира, всего неожиданного и страшного.

«Общее у всех четырех стяжателей литературного успеха одно...»

Общее у всех четырех стяжателей литературного успеха одно — они пришли на ниву литературного промысла самостоятельно, минуя штудии литобъединений и долгий (для многих безрезультатный) период передержки в литературных журналах и творческих союзах. Все авторы хорошо промониторили ту нишу, в которую собрались вступать; сориентировались на читателя: никто из них не позволил себе небрежности из серии «а, схавают, лишь бы было завлекательно», кое-кто — пользовался услугами литературного агента.

Разумеется, в Казани и Татарстане есть еще немало одаренных прозаиков; подают надежды Руслан Серазетдинов, опубликовавший рассказ в №11 «Знамени», Булат Ханов, заявивший о себе интересным романом «Непостоянные величины» в №11 и 12 «Дружбы народов». Но есть и те, кто является яркой иллюстрацией еще одного высказывания Стивена Кинга: «Талант сам по себе — дешевле поваренной соли. Преуспевшего человека от талантливого отличает только одно – уйма упорного труда». Действительно, душевные наставники ЛИТО и воодушевленные первооткрытием юного дарования редакторы часто портят начинающих писателей опекой, расслабляют поддержкой, а надежда на чудо в наше время — прямой путь к безызвестности.