Бунинские пересказы Корана: как духовные искания привели поэта на Восток

Путь сердца

— Исмагил Калямович, почему из блестящей когорты поэтов XIX—XX веков вы выделяете Ивана Алексеевича Бунина?

— Мы с вами знаем, что немало представителей русской и мировой литературной школы обращались к духовным вершинам ислама. Однако даже среди самых блестящих умов Иван Бунин занимает особое место. И дело тут далеко не в факте частого обращения к исламской тематике, использования им в отдельных произведениях в качестве эпиграфа аятов Откровения, а в его глубочайшем прочтении Корана.

— И каков был путь писателя к духовным смыслам Корана?

—Вот именно — Путь. Без понимания Пути в жизни Бунина вы не получите ответа ни на один вопрос о нем и его творчестве.

Пути к Аллаху для всех открыты именно на земле, но в случае с Буниным это отдельный разговор. Не побоюсь вызвать улыбки у маститых литературоведов, исследователей творчества Бунина, но должен сказать, что вся его жизнь — жизнь странника, дервиша, как говорят на Востоке, в значительной степени предопределила его стремление к углубленному изучению ислама, к обретению духовного опыта, который дается только «реально идущему».

Недавно, перечитывая воспоминания о писателе, я обратил внимание на фразу, вернее, вопрос близко знавшей Ивана Алексеевича поэтессы Галины Кузнецовой: «Как странно, что, путешествуя, вы выбирали все места дикие, окраины мира». Бунина тянуло подальше от всякого быта, но более всего — от той реальности, в которой он жил, от социальной несуразности происходящего и до, и после октябрьского переворота в России. Может, поэтому Бунин — это вечный странник, никогда не имевший своего угла. Как ушел он из родного дома в девятнадцать лет, так и скитался всю жизнь по съемным квартирам, гостиницам и жилищам своих друзей.

— Но ведь он же был весьма обеспеченный человек, лауреат Нобелевской премии. Любая страна должна была считать за честь его пребывание и желание жить и работать там, где он сочтет приемлемым.

— Это в идеале к гениям относятся как-то по-особому. В реальной жизни все почести, как правило, после того, как человек уходит. И потом, хотел ли этого сам Бунин? Думаю, что его душа дервиша, странника, влюбленного в природу, в заповедные места, где история готова открыть свои сокровенные тайны, влекла его прочь от «насиженных мест», звала в дорогу. «Ах, если бы перестать странствовать с квартиры на квартиру! Когда всю жизнь ведешь так, как я, особенно чувствуешь эту жизнь, это земное существование как временное пребывание на какой-то узловой станции!» (запись в дневнике от 9 сентября 1924 года). По его собственному признанию, Бунин стремился «обозреть лицо мира», т.к. его интересовали «вопросы психологические, религиозные, исторические».

Подобные чувства испытывал величайший мыслитель исламского мира Абу Али Ибн Сина. Который писал в одном из стихотворений жанра кытьа:

Мне дервиша путь предназначен Аллахом.
Скиталец не знает сомнений и страхов,
Что вдруг потеряет насиженный дом
И хлам, что зовут почему-то добром.
Какой самодержец, лукавый властитель,
Способен построить такую обитель,
Где горы, долины — от века до века —
Как утварь домашняя для человека?
И что их дворцы? Как сарай для скотины
В сравненье с величием горной вершины.
Из города в город иду и в котомке
Лишь книги… Прочтут их когда-то потомки.

(«Персеиды». Перевод Ибн Ильяса).

«Я обречен познать тоску всех стран и всех времен», — написал Бунин в одном из стихотворений. И этим все сказано.

— «Дороги, которые мы выбираем»… Куда лежал Путь Бунина на заре его творческих исканий?

— Первая дальняя поездка писателя была совершена на Крымский полуостров. Этим удивительным по своей красоте местам Бунин посвятил множество своих произведений. Уже в первую поездку он исколесил почти весь Крым, словно пытался пройти дорогами Пушкина и Лермонтова. Из дневниковых записей следует, что вечером 1 июня 1896 года Иван Бунин отправился из Александровска (Запорожья) в Бахчисарай по железной дороге. Из Бахчисарая он верхом выехал в монастырь Чуфут-Кале.

— Это был случайный выбор Пути или есть причины, которые послужили поводом отправиться именно на Крымский полуостров?

— Можно высказать несколько предположений. Прежде всего, не будем забывать «вопросы крови», о которых немало сказано в нашем разговоре о Лермонтове. Известно, что Иван Алексеевич Бунин — по отцу, возможно, из древнего польского дворянского рода, а по матери (девичья фамилия — Чубарова) прослеживаются татарские корни.

Мать Бунина была, по воспоминаниям современников, кроткой, нежной и чувствительной натурой, воспитанной на лирике Пушкина и Жуковского, и занималась в первую очередь воспитанием детей. Вера Николаевна Муромцева, жена Бунина, вспоминает: «Мать его, Людмила Александровна, всегда говорила мне, что «Ваня с самого рождения отличался от остальных детей», что она всегда знала, что он будет «особенный», «ни у кого нет такой тонкой души, как у него». Видела ли мать его дорогу в Крым, могла ли предполагать, что ее «особенный» сын обратится к религии предков. Сегодня мы можем только предполагать, констатируя лишь одно: «вопросы крови» могли прямо или косвенно влиять на выбор молодого Бунина, с чего начать свои странствия длиною в жизнь.

Не будем забывать влияние Пушкина и Лермонтова. Он мог не писать об этом в своих дневниках, не рассказывать близким, но магия «Бахчисарайского фонтана» буквально витала в воздухе тех лет, а образ Лермонтова ассоциировался именно с этой дорогой. Вместе с тем у молодого Бунина были и свои, только ему ведомые мотивы посещения Крыма.

— Так все-таки была интрига… Была мотивация, которая до сих пор скрыта от взора исследователей?

— Как раз напротив, речь идет о том, что лежит, как говорят, на поверхности. Но обо всем по порядку. Как видно из многочисленных исследований творчества Бунина, особо пристальное внимание привлекло его стихотворение «Тут покоится хан…», написанное во время крымской поездки поэта. Должен прямо сказать, что с исторической правдой многие из исследователей не дружат. Особенно там, где речь идет об Амире Темуре, покоящемся с миром в Самарканде. Примечательно, что путаница возникает из-за привязок темы стихотворения к конкретному месту захоронения в Крыму.

Задумка Бунина понятна — объединить исторические судьбы тюркских народов от Самарканда до Бахчисарая. Что же, давайте и мы проследим его маршрут до места Салачик, где соединяются четыре ущелья, и вслед за Буниным спустимся в ущелье Марьям-Дере. Здесь расположены мавзолей, медресе и мусульманское кладбище. На дне ущелья можно увидеть мусульманский мавзолей, так называемое «дюрбе». Это усыпальница основателя Крымского ханства — Хаджи-Гирея и его сына Менгли-Гирея.

Мать Бунина была, по воспоминаниям современников, кроткой, нежной и чувствительной натурой, воспитанной на лирике Пушкина и Жуковского, и занималась в первую очередь воспитанием детей.

Именно в таком месте, где, говоря словами Бунина, «познать тоску всех стран и всех времен», видимо, возникает идея стихотворения «Тут покоится хан». Вот как оно звучит:

«Тут покоится хан, покоривший несметные страны,
Тут стояла мечеть над гробницей вождя:
Учь толак бош ослун! Эти камни, бурьяны
Пахнут мускусом после дождя».
И сидел я один на крутом и пустом косогоре.
Горы хмурились в грудах синеющих туч.
Вольный ветер с зеленого дальнего моря
Был блаженно пахуч.

Скажу сразу, лишь одна фраза здесь может быть хоть как-то отнесена к Амиру Темуру: «Тут покоится хан, покоривший несметные страны», и то с очень большой натяжкой. И вот почему: Бахчисарай и его предместья: Салачик, Эски-Юрт, Азис, Чуфут-Кале — священные места крымских татар. Во время посещения этих мест Буниным усыпальницы находились в страшном запустении. Гробницы были вырыты из земли, завалены кучами надгробных камней. Надписи на многих надгробиях начинались со слов: «Тут покоится…». Бунин добавил к этому только «хан, покоривший несметные страны». Об Амире Темуре многие додумали сами. Но с таким же успехом это мог быть Чингиз-хан или Бату-хан. Праха их там нет и быть не может, но художественный подход к истории позволяет уходить в легенду, создавая ее прямо на ходу. Впрочем, это так — отступление от темы.

Меня удивило и даже порадовало другое: крымско-татарская фраза «учь толак бош ослун», которая вставлена с таким изяществом и непринужденностью, что невольно думаешь, что даже если Бунин и не говорил по-татарски, то уж точно чувствовал мелодику и красоту тюркских слов. Может, кровь? А может и логика Пути на Восток.

— Бунин и Тамерлан — столь далекие в истории фигуры, что их пусть гипотетическое пересечение в ущелье Марьям-Дере кажется почти мистическим.

— Тень грозного Амира Темура встает, как только звучат бунинские строки. И пусть это всего лишь поэтические легенды, но они действительно завораживают, как рассказ Бунина «Темир-Аксак-Хан». Действие происходит в крымской деревенской кофейне, где бродячий певец поет для случайных слушателей песню. Позволю себе зачитать небольшой фрагмент этого рассказа: «О, Темир-Аксак-Хан, говорила песня, не было в подлунной отважней, счастливей и славнее тебя, смуглоликий, огнеглазый — светлый и благостный, как Гавриил, мудрый и пышный, как царь Сулейман! Ярче и зеленей райской листвы был шелк твоего тюрбана, и семицветным звездным огнем дрожало и переливалось его алмазное перо, и за счастье прикоснуться кончиком уст к темной и узкой руке твоей, осыпанной индийскими перстнями, готовы были умереть прекраснейшие в мире царевны и рабыни. Но, до дна испив чашу земных утех, в пыли, на базаре сидел ты, Темир-Аксак-Хан, и ловил, целовал рубище проходящих калек:

— Выньте мою страждущую душу, калеки!

…А-а-а, Темир-Аксак-Хан, где она, горькая мудрость твоя? Где ее муки души твоей, слезами и желчью исторгнувшей вон мед земных обольщений?»

Вот вам Иван Бунин, его слог, его философия жизни, его удивительное проникновение в пространство судьбы Амира Темура. И пусть это всего лишь философская проза, наполненная поэтическими ароматами крымской дороги, для меня важно другое, Бунин шел по пути истории тюркских народов, улавливая ритмы иных времен… И это был его Путь к Корану, небесным смыслам ислама.

— Насколько этот Путь к духовным смыслам Корана отличался от пушкинских «Подражаний…», положивших начало целому направлению в истории русской литературы.

— Совершенно верно — это было начало. Образно говоря, Бунин прошел на Восток через горние врата татарской культуры. К слову сказать, он еще не раз вернется на Крымский полуостров. Да, он не был «первопроходцем» в загадочный для России «исламский Восток», но как никто уверено шел дорогами Пушкина, Толстого, Лермонтова и многих других выдающихся деятелей русской культуры. Но! Надо учитывать тот факт, что к началу бунинского Пути изменилось информационное пространство, — на русский язык было переведено немало восточной поэзии и книг по истории.

Более того, отношение общества, особенно интеллигенции, к мусульманам смягчилось: европейцы боролись за утверждение принципов свободы совести, а Российская империя была вынуждена принять 17 апреля 1905 года (впервые в своей истории!) «Закон о веротерпимости», в Петербурге была выстроена соборная мечеть в самаркандской архитектурной стилистике.

Поэтому, учитывая происшедшие изменения и то, что Бунин не собирался ограничиваться Крымским полуостровом, скажу так: его путь в исламский мир был принципиально иным, имевшим иное информационно-духовное наполнение и географию.

На карте его путешествий — Турция в 1903 году, Египет, Сирия, Палестина в 1906-м, Алжир, Сахара и Тунис в 1910-м. А скольких мусульман он встретил во время путешествия по Индийскому океану к Цейлону, а затем в горькие дни исхода из России, утопающей в большевистском безумии.

— Каким был следующий ключевой пункт его Пути в исламский мир?

— На этот вопрос могу ответить однозначно: Стамбул. По словам последней супруги поэта, Веры Муромцевой-Буниной, его пребывание в Стамбуле стало «одним из самых важных, благотворных и поэтических событий в его духовной жизни». Среди причин этого она выделила тот факт, что Бунин наконец попал в «новый, захвативший его мир» и «ислам вошел глубоко в его душу».

— Это был выбор или творческий поиск? Ведь как писал сам Бунин: «душу той страны», где находился, он «постигал душой».

— Я полагаю, что это был духовный выбор, и причиной его было осознанное стремление к постижению ислама как религии и одновременно как культуры. Это вполне объяснимо на волне творческих устремлений великих предшественников, и, прежде всего, Пушкина. Была и другая причина. Разочарование в западных духовных ценностях. В уста одного из героев своего рассказа «Братья» он вкладывает свой ответ, почему Восток, а не Запад: «Бога, религии в Европе давно уже нет, мы при всей своей деловитости и жадности, как лед холодны и к жизни, и к смерти: если и боимся ее, то рассудком или же только остатками животного инстинкта». Думаю, комментировать сказанное бессмысленно. Каждый человек имеет право на свое мнение. И Бунин тоже.

Говорить о духовном выборе такого человека, как Бунин, непросто. Многогранность его таланта, диапазон интересов, способность оперировать категориями «глубинной информации» делают его подлинным человеком мира.

Элиф, Лам, Мим

— Так в чем неповторимость его творчества, в котором дух и буква ислама поражают своей глубиной и далеко не литературной подлинностью?

— Безусловно, есть достаточно оснований говорить, что Иван Бунин в буквальном смысле впитал в себя «исламский почерк, пропустив эту религию через свой внутренний мир». Я бы сказал больше, поэзия Бунина без всяких домыслов открывает перед нами душу поэта, которая буквально наполнена высшими смыслами Корана, особым восхищением и почитанием пророка Мухаммада. По моему глубокому убеждению, ислам был для него основой познания мира, ухода от всяческих цивилизационных рамок и ограничений. И абсолютно верно выдающаяся русская поэтесса и писательница Зинаида Гиппиус констатировала: «Бунин знал и видел то, что шире России. А лишь видя и любя это всемирное, вечное, жизнь в ее тайнах, — можно понимать и жизнь своей земли».

Теперь скажу о неповторимости. Бунин обращается не просто к теме ислама, а сразу к его духовным основам. С редкой убежденностью он говорит о главных смыслах ислама. При этом облекая сказанное в одеяние таинственности, недосказанности. Здесь он продолжает лучшие традиции мусульманских мыслителей, их стремление говорить о сокровенном так, чтоб вслед за умом над сказанным задумывалась душа.

Сегодня к числу бесспорных шедевров бунинской поэзии относится стихотворение «Тайна»:

Элиф, Лам, Мим
(Коран, 29:1; 30:1, 31:1, 32:1)

Он на клинок дохнул — и жало
Его сирийского кинжала
Померкло в дымке голубой:
Под дымкой ярче заблистали
Узоры золота и стали
Своей червонною резьбой.
«Во имя Бога и пророка,
Прочти, слуга небес и рока,
Свой бранный клич: скажи, каким
Девизом твой клинок украшен!»
И он сказал: «Девиз мой страшен.
Он тайна тайн: Элиф, Лам, Мим».
«Элиф, Лам, Мим? Но эти знаки
Темны, как путь в загробном мраке:
Сокрыл их тайну Мохаммед…»
«Молчи, молчи! — сказал он строго, —
Нет в мире бога, кроме Бога,
Сильнее тайны — силы нет».
Сказал, коснулся ятаганом
Чела под шелковым тюрбаном.
Окинул жаркий Атмейдан
Ленивым взглядом хищной птицы —
И тихо синие ресницы
Опять склонил на ятаган.

В этом диалоге с воображаемым собеседником Бунин говорит о важнейшем постулате ислама: Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — пророк его». Но говорит по-своему, пытаясь образным языком поэзии донести до людей сущность идеи «очищения веры». В этой связи позволю себе привести содержание 112 суры Корана, обратясь к одному из ее последних переводов на русский язык:

Скажи, о созданный из праха:
Господь един — в Нем смысл всего.
И нету равного Аллаху,
И нет Начала у Него!

(Перевод Ибн Ильяса).

— Обращает на себя внимание тот факт, что Бунин вставляет в русские тексты своих стихов то тюркские, то арабские фразы.

— Это придает особую красоту и изысканность его поэзии, вносит элемент таинственности и дает пищу воображению. И вот еще что надо сказать. Бунин не копируют исламские истины, но пропускает через свою душу, создавая сложные узоры размышлений в стиле каллиграфических арабесок.

Ночь Аль-Кадра

— Действительно ли «Ночь Аль-Кадра» вы считаете каким-то особенным?

— У Ивана Бунина все стихотворения — особенные. В данном случае причиной послужила тема — самая значимая ночь, упомянутая в Коране в суре «Аль-Кадр». Известно, что первые отрывки Священного Корана были ниспосланы посланнику именно в эту ночь, когда на горе Хира архангел Джабраил (Гавриил) произнес: «Читай…» Очень ярко визуализировал эту встречу современник Бунина, известный художник и мыслитель Николай Рерих. Хочу еще немного отвлечь ваше внимание на один документ. Это фрагмент письма Рериха барону Таубе от 19 апреля 1932 г.:

«Посылаю снимок с моей картины «Магомет на горе Хира получает указ архангела Гавриила». Мне приходилось слышать очень трогательные отзывы единоверцев Магомета об этой картине, отмечавших понимание традиции в сокрытии лица пророка».

Я неслучайно остановил ваше внимание на письме Рериха. Это очень важно, когда человек другой веры, культуры, мировоззрения так тонко и трепетно подходит к передаче исламских духовных ценностей. Именно отсюда, с этого трепетного отношения начинается диалог цивилизаций, культур, религий. Это всем своим творчеством доказал Рерих. Этим же путем шел и Бунин.

Ведь что такое святыня, поклонение, покаяние? Это суть высшие проявления человечности перед ликом Господа нашего. Ведь как прекрасно, как по-восточному сказочно, когда в благословенную ночь аль-Кадр лучшим поклонением для верующего является совершение покаяния — тауба и сердцем, и на словах, в надежде, что Аллах простит совершенные им грехи. Это время, когда признаются ошибки и прощаются былые обиды. Но главное, в эту ночь человек смотрит в будущее с надеждой и верой. И вот как ее увидел и описал Бунин в стихотворении «Ночь Аль-Кадра»:

(В эту ночь ангелы сходят с небес. Коран)

Ночь Аль-Кадра. Сошлись, слились вершины,
И выше к небесам воздвиглись их чалмы.
Пел муэдзин. Еще алеют льдины,
Но из теснин, с долин уж дышит холод тьмы.
Ночь Аль-Кадра. По темным горным склонам
Еще спускаются, слоятся облака.
Пел муэдзин. Перед Великим Троном
Уже течет, дымясь, Алмазная Река.
И Гавриил — неслышно и незримо —
Обходит спящий мир. Господь, благослови
Незримый путь святого пилигрима
И дай земле Твоей ночь мира и любви!

Сколько теплой энергии несут эти строки. «И Гавриил неслышно и незримо — Обходит спящий мир», чтобы на землю опустилась «ночь мира и любви». Трудно подобрать слова, чтобы описать тот редкий духовный опыт, которым так щедро делится с нами Иван Бунин.

Терпи, молись и верь

— Скажите, как пророк Мухаммад отражен в творчестве поэта?

— Образ пророка Мухаммада в творчестве Бунина — это отдельная тема. Прелюдией я к ней бы поставил его произведение, основанное на известных словах из Корана «Мы дали тебе Ковсерь» (108 сура, стих 1). «Ковсерь» (Каусар) — это райский источник, река, что протекает в садах рая Ал-Джиннат. Следует обратить внимание, что стихи Корана вызвали у Бунина удивительные ассоциации, среди которых это стихотворение.

Здесь царство снов. На сотни верст безлюдны
Солончаков нагие берега.
На воды в них — небесно изумрудны,
И шелк песков белее, чем снега.
В шелках песков лишь сизые полыни
Растит Аллах для кочевых отар,
И небеса здесь несказанно сини,
И солнце в них — как адский огнь, Сакар.
И в знойный час, когда мираж зеркальный
Сольет весь мир в один великий сон.
В безбрежный блеск, за грань земли печальной.
В сады Джиннат уносит душу Он.
А там течет, там льется за туманом
Река всех рек, лазурная Ковсерь,
И всей земле, всем племенам и странам
Сулит покой. Терпи, молись и верь.

— «Терпи, молись и верь» — поразительно емкая и глубокая фраза, но как она связана с образом пророка Мухаммада?

— Пророк Мухаммад был избранным, и в пути его нередко сопровождал архангел Джабраил (Гавриил). Бунин очень хорошо об этом пишет, пересказывая отчасти известный хадис:

В пустыне красной над пророком
Летел архангел Гавриил
И жгучий зной в пути далеком
Смягчал сияньем белых крыл.

Вместе с тем его главным стихотворением, которое раскрывает всю тяжесть и сложность миссии пророка, безусловно, является стихотворение «Магомет в изгнании». Это нечто выходящее за рамки поэзии и по форме изложения, и по силе передачи скрытых смыслов судьбы того, кто, невзирая ни на что, нес людям Слово Аллаха:

Духи над пустыней пролетали
В сумерки, над каменистым логом,
Скорбные слова его звучали,
Как источник, позабытый Богом
На песке, босой с раскрытой грудью,
Он сидел и говорил тоскуя:
«Предан я пустыне и безлюдью,
Отрешен от всех, кого люблю я!
И сказали Духи: «Недостойно
Быть пророку слабым и усталым».
И пророк печально и спокойно
Отвечал: «Я жаловался скалам».

Вот она — сила духа: «Я жаловался скалам». Вот он — образ человека, несущего людям небесные смыслы: «Терпи, молись и верь».

И восстанет ислам…

— Удивительное в творчестве Бунина — это его погружение в мусульманскую молитву…

— Я бы подчеркнул, не культурологическое описание, а погружение, растворение в этом ритуале поклонения Аллаху. Он особо подчеркивает важность омовения перед каждой молитвой, детально описывая все движения и техники, называя этот ритуал привычным для мусульман словом «намаз».

Далее с особой поэтичностью говорит о мольбе верующих, разливающихся перед Аллахом, «как волна на берегу морском». И тут же тема утреннего намаза: «Возноси хвалы — уходят звезды». Для меня, как человека, глубоко верующего, эти слова звучат как детский смех, журчание ручья, пение птиц. В них не просто редкая поэтичность, но глубокое осознанное почитание ислама, в котором угадывается искреннее восхищение.

— Но ведь он большей частью находился в европейском мире, где попытайся Бунин молиться как мусульманин, ему бы в лучшем случае «отказали от дома» большинство, с кем он общался, кто видел в нем великого писателя, духовного лидера целого поколения.

— Вы совершенно правы. И, может, поэтому он создает свое стихотворение «Завеса», являющееся, по сути, пересказом суры «Аль-Бакара» (5, 6 стихи), где говорится: «Поистине, те, которые не уверовали, — все равно им, увещевал ты их или не увещевал, они не веруют. Наложил печать Аллах на сердца их и на слух, а на взорах их — завеса. Для них — великое наказание!» А вот как звучат эти же слова в бунинском поэтическом пересказе:

Так говорит Господь: «Когда, Мой раб любимый,
Читаешь ты Коран среди врагов моих,
Я разделяю вас завесою незримой.
Зане смешон врагам мой сладкозвучный стих».
И сокровенных чувств, и тайных мыслей много
От вас Я утаил. Никто моих путей,
Никто моей души не знает, кроме Бога:
Он Сам нас разделил завесою своей.

— Не объявляя о своих религиозных предпочтениях, Бунин, как известно, издал отдельной книгой все, что было им создано в области духовного постижения смыслов мусульманского Востока, и назвал свою книгу «Ислам». Это был вызов общественному мнению?

— Сказать это однозначно нельзя. Во-первых, российское общество уже было подготовлено к восприятию исламской тематики Пушкиным, Толстым, Лермонтовым и большим количеством поэтических импровизаций на тему Корана и хадисов. Во-вторых, вышло большое количество переводов мусульманских поэтов и ученых. В-третьих, многих буквально потряс перевод Корана, сделанный казанским востоковедом Гордеем Саблуковым. В 1879 году вышло его первое издание. И наконец, в-четвертых, лишь после принятия в 1905 году «Закона о веротерпимости» Бунин осмелился выпустить первый и единственный в истории русской литературы сборник со столь вызывающим (для того времени и русской литературной традиции) названием. Известно, что соратники по литературному цеху встретили его с изумлением, но в целом доброжелательно.

Вместе с тем, думаю, было бы большим упрощением полагать, что книга Ивана Бунина «Ислам» — это просто сборник его поэтических опытов. Я понимаю, что многие просто не могут думать иначе в силу своих религиозных предпочтений или атеистического склада ума, но Бунин не просто писал об исламе, он фактически жил им.

— Есть основание говорить, что книга Ивана Бунина «Ислам» больше, чем поэзия?

— Для меня совершенно очевидно, что это не просто поэзия. Ключевое произведение в книге «Ислам», без сомнения, «Зеленый стяг», которое не требует комментариев, так как совершенно очевидно, что оно несет в себе не только поэтические смыслы, но веру! И неслучайно на него обратил особое внимание Александр Блок, отмечавший в своей рецензии, что «Зеленый стяг» — истинное проникновение в знойную тайну Востока». Сегодня мы можем сказать более определенно: «Зеленый стяг» — проникновение в духовные смыслы ислама.

Ты почиешь в ларце, в драгоценном ковчеге,
Ветхий деньми, Эски,
Ты, сзывавший на брань и святые набеги
Чрез моря и пески.
Ты уснул, но твой сон — золотые виденья.
Ты сквозь сорок шелков
Дышишь запахом роз и дыханием тленья –
Ароматом веков.
Ты покоишься в мире, о слава Востока!
Но сердца покорил
Ты навек. Не тебя ль над главою пророка
Воздвигал Гавриил?
И не ты ли царишь над Востоком доныне?
Развернися, восстань –
И восстанет Ислам.
Как самум в пустыни.
На священную брань.
Проклят тот, кто велений Корана не слышит.
Проклят тот, кто угас
Для молитвы и битв — кто для жизни не дышит,
Как бесплодный Геджас.
Ангел смерти сойдет в гробовые пещеры, –
Ангел смерти сквозь тьму
Вопрошает у мертвых их символы веры:
Что мы скажем ему?

Что можно добавить к сказанному о духовных исканиях великого русского писателя и поэта Ивана Бунина? Только помолчать, повторяя про себя удивительной силы слова: «Что мы скажем ему?»… Выбор Пути. Пожалуй, самое главное в жизни человека.