​«Вся цивилизация направлена на изготовление рака: пища, вода, воздух, — все работает на то, чтобы был рак»

«Я как токсиколог искал, как ликвидировать побочные действия химиотерапии»

— Михаил Владимирович, говорят, что ваша жизнь проходит в перелетах между Москвой и Израилем?

— Я по профессии врач-хирург, но у меня три специальности: хирургия — я работал в институте Склифосовского в Москве хирургом, токсикологом и старшим научным сотрудником. Потом меня вызвали в 1995 году в Израиль в Университет Бар-Илана: я уехал, там и остался. Сейчас я живу и работаю в Израиле и в Европе. И приезжаю каждые два месяца сюда, в Москву, лечить пациентов: у меня пациенты по всему миру, по всему земному шару.

В два—три месяца обязательно встречаюсь с пациентами. Пациенты у меня по всей земле. У нас есть стандартное лечение (не могут же все люди прилететь), у нас есть стандартные блоки, которые мы даем для лечения разных видов рака.

В Казани я был лет семь-восемь назад, вот приехал еще раз, меня позвали. Тут у нас по науке, по производству наших пищевых добавок, по внедрению моих аппаратов диагностических и пациентов осмотреть, проконсультировать, возможно начать лечить. Потом обратно в Москву и Израиль.

— Как понимаем, в Казани вы обсуждаете возможность выпуска прибора по предраковой диагностике?

— Вообще у меня уже 71 патент, как я выяснил недавно. И они в основном у меня были направлены на искусственную детоксикацию, т. е. искусственные почки и печень. У меня есть изобретение — искусственная печень, почка. Собственно, меня и вызвали в Израиль по этой работе. Но последние 20 лет я занимаюсь практически только онкологией. Почему? Потому что я как токсиколог искал, как ликвидировать побочные действия химиотерапии. Химиотерапия — это отравляющие вещества в малых дозах. Но я нашел это и поэтому стал дальше работать в области онкологии. У них нет побочных эффектов, кроме одного — это anti-ageing эффект (омолаживающий эффект). Поэтому все пациенты, которые у меня лечатся, они явно молодеют: и внешне, и внутренние органы. И уже два раза меня просили выступить на международных конгрессах именно по anti-ageing эффекту.

Получается, что мы впереди планеты всей в плане диагностики, потому что аппарат у меня маленький (немногим больше смартфона), сейчас мы планируем делать диджитальный, как iPhone. Он может ставить диагноз предрака и рака. То есть рака абсолютно нет у человека, но наш прибор показывает, что у него эта гадость завелась. Поэтому даем наши препараты, они у нас в виде таблеток, это кисломолочные бактерии, которые мы сделали противораковыми. И если мы видим, что есть рак, то, естественно, начинаем лечить сразу же, потому что через этот же аппарат подбирается лечение.

Меня вызвали в 1995 году в Израиль в Университет Бар-Илана: я уехал, там и остался

«Раковый больной — очень дорогой больной, страшно дорогой»

— В нашей стране от диагностики до начала лечения онкологии может пройти несколько месяцев. И у пациента могут развиться метастазы через такое время. Как в других странах дело обстоит со скоростью начала лечения?

— Там то же самое, в принципе, но чуть быстрее, потому что здравоохранение более-менее. Я могу, например, говорить про Израиль, так как я израильский врач, и в Чехии я работаю, и в Европе, и в Германии. Там все быстрее делается, но все равно тянется неделями.

— С чем связана такая медлительность?

— Во-первых, в существующей устаревшей онкологии надо обязательно сделать биопсию для того, чтобы определить цито-гистаминную химию опухоли, подобрать химиотерапию и определить, что за вид рака. На это уходит три недели (как минимум), а то и месяц. То есть человека кольнут, осиное гнездо разворошат и отправляют домой. И за это время метастазы разлетаются по всему телу и приживаются там, где им надо, где они хотят. Потом человек через месяц как-то поступает, ему назначают химию, которая, кстати, современная уже не работает. По-английски это звучит Multiple cancer-resistance syndrome, т. е. синдром множественной устойчивости современных опухолей химиотерапии.

Лет 30—40 назад химия еще работала как-то, сейчас она не работает. Естественно, онкологам задают вопрос: «Зачем вы травите людей, при этом рак вообще не чувствует?». Они говорят: «У нас протокол». Они не виноваты в этом — так принято лечить, онколог же должен назначать что-то. Так лучше вообще ничего не делать.

Это странно звучит из уст врача, но я просто по опыту знаю, что если человек с раком ничего делать не будет, не будет трогать ничего, он проживет намного дольше, чем на химиотерапии. Средняя продолжительность жизни пациента, попавшего в ту старую онкологию, 2 года 4 месяца. С третьей, четвертой стадией. Больше они не живут. Но они говорят, что пятилетняя выживаемость — это они первую стадию и четвертую смешивают и делят пополам. Люди с нулевой и первой стадией живут где-то 7—8лет в среднем (после операции, химиотерапии и т. д.). Но опять же, куда им идти — они же все идут в онкологию, и поэтому попадают на эту «вилку», им деваться некуда.

Есть виды рака, которые развиваются по 20 лет — человек живет и даже не знает, что у него рак. Есть рак, который убивает молниеносно. Я согласен с химиотерапией, когда это острые лейкозы, болезни крови — это молниеносные формы, и там химия нужна. А когда нужно лечить меланому, саркому, то это бессмысленно. Это просто изъятие денег из карманов пациентов или у государства, — грабеж идет полный. Раковый больной — очень дорого больной, страшно дорогой. Поэтому наша медицина в этом плане дешевая, эффективная, безопасная и просто красивая, потому что препараты у меня очень красивые по цвету, ими можно любоваться часами, то есть это высокоэстетичная медицина. Я преследовал принцип тибетской медицины, когда один врач с одним чемоданчиком может обслужить целую армию. Есть такой постулат. Вот я езжу, и у меня здесь все.

— Где есть последователи вашей медицины?

— В Испании, Монголии, Израиле, Украине, Чехии, Литве и Латвии. Там есть мои врачи, которые работают по этой методике. В Москве тоже есть.

— А в Татарстане вы могли бы кого-то обучать, чтобы здесь был такой же аналог?

— Можно, конечно, но, опять же, это врачи, которые подчинены законам, системе, они обязаны давать антибиотики, гормоны и т. д.

«Есть виды рака, которые развиваются по 20 лет — человек живет и даже не знает, что у него рак. Есть рак, который убивает молниеносно». Фото курунговиты.рф

«Наши врачи до 90-х годов — нормальные врачи, а после 90-х — не в обиду будет сказано, но это не врачи»

— Почему в нашей стране онкологию в основном выявляют на последних стадиях?

— Потому что люди не чувствуют рака: они ходят, у них ничего не болит. Да и вообще людям не до этого, они же забеганные совсем. Потом пойдет в туалет, я извиняюсь, кровь в моче или в кале, пойдет к врачу, а там уже четвертая стадия толстой кишки. В желудке что-то побаливает, подавливает — человек не обращает внимания, приходит — четвертая стадия рака желудка с метастазами. Поэтому голова заболела — анальгин выпил, давление подскочило — давление сбил. Раз — а там уже рак мозга, и уже ничего не сделаешь.

— Как человек должен предупредить возникновение болезни?

— Если такие аппараты, как я вам показал, будут широко распространены, то приходит человек к врачу-терапевту, тот на аппарате посмотрел — подозрение на рак, послал его на колоноскопию и т. д. Или же, если это официально введут в медицину — дал препараты, через два месяца посмотрел — рака нет. Все — свободен.

— Насколько высок уровень российских врачей-онкологов в сравнении с зарубежными? Где самые лучшие специалисты в этой области?

— В той устаревшей (я постоянно подчеркиваю) морально онкологии самые лучшие врачи, я считаю, все-таки в Израиле, Германии. Наши врачи тоже хороши, но у нас выхаживание пациента хуже, операционные немножко не так оснащены, химиотерапию не так подбирают. А так наши врачи по уровню достаточно высокие. Молодые врачи, которые учились в 90-е, 2000-е слабоваты, конечно. Видимо, за деньги учились, насколько я понимаю, во всех вузах России. Я-то в СССР учился, мы каждый день ходили на занятия, мы не пропускали никогда ничего. Наши врачи до 90-х годов — нормальные врачи, а после 90-х — не в обиду будет сказано, но это не врачи. Есть прекрасные врачи, но основная масса за деньги учились. Моя бывшая жена закончила в 1995 году мединститут, она все время у меня брала деньги на экзамены: она даже не учила ничего, просто идет с деньгами, и ей ставят зачет. Потом она в Израиле 5 лет переучивалась.

Образование в России никудышное (особенно в 90-е и 2000-е), врачи выходят абсолютно малограмотными. Мои знакомые врачи, которые учились в 90-е и 2000-е говорят, что они и не учились. Некоторые вообще на занятия не ходили — просто пришли, получили диплом. А потом удивляются, почему у нас такая медицина.

«Мы едим, пьем, дышим, носим химию, искусственные молекулы»

— В России уже несколько лет продолжается политика импортозамещения, в том числе и в медицине. Есть ли российские приборы и лекарственные препараты (по профилактике рака, выявлению, лечению, снижению последствий и т. п.), которые могут конкурировать с зарубежными аналогами?

— Есть, но им не дают дорогу, их никогда не выпустят, им никогда не дадут выйти в свет. Это надо иметь административный ресурс, потому что бесполезно: фарм-концерны не дадут пробиться никому мимо них. Я был во многих онкологических фирмах для пробивания своих препаратов («Навартес», «Тева», «Бакстерс») — бесполезно: им это не надо.

У меня пациенты есть и в Госдуме, и в чешском парламенте, и в израильском кнессете и далее по списку. У меня очень знаменитые люди лечатся, просто я не могу говорить, кто это, из этических соображений. И все равно и они не могут помочь — система.

— В Израиле и на Западе государство участвует ли в финансировании лечения рака?

— Конечно, там пациент и копейки не платит за лечение. Все государство оплачивает, а у нас здесь платит только пациент. Это говорят, что бесплатно, на самом деле нет.

«В Израиле пациент и копейки не платит за лечение. Все государство оплачивает, а у нас здесь платит только пациент». Фото israel-medinfo.ru

— Действительно ли с раком можно жить дольше, чем, скажем, 20—30 лет назад?

— Раньше раком болели только очень старые люди, древние люди. Вот когда я учился в мединституте (я в Волгоградском мединституте учился), мы ходили на онкологию, это было маленькое отделение, где лежали очень древние бабушки и дедушки. Сейчас строят огромные корпуса по всему миру: рак помолодел, озверел, он уже ничего не чувствует, ему, как говорят, все по барабану. Бактерии у нас уже сейчас антибиотиками не лечатся, шестое поколение начали выпускать. Так же рак на химию уже внимания не обращает практически.

— Со какого возраста теперь встречается рак?

— С детства, с внутриутробного развития прямо. Рак помолодел — детских отделений куча. И средний возраст, и старики — куча.

— Чем это обусловлено?

— Это моя теория, я и во всех книгах пишу, и ни для кого не секрет, что это токсикология: мы едим, пьем, дышим, носим химию, искусственные молекулы. Поэтому укладка протеинов в пространстве нарушена; из-за этого катастрофически быстрый рост рака. Через 20 лет будет болеть каждый второй, через 30—40 — все на Земле будут болеть раком.

— Бывают семьи, которые уезжают в тайгу, в простой одежде, в печке готовят, — это единственный выход?

— Да, это единственный способ как-то уберечься, хотя сейчас на снегу Гималайских гор находят токсины. У нас атмосфера и вода — все общее, нигде уже не спрячешься, ни в бункере — нигде.

— Рост числа онкобольных частенько связывают с ухудшением состояния окружающей среды.

— Да, в основном — стрессы, то, что люди постоянно озабочены, они не могут расслабиться, они постоянно напряжены. Огромное количество электромагнитных волн фиксировано. Вся цивилизация направлена на изготовление рака: пищевая промышленность, водяная промышленность, вода, моющие средства, токсины, воздух, — все направлено на то, чтобы был рак. У меня есть толстая книга «Природа рака. Раковая природа» (тысячестраничная). Я писал ее еще много лет назад. Дело в том, что и политика, и социология, — это все раковое. То, что я писал много лет назад, с удивительной точностью происходит сейчас. Я писал про Ближний восток, что там будет, что будет в Европе — один в один, даже по датам, и статистика, и события, которые происходят, у меня описаны в этой книге.

«Сейчас девочки все бесплодные, мальчики все импотенты, и они не виноваты»

— Например?

— Что война страшная будет, что с Украиной так будет. А я ведь не знал.

— Это как?

— Проскопия, у меня есть дар проскопии, то есть провидения. Самое страшное, что произойдет в 2019 году, но это в книге написано. Я не буду озвучивать.

— Это России касается?

— Нет, это касается всего мира. Это мы ушли в сторону, а насчет онкологии… Сейчас, кстати, и облака стали страшные, 40—50 лет назад облака были красивые, кучерявые, а сейчас — страшные по форме. Мне-то уже 65 лет.

— Вы очень молодо выглядите.

— Потому что я принимаю свои препараты, которые обладают противовозрастным эффектом. Можно много об этом говорить, но когда я на себе показываю это… Вот я был два раза на международных конгрессах по anti-ageing эффекту. Выходит дедушка Скулачев, трясется: «Я изобрел лекарство от старости». О чем ты говоришь? Ты на себе покажи. Тебе сколько лет? 65, а он выглядит на 80 лет, и еще говорит что-то, трясется.

Кстати, ДСТ-терапия моя покрывает всю медицину — мы лечим все болезни: псориаз, астму, артриты всякие, аллергии, — все мы лечим.

Внешняя среда стала для человека агрессивной, поэтому в этой среде надо выживать, свою внутреннюю среду делать такой, чтобы она была невосприимчива к внешней среде. Люди этого не понимают. Ткани современного человека категорически отличаются от тканей человека XVlll, XlX и даже XX веков. Потому что не было тогда такого огромного количества электромагнитных волн, искусственных токсинов. Не было, и ткани были все здоровые. Поэтому сейчас девочки все бесплодные, мальчики все импотенты, и они не виноваты. Почему растет число гомосексуалистов? Потому что идет изотропизация: атмосфера стала изотропной, вода стала изотропной, люди становятся изотропными — все становится раковым, и отношения между людьми тоже раковые. Нет уже душевной доброты, есть агрессия, фобия, страхи, т. е. то, что по тибетской медицине рак — это страх и обида.

«В Казани и РТ чаще всего обращаются с раком толстой кишки, желудка. Может быть, это с едой, с экологией связано — это тяжело сказать». Фото glazov-gov.ru

— В Казани и РТ с каким видом онкологии чаще всего обращаются?

— Я не могу точно сказать, но могу примерно сказать, что это толстая кишка, желудок.

— А с чем это связано?

— Может быть, с едой, с экологией, — это тяжело сказать.

— Татарская кухня достаточно жирная…

— Это и в Монголии, там: печень, желудок, пищевод. Причем в Монголии практически нет рака молочной железы, во всех странах мира есть, в Монголии — нет.

— Что-то свое, территориальное?

— Даже не это, может быть, образ жизни, потому что у них нравственность высокая. А сейчас современная молодежь — с 13—14 лет начинают… Это сказывается, так как детский организм занимается тем, чем он не должен заниматься, пьянствует и т. д.

— Когда человечество сможет рак победить?

— Человечество победит рак, когда соберется, мобилизируется. Для этого необходимо все-таки эти химические вещества обуздать, минимизировать. Во-вторых, заняться ноосферной медициной, чем собственно мы и занимаемся сейчас.

— Ваша медицина называется ноосферной?

— Она называется нелинейной, в нее входят и почвоведение, и гидро-, и литосфера, и все, все, все. Современная медицина линейная, т. е. они действуют молекула на молекулу, но живое-то нелинейное. Поэтому в западной научной парадигме — это топорный, материалистический подход. У меня больше биофизики, не биохимии, потому что вся моя теория заключена в этом.

— Можно сказать, что вы нашли лекарство от рака?

— Они просто не доработаны. Нужны огромные деньги, чтобы фармакодинамику и фармакокинетику посмотреть, у меня их нет. А если будут деньги, то мы, конечно, доведем рак до ума, и он будет лечиться, как грипп, как насморк. У меня были случаи, когда я излечивал рак за две недели, полностью причем. Причем четвертой стадии. Но таких случаев мало — три-четыре случая, но они были. А первую и вторую стадию, конечно, мы можем лечить за два-три месяца.

«Уже под препараты придумывают болезни — вот до чего дошло»

— Согласны ли вы с выражением, что «У нас в стране есть хорошие врачи, но нет медицины».

— Есть хорошие врачи, но старой школы. Современные врачи плохие, к сожалению. Наша медицинская школа очень хорошая, это русская школа, она похожа на немецкую. Эта перестройка нам все разрушила.

— По словам замдиректора Московского клинического научного центра по онкологии, профессора Михаила Бяхова, расчетом «цена — эффективность препарата», когда речь идет о массовом финансировании лекарственного обеспечения, у нас в стране не занимались никогда.

— Согласен.

— В мире занимаются этим и нужно ли считать?

— Занимаются, но там фармкомпании, еще раз говорю, их уже называют фармагеддоном. Они связаны намертво с медициной. Уже под препараты придумывают болезни — вот до чего дошло. О чем мы говорим? Во всем мире во всем виноваты деньги, нажива. Медицина с наживой, по идее, не должны совмещаться. На Западе это как правая и левая рука — постоянно друг друга поддерживают. Это система фармконцернов. Но у нас в России преимущество в том, что если президент скажет: «Делайте», то будут делать, а на Западе такого нет. Вот обратите внимание: по улице идешь — банки, аптеки, банки, аптеки. Зайдите в любую семью, откройте шкаф — там куча лекарств, — они все человечество посадили на лекарства. «Золотой телец» всем правит: банки, аптеки. Мы посажены на эти иглы, как наркоманы.

— Есть ли разница между дженериком и оригинальным препаратом?

— Есть, все зависит от добросовестности производителя дженерика. Например, есть же препарат «Аспирин», его выпускает фирма Bayer уже почти 200 лет. Я занялся этой проблемой и выяснил, что они выпускают лажу: с 1957 года не проверяли по спектроскопии. Они каждый год по 20 тонн выпускают, а то и больше. Это не тот препарат — лажа. Аллергических реакций, смертей много, четыре побочных эффекта аспирина почему? Потому что делают неправильно.

— Детям при рождении ставят очень много прививок, как вы к этому относитесь?

— Я отношусь положительно только в одном случае: если это столбняк. Дело в том, что иммунная система ребенка развивается, она не развита, и в этот момент чужеродные белки вводят, поэтому я против. Дело в том, что количество людей, умерших от прививок, в сотни и тысячи раз превышает, если бы этих прививок не было, и люди заболевали бы полиомиелитом и проч. По крайней мере, статистика так говорит. Поэтому многие родители отказываются сейчас от прививок. После них наступают зачастую страшные осложнения; есть даже подозрение, что аутизм — это последствия прививок и т. д. Поэтому этот вопрос закрытый, его стараются не муссировать. Особенно эти прививки от свиного гриппа, от остальных гриппов — это бред, потому что штаммы мутируют, от осложнений умирают больше.

«Количество людей, умерших от прививок, в сотни и тысячи раз превышает, если бы этих прививок не было, и люди заболевали бы полиомиелитом и проч. По крайней мере, статистика так говорит». Фото nsk.mc21.ru

— Есть такое мнение, что прививки приводят к развитию рака.

— Конечно. Все аутоиммунные заболевания имеют свои корни в прививках.

— Некоторое время назад в прессе были обвинения, что методика, похожая на вашу, стала причиной смерти жены Хабенского, так называемая методика тибетской медицины.

— Это слухи, я знаю Хабенского лично. Его жена была у меня на лечении, все шло нормально, а потом она уехала и умерла там уже. Потому что они лечатся не так и не там. Если бы она осталась у меня, она бы жила до сих пор.

Я не могу объяснить, почему они уехали. Это касается и Абдулова, и Янковского, — все они с особым складом люди.