Владимир Васильев: «Мой спектакль — это соединение притчи и феерии»

«Бах создал философское произведение»

— Владимир Викторович, тому спектаклю, что вы создали в Казани, трудно подобрать определение. Чтобы не ошибиться, хотелось бы услышать его из уст постановщика.

— Я пока не знаю, какое найти ему определение, потому что подобного никто еще не делал с Мессой си минор Баха. Конечно же, наш спектакль — это не только балет или опера, конечно, это не феерия, потому что феерия предполагает большее использование визуального элемента. Наверное, самым близким определением будет такое — соединение притчи и феерии.

— То есть это не мистерия?

— Элементы мистерии тоже есть. Мне кажется, это произведение Баха настолько сложно, потому оно включает в себя все, что я сейчас назвал, все компоненты. В нем мы можем найти и отголоски мистерии, и сакральность, и просто радостное существование человеческой души, и это состояние не связано ни с одной религией. Бах создал произведение философское, и как в каждой философии, там нет четкого определения границ между «да» или «нет». У Баха удивительно прописаны полутона, и, естественно, это хочется показать в спектакле визуально. Отвечая на вопрос, скажу, что мне трудно определить, что это у меня получилось, думаю, определение придет со временем. Но самое главное — и я хочу, чтобы зрители это поняли, — это произведение о каждом из нас. Я ставил этот спектакль, отталкиваясь только от музыки, от того, что она мне диктовала. Но когда какие-то фрагменты были поставлены и я их посмотрел, я понял, что это произведение и обо мне самом… В каждой частице окружающего нас мира и в каждом человеке есть Бог. И в то же время есть что-то такое, что не поддается определению, и во что мы все-таки хотим уверовать. Сочетание реальности и необъяснимого — вот суть этого произведения Баха. Жизнь такова, что мы не можем ничего предугадать, мы не можем сказать, что будет с нами завтра. Мы все эти ответы на вопросы переносим на высшее божество, в каждой религии оно свое, и нам кажется, что именно оно знает нашу дальнейшую жизнь. Мы всю жизнь ищем это сакральное знание. В детстве у нас все хорошо, все замечательно. Мы улыбаемся, смеемся, потом плачем, потом снова смеемся — мы беззаботны. Мы взрослеем, влюбляемся, обретаем счастье взаимности, позже начинаются мелкие неприятности, ссоры — и это жизнь. И вдруг мы начинаем ощущать, что чем больше счастья, тем больше страх потерять его. И вдруг один уходит из жизни раньше, чем другой. И эта мука, и эта боль — она тоже написана у Баха.

В каждой частице окружающего нас мира и в каждом человеке есть Бог. И в то же время есть что-то такое, что не поддается определению, и во что мы все-таки хотим уверовать

— Но души встречаются…

— Да, и это тоже есть в музыке мессы. Происходит новое обретение. И появляется надежда, что мы до конца никогда не исчезнем. И действительно, разум и душа никогда не исчезают. И именно об этом мне хочется сказать в спектакле.

«Идея поставить Мессу си минор родилась в Италии»

— Вы захотели перенести мессу Баха на сцену, как только услышали это сочинение или был какой-то иной толчок?

— Нет, это произошло далеко не сразу, и какие-то вещи меня даже раздражали, это были повторы в музыке.

— Вы делали купюры?

— Да, купюры у нас есть. А история такова. Я был в Италии, и когда я попал в обстановку благостности и торжественности итальянских церквей, которые всегда открыты (туда можно прийти когда угодно, там даже можно переночевать), я проникся этой гармонией, почувствовал ее величие.

— Красота итальянских церквей — это красота эпохи Возрождения, а не времени, когда жил Бах.

— Конечно, но католичество более открыто, в нашем православии строже. Я с детства постоянно ходил в церковь, потому что мама моя была глубоко верующим человеком. Она водила меня в храм, пришивала мне на маечку крестик, чтобы его не было видно. Мама рассказывала мне о Боге, показывая фрески, иконы, я узнавал об этом через жития святых — она знала наизусть абсолютно все молитвы и песнопения. Молитва «Отче наш» так крепко вошла в меня, что сейчас, когда мне нужно, чтобы актеры что-то выучили, я им говорю, что они должны знать это как «Отче наш». Когда эту молитву произносить не быстро, не бездумно, а что-то в нее вкладывать, она становится действенной.

Для меня суть высшего разума в том, что для него нет деления на религии. Человечество едино

— Ваш спектакль религиозен?

— Нет, ничего точного от религиозного восприятия у меня нет. Для меня суть высшего разума в том, что для него нет деления на религии. Человечество едино. И вот в этом смысл мессы Баха. «Даруй нам мир» — эта строчка из последней части и определяет все происходящее.

— Если не ошибаюсь, вы хотели ставить этот спектакль сначала в Ватикане?

— Да, я хотел ставить его на площади святого Петра. Я не думал о балете, мне хотелось сделать грандиозный спектакль, в котором бы приняли участие все континенты. Мы с Екатериной Максимовой приехали в Италию получать премию мира, и в это время ко мне пришла эта идея. Мне хотелось, чтобы в мессе участвовал огромный хор, он должен был бы состоять из представителей разных оперных театров и филармонических коллективов, певцы, балет — все они должны быть представителями разных континентов. В действе должны были быть и буйство красок, и единение людей планеты. Но тогда моя идея оказалась утопией, и все заглохло. Потом я начал снимать фильм «Фуэте» о жизни балерины и подумал, что лучше музыки Мессы си минор Баха для фильма не придумать. Она прозвучала в картине. Потом прошли годы, идея не умирала, я все думал, что чуть позже к ней вернусь, и правда вернулся. Все приходит вовремя. Наверное, я раньше был слишком молод для этого материала. А сейчас, когда я прошел через боль утрат, через многие испытания, мной пережитое я чувствую в музыке. А тогда я предлагал эту идею и в Большом театре, и в других коллективах, всем идея нравилась, но никто не решился ее осуществить.

— Дорогой проект.

— И дорогой, и сложный. А в Казани как-то к слову в разговоре с директором оперного театра Рауфалем Сабировичем Мухаметзяновым я вспомнил об этой идее. И он неожиданно сказал: «А давайте сделаем у нас». Я не был уверен поначалу, что получится. Но когда послушал хор казанской оперы, понял, что это не только можно, но и нужно делать в этом театре. Для меня постановка мессы Баха в Казани стало счастливым стечением обстоятельств. Так же как в свое время здесь была постановка «Анюты». Во время работы я чувствовал поддержку Рауфаля Сабировича, поэтому, несмотря на какие-то сложности, мы спектакль сделали.

«В работе всегда ставлю на идеал»

— Как вы оцениваете уровень балетной труппы нашего театра?

— Я ее оцениваю со своих позиций и принципов, а мне самому никогда не нравилось то, что я сам делаю. Моя беда, что в работе я всегда ставлю на идеал. К казанской труппе отношусь как к хорошей. Они выполняют поставленные мной задачи и каждый раз делают это лучше и лучше. Это хорошо, но мне хочется, чтобы все было блестяще! Вообще этот спектакль — это гимн хору и кордебалету, на них ложится основная нагрузка. Даже если будет гениальный оркестр, но плохой хор, спектакль не получится. Я вложил много сил и души в постановку мессы, и мне хочется, чтобы на самом высоком уровне прозвучали все компоненты этого спектакля — и визуальные, и музыкальные.

Это спектакль и обо мне, и о дорогих мне людях, которые ушли, и о тех, кто сейчас живет рядом. Это о нашей общей надежде

— Оформление сложное, в центре я увидела шар. Это прообраз земного шара?

— Конечно, но это еще и прообраз Вселенной, где нет ни начала, ни конца.

— А либретто?

— Либретто простое. Хаос, взрыв, Вселенная взорвалась, и родились миры, зарождается человечество. В мир приходит человек. Он проходит все жизненные стадии: вот он маленький, растет, приходит к познанию жизни, у него есть вера и надежда на лучшее будущее. Это спектакль и обо мне, и о дорогих мне людях, которые ушли, и о тех, кто сейчас живет рядом. Это о нашей общей надежде.

— На золотой век?

— На лучшее, на то, что добро победит зло, любовь восторжествует и все будут счастливы, — извечная мечта человечества.

«Творчество дает силы»

— У вас огромное количество разных проектов, вы перемещаетесь из одного города в другой, откуда берутся силы?

— Творчество дает силы, которые я трачу на творчество. Такой круговорот. Продление нашей жизни зависит прежде всего от творчества. Я в этом уверен. Человек живет творчеством, и мой спектакль и об этом тоже. Наша жизнь как спираль, время идет с ускорением, спираль раскручивается, и мы оказываемся на новом витке.

— Я сейчас наблюдала за вами на репетиции, у вас потрясающие руки — это руки дирижера. Вам никогда не приходила в голову идея попробовать себя в дирижировании?

— Нет, мне никогда это не приходило в голову. Так же как не приходило в голову назвать себя поэтом, хотя я пишу стихи. Для меня это нечто такое, чему должна быть подчинена вся жизнь. Если бы я решил стать дирижером, то мне пришлось бы пройти всю школу дирижерского искусства. Да, можно на память что-то продирижировать, но это не будет твоей профессией.

Творчество дает силы, которые я трачу на творчество. Такой круговорот. Продление нашей жизни зависит прежде всего от творчества. Я в этом уверен

— В последний год вы часто приезжаете в Казань, и мы к вам очень привязались. Как дальше будут складываться отношения с казанским оперным театром?

— Я не буду забегать вперед, но планы есть поставить «Ромео и Джульетту» Прокофьева, и мы их уже обсуждали с директором театра. Но это на будущее. Общая работа, надеюсь, еще будет. Мы ведь все любим работать там, где нас любят и где нас ждут. А в Казани я эту любовь чувствую. И мне легко здесь работать.