Анвар Сайфутдинов: «Мне нравилось, что искусство живет, а не просто каждый сам по себе пьет водку под одеялом»

07:00, 23.10.2016

Интервью автора цикла портретов татарстанской элиты «13 ханов». Часть 2

Анвар Сайфутдинов: «Мне нравилось, что искусство живет, а не просто каждый сам по себе пьет водку под одеялом» — Фото: realnoevremya.ru/Роман Хасаев

Известный татарстанский художник, из-под кисти которого совсем недавно вышла уникальная серия «ханских» портретов, рассказал «Реальному времени» о своем отношении к современному искусству, о том, жив ли еще «Дастан», и собирается ли он возвращаться в город после своего побега в деревню.

«В городе ты теряешь тишину плодотворной работы»

— Анвар Камилевич, не могу не спросить о вашем переезде в деревню — неужели в городе все так обрыдло?

— Понимаете, маленькие разочарования от города происходят. В городе устаешь. В детстве я приезжал в эту деревню к своей бабушке, и самое милое время проводил за работой — писал с натуры, рисовал. В тишине лучше работается. В городе ты как бы теряешь эту тишину плодотворной работы. Чисто городские поэты, как буря в стакане. А хочется реальной бури какой-то. И тем более сейчас же жить трудно, а мне как раз нравится огород растить.

— Раз уж зашла речь об огороде: из чего состоит ваша жизнь в деревне?

— По временам года. Это огород: выращиваешь овощи, фрукты, заготавливаешь их. Это строительство: я вот баню построил, гостевой домик, сейчас вот хочу большую мастерскую сделать. В общем и целом — это природа и творчество. А если что, интернет открыл и с любым связался — хоть за границей, хоть в Казани. Знаете, многие погибают в городе, спиваются, грубо говоря, а природа нас всегда спасает, всегда.

— Из этого делаем вывод, что обратно вы переезжать не хотите?

— Нет. Но я приезжаю каждый месяц, и мне хватает. Раньше, когда я только начал жить в деревне и приезжал в город, у меня была радость, ощущение свободы. А сейчас я, наоборот, возвращаюсь в деревню и говорю себе: «Я опять в раю!»

Сейчас я возвращаюсь в деревню и говорю себе: «Я опять в раю!»

«Были шумные, веселые банкеты, была дружба...»

— Что сейчас происходит с «Дастаном»?

— Лично я за прошлый год открыл 12 выставок, а другие… Единственный, кто из «дастановцев» сейчас работает — это Альберт Галимов. Он заведующий травмпунком, который просто закончил художественную школу, даже не училище. Мне очень симпатично, что он образованный, начитанный человек и постоянно рисует с натуры. Может он и непрофессионально это делает, по-своему, но результаты у него всегда хорошие, мне очень нравится. А другие ушли в шабашки. Кто-то бегает по кабинетам минкульта за званиями, кто-то присосался к каким-то заказам, оформляет республиканские праздники. А где художники? Где творчество-то? Мне бывает одиноко от этого.

— Так существует ли вообще «Дастан»?

— Несомненно, он существует. Сейчас я в деревне живу, где есть два паренька: один рисует, а другой режет по дереву. Они тоже мои «дастановцы». «Дастановцы» — это те, кто со мной выставляется, кто со мной работает. А раньше была идея такая: собрать всех, кто учился со мной в художественном училище, встряхнуть и заставить их писать живопись и выставляться. Я их подкрепил заказом на роспись потолка Большого концертного зала. Там они получили деньги, успокоились и перестали заниматься живописью (смеется).

А «Дастан» жив и всегда приглашает всех желающих творческих людей выставиться со мной. Все-таки в общении люди чувствуют себя бодрее.

— Не поделитесь самым ярким воспоминанием, связанным с ранним «Дастаном»?

— Это произошло после того, как я приехал из Америки — я открыл «выставку тринадцати». Тогда было очень много прессы, телевидения, журналов. Были шумные, веселые банкеты, была дружба. Мне нравилось то, что искусство как-то живет, а не просто закрылось где-то, и каждый сам по себе пьет водку под одеялом. Лучше выпить этот стакан прилюдно, с весельем, с плясками.

«Дастан» — это публичная демонстрация того, что мы живые, что мы рисуем, поем. Музыканты, поэты, писатели к нам приходили. Я считаю, что «Дастан» всегда был культурной жизнью Казани и даже республики.

«Дастан» — это публичная демонстрация того, что мы живые, что мы рисуем, поем». Фото Романа Хасаева

«Это не художник, а аферист или авантюрист»

— А как вы относитесь к современному искусству?

— Что с ним творится… Знаете, сейчас же на каждом углу художники. Я себя до сих пор художником стесняюсь назвать. Ведь художник — это что-то высокое, это образование и мастерство. Как мой учитель говорил: «Чтобы стать художником, надо быть человеком нормальным». А сейчас царство дилетантизма. В галереях все покупное, коммерческое — можно продвинуть любую ерунду. Сейчас очень много в рекламе дилетантов — владеют компьютером, а вкуса нет. Так же, как и фотографы, которые не получили знаний о композиции, живописи, и они примитивно, чисто по-журналистски делают работу. К слову, я также занимаюсь фотографией, делаю выставки. После первой мне некоторые говорили пиши, мол, картины — ревнуют чисто по-человечески. Но потом я убедил их в том, что я просто вижу по-другому — как художник, а не как репортер.

— Из современных художников кого вы уважаете?

— Уважаю своего друга Баграма Ибатуллина, величайшего графика книжного. Он сейчас в Америке живет, под Нью-Йорком. Присылает мне свои работы, очень большого мастерства, грамотные. Я не могу ни к чему придраться. Это реальный человек, которого я уважаю, как творца.

Мне нравится Джеймс Розенквист — американский художник, который занимался рекламой, огромные панно делал. У него был интересный прорыв — накладка картинку на картинку, причем делалось это все вручную, не на компьютере. Он интересен мне. Видно, что поменялось время, поменялось производство — реклама нужна была, и его панно рекламные превратились в новый современный взгляд на жизнь.

Вообще, о современных художниках любят говорить, когда это модно. Но клякса какая-нибудь на холсте — это не художество. Это не художник, а аферист или авантюрист.

— Многие опытные художники, поэты любят ругать молодое поколение творцов. Каково ваше отношение к ним?

— Люди какими были, такими же и остались, и желание рисовать тоже осталось в человеке. Но в современном мире проблема в том, что все за деньги. Смотрите, раньше тот же Герасимов, например, брал в академию художеств всех желающих бесплатно, и целый год они сидели друг на друге в мастерской и писали. А в течение года сами собой люди отсеивались. В конце оставалось человек десять — лучших.

«Знаете, сейчас же на каждом углу художники. Я себя до сих пор художником стесняюсь назвать». Фото Максима Платонова

— Анвар Камилевич, а кто оказал на вас основное влияние, как на художника?

— Прежде всего, это моя мама и первый учитель Александр Викторович Головизнин. В тот период возникло первое побуждение. А вообще, я даже не знаю, отчего начал рисовать. В детстве мне говорили: «Нарисуй меня», и я брался за работу — мне было интересно. Потом у меня появились друзья в училище, еще я ездил в деревню к бабушке, рисовал детишек. Кстати, сейчас я переехал в эту же деревню и вижу тех, кого я рисовал в детстве — все они уже взрослые мужики, женщины. А когда я начал учиться, то, конечно, появились образцы среди профессиональных художников. Их много — это вся история искусств (лишь бы со вкусом было сделано). Прежде всего я уважал высокий профессионализм.

— А чью картину вы бы с удовольствием повесили у себя дома, и чье творчество вы ни за что бы не хотели видеть на стене?

— У меня уже висит дома «Владимирская Богоматерь» Андрея Рублева. А не повесил бы «Черный квадрат» Малевича — там же конец. Все. Эта картина была написана в ужасное время, когда рушилась Российская империя. Малевич написал «Черный квадрат» в эпоху варварства, в эпоху разрушения и уничтожения в самом широком смысле.

«У нас еще не наигрались этими пластиковыми домами, сайдингами…»

— В каком положении сейчас находится татарстанский арт-бизнес?

— А его у нас попросту нет. У нас нет ни одной профессиональной галереи. В Америке я просто ходил и выбирал себе галерею — их там очень много. В некоторых городах есть целые улицы художников. На нижнем этаже дома у творца своя галерея, а на втором этаже он сам живет. Люди со всего мира приезжают в подобные места и покупают себе живые произведения искусства. Это очень интересно, это вечная ярмарка.

— Почему же у нас все так печально?

— А все умные люди уже убежали. Одних образованных людей сбросили, и им на смену пришли другие «образованные», которые думают, как бы разграбить все. Вся надежда только на самородков.

Ну вы посмотрите, какая у нас эстрада. Я в деревнях встречал более прекрасных музыкантов, певцов из народа, которые красиво, душевно поют. Есть самородки, их очень много, но кто-то их должен взять и в академию привести, чтобы они там работали.

Вообще, на Западе очень любят искусство. Там в каждой нормальной квартире живая живопись висит. Миллионеры строят себе глинобитные дома, ничего пластикового нет — камень, дерево. А у нас еще не наигрались этими пластиковыми домами, сайдингами…

Хочу превратить старые черно-белые фотографии Казани в цветные: наполнить их живыми образами. Одну работу я уже начал. Хочу, чтобы люди узнали, какой была старая Казань

— Анвар Камилевич, напоследок хочу вас спросить о запланированных проектах и выставках.

— Не так давно я начал коранические рассказы иллюстрировать. Они такие необычные, и я хочу сделать для них понятные иллюстрации. Мне понравилось то, что в этих рассказах меньше пишется о злых поступках, и больше о добрых. Это я и хочу передать.

Также я хочу превратить старые черно-белые фотографии Казани в цветные: наполнить их живыми образами. Одну работу я уже начал. Хочу, чтобы люди узнали, какой была старая Казань. Я думаю, что из «Старой Казани» в любом случае должна родиться выставка — именно так я бы и хотел сообщить людям об этом. Если говорить о времени, то скоро я закончу двух ханов, начну делать иллюстрации, а затем приступлю к «Старой Казани».