Рудольф Нуриев: «Ваш оркестр — это мой полигон. И потом, моя мать родом из Казани»

Приехал по приглашению оперного театра

В Казани Рудольф Нуриев был дважды — в марте и мае 1992 года. В столице Татарстана он побывал по приглашению директора оперного театра Рауфаля Мухаметзянова, который приложил немало усилий, чтобы эта поездка состоялась. И в то время и по сей день это — грандиозный проект Мухаметзянова, у которого отменное чутье на таланты. Проект амбициозный и успешный, особенно если учесть, что он осуществлялся в то время, когда страна переживала нестабильный период.

Нуриев в это время уже не танцевал, а пробовал себя в качестве дирижера. После длительных переговоров, сложностей (уголовная статья «За измену Родине» в отношении танцовщика еще не была отменена), Нуриев дал согласие продирижировать на международном фестивале классического балета в Казани «Щелкунчиком», кроме этого, у него был еще один концерт с ГСО РТ, где Рудольф Хамитович дирижировал увертюрой-фантазией Чайковского «Ромео и Джульетта».

После окончания «Щелкунчика», партию Маши в котором исполнила известная балерина Надежда Павлова. Рудольф Нуриев, отметив высокий исполнительский уровень и балетной труппы, и оркестра ТГАТ оперы и балета им. М. Джалиля, разрешил дать казанскому балетному фестивалю свое имя. У него были большие планы сотрудничества с казанским театром, в частности, он в качестве балетмейстера собирался ставить в Казани «Баядерку» Минкуса. Увы, планы не осуществились, 6 января 1993 года Рудольфа Нуриева не стало.

Это интервью Рудольф Нуриев дал мне в Казани 20 мая 1992 года в концертном зале в перерыве между репетициями с ГСО РТ. «Реальное время» предлагает фрагменты из него.

«В кармане лежало пятьдесят франков»

— Рудольф Хамитович, что стало последней каплей перед принятием вами решения остаться в Париже после гастролей Кировского театра?

— Я услышал фразу одного из руководителей нашего балета: «Нуриев в Лондон на гастроли не поедет!». Я понял, что ходу мне на родине не будет. Физически, возможно, и не убьют, но духовно. Я остался. Все мои шмотки самолетом, к черту, отправили в Ленинград.

— У вас были какие-то деньги на жизнь?

— У меня в кармане лежало пятьдесят франков. Пятьдесят франков — это ничего. Вскоре одна фирма заключила со мной контракт, грабительский. Семь вечеров подряд я танцевал партию Принца в «Спящей красавице» и получал за эту работу четыреста долларов в неделю. Столько же получал и артист кордебалета. Но у меня не было выхода.

— Значит, те баснословные гонорары, которые в тот период называла пресса, были вымыслом?

— Конечно.

— У вас были неприятности с советскими органами безопасности?

— Они не оставляли меня без внимания, хотя в том, что я остался в Париже, даже отдаленно нельзя найти политических мотивов. Я никогда не интересовался политикой. Но они все равно везде протягивали свои щупальца спрута. Мои родственники по их просьбе находили меня повсюду, они писали, звонили, умоляли вернуться. Я был непреклонен.

— Это правда, что Андропов посылал к вам агента, чтобы переломать вам ноги?

— Мне об этом ничего не известно. Возможно, есть такая легенда.

«Никакой политики!»

— Оставшись на Западе, вы общались с русскими эмигрантами?

— Нет. Это было принципиально для меня. Я решил ассимилироваться на Западе. Стоило только начать бывать в эмигрантских кругах, как появилась бы ностальгия, все эти разговоры, вся эта жвачка. Я люблю повторять английскую поговорку: «Хочешь жить в Риме — веди себя как римлянин». Это лучшее средство от ностальгии.

— На что вы делали ставку, оставшись за границей?

— Ставку? Только на мое искусство. И — никакой политики. Был момент, когда я стоял перед выбором: ехать на работу в Америку или поступить на работу в Ковент-Гарден, я выбрал второе, продолжив карьеру танцовщика, выступающего в классическом репертуаре.

— Если можно, расскажите о той культурной среде, в которую вы попали.

— Со мной работали великие балетмейстеры, например, Ролан Пети и Морис Бежар. Я застал в живых Чернышеву и Григорьева, танцовщиков, оставшихся на Западе со времен «Русских сезонов». Они поставили для меня «Петрушку» и «Половецкие танцы», то есть репертуар Вацлава Нижинского. В Лондоне на мои спектакли приходила сама Тамара Карсавина, она была прима, 16 лет оттанцевала в Мариинском театре, работала с Фокиным, попала на Запад, благодаря «Русским сезонам». Она участвовала в них 10 лет. Карсавина не воспринималась ни мной, ни другими как эмигрантка, ее жизнь была вполне английская. Авторитет этой балерины на Западе был огромен — она в течение 17 лет была вице-президентом Королевской академии танца в Лондоне. Карсавина приходила на мои спектакли, и это было признание меня как артиста.

— С Джорджем Баланчиным вам удалось поработать?

— К счастью, с ним тоже.

— Кто был самым главным вашим партнером?

— Марго Фонтейн. Марго была мои другом, моим конфидентом, человеком, который желал мне только добра.

— Вы долго танцевали вместе?

— Шестнадцать счастливых лет. Марго помогала мне работать, она убирала всю шелуху, а это важно в классике. Она была непосредственна, талантлива, молода, несмотря на нашу разницу в возрасте.

— У вас была большая разница в годах?

— Почти двадцать лет. Она была великая балерина.

— Какой из спектаклей, где вы танцевали с Фонтейн, был для вас самым любимым?

— «Маргарита и Арман». Либретто написано по мотивам «Дамы с камелиями». Его поставил для нас Фредерик Аштон. Фабула в этом балете отчасти напоминала нашу с Марго жизненную ситуацию.

«Квартира с видом на Лувр»

— Каковы итоги вашего пребывания на Западе?

— Они великолепны. Я имею практически все, что хочу.

— А где ваш дом в нашем понимании?

— В Париже. У меня квартира на набережной Вольтера, окна выходят на Лувр.

— Вам не тоскливо там одному?

— Бывает. Хотя в Париже у меня живут родственники. Племянник и племянница.

— Чем они занимаются?

— Учатся. Чему-то. Я дал им кров, какие-то деньги. Водить за руку по жизни не собираюсь, меня ведь никто не водил.

— Это ваш принцип?

— Да. И я твердо буду ему следовать.

— Как вы относитесь к прессе?

— Она много про меня врала. В Казани, кроме вас, никто не пришел брать у меня интервью.

— Вы недавно выступили в Бостоне в мюзикле «Король и Я». Почему?

— Не ищите подтекстов, просто попытка иметь еще одно амплуа. Роль в драматическом спектакле — это украшает биографию.

— А дирижирование?

— И это тоже.

— Вы сами приняли решение стать дирижером?

— А что я, по-вашему, должен был редиску выращивать? Что я должен делать, уйдя со сцены? Впервые мне это подсказал Герберт фон Караян. И видите, подвернулся счастливый случай, мне предложили приехать в Казань, выступить с вашими оркестрами.

— Почему вы согласились? Ведь в Казани не смогут заплатить серьезный гонорар.

— Ваш оркестр — это мой полигон. И потом, моя мать родом из Казани.

— Вы считаете себя татарином?

— Да. Хотя я — гражданин мира.