Героизм и патриотизм как непересекающиеся прямые

«Гражданин четыре» (Citizenfour, 2014) Лоры Пойтрас

Citizenfour — победитель «Оскара», камерная документальная драма про, пожалуй, главный репутационный удар по администрации Обамы за последние годы. Все, конечно, в курсе и об Эдварде Сноудене, и об отеле в Гонконге, где парень общался с журналистами, и о его поначалу безуспешном поиске приюта. «Гражданин четыре» вряд ли представляет собой исключительное кинематографическое достижение по форме, но это тот случай, когда фактура важнее. Мы, кажется, впервые в истории имеем возможность заглянуть в святая святых и понаблюдать за подковерными игрищами, действиями разведчиков и шпионов, ощутив атмосферу шпионских романов чуть ли не в «прямом эфире». Потому что авторы фильма задокументировали весь АНБ-скандал до, во время и после. В том числе взяли интервью у самого Сноудена аккурат в те дни, когда он прятался под одеялом в комнате отеля, набирая пароли на ноутбуке. Снимали и как он менял внешность. Бегал от репортеров. Никому не доверял. Как много после старался обмениваться с журналистами бумажками и не говорить напрямую («нас могут подслушать» — это, кажется, уже в России было). И, наконец, сняли финишную прямую для Сноудена — как к нему приехала девушка из США, верная пацану до конца, и они вместе готовят ужин. Где-то в дачном поселке, напоминающем Простоквашино (серьезно), снятая с вечерней улицы через окно домашняя идиллия с до боли всем нам знакомыми кастрюлями, кажется, еще советского производства. Пара счастлива.

Разговор со Сноуденом все то жаркое время, когда он был иглой в кресле у Обамы и остальных, — это прямой эфир в черный ящик сознания человека, который с какой-то стати решился предать страну, веря лишь собственному чувству правды. О том, что все за всеми следят, знали и до него. Но после него все оказалось запротоколировано. По фильму судя, Сноуден оказался невинным, наивным и романтичным парнем из эпохи каких-нибудь хиппи и 1960-х — ничего потаенного за душой, святее только Папа Римский, типаж Гагарина. Фильм, если совсем уж упрощать, про то, что порой героизм и патриотизм — непересекающиеся прямые, и быть героем — значит совершенно точно не быть патриотом. Не думаю, впрочем, что Сноуден так вот прямо решил быть героем, все-таки героизм — понятие скорее социальное, ярлык дается обществом, а не самим героем. Просто Сноуден относится к тем редким людям, которых бесит ложь, неправда, фальшь и политическое лицемерие. Обычно большинство машет рукой — мол, все равно ничего не изменить. Меньшинство же выходит из-под контроля и подкладывает свинью системе.

Саундтрек к фильму написан Трентом Резнором, любимым композитором Дэвида Финчера, и потому фильм отчасти напоминает штудии мастера современного триллера: в казалось бы спокойной и даже глянцевой обстановке чувствуется сильное напряжение какого-то скрытого кошмара. Но даже если не бросаться громкими эпитетами, то это все равно торжество абсурда. Особенной высоты идиотизма он достигает в момент, когда сотрудники газеты «Гардиан» по решению суда разбивают свои жесткие диски с файлами от Сноудена. Как многие подозревали и до сих пор, все, что скрыто за мрачными дверями серьезных спецслужб, совсем не похоже на голливудские триллеры или сериалы, все скорее глупо, смешно, халатно, ситуация вечно выходит из-под контроля. Шпионская лодка давно разбилась о быт. Вся история Citizenfour (никнейм в сети Сноудена) больше напоминает романы Ле Карре (забавно, что об этом говорит диктор теленовостей в комнате отеля, пока Сноуден, слушая его, сбривает себе бороду, «чтобы никто не догадался»). Да и результат, увы, схожий: тихий, никому не нужный героизм, который ровным счетом ничего толком не изменил. Только Сноуден теперь живет в Простоквашино.

«Последние дни во Вьетнаме» (Last Days in Vietnam, 2014) Рори Кеннеди

Помните начало «Апокалипсиса сегодня»? Вентилятор на потолке напоминает герою шум вертолетных пропеллеров в джунглях. Один из героев этой документальной ленты, бывший солдат южновьетнамской армии, много-много лет спустя после произошедших событий просыпался по ночам от кажущегося ему шума вертолетных винтов — только бы не пропустить, они вернулись, надо срочно в него садиться и «тикать отседова»! Другой вьетнамец плачет: и вот ради этого я воевал, да? Ради этого американцы приехали в нашу страну воевать, да? Американцы на камеру стыдятся, винятся, смущаются и чуть ли не опускают глаза. Душераздирающее зрелище. «Последние дни во Вьетнаме» — кино про глупость, мерзость политиков и про — как следствие всего перечисленного (как оно чаще всего и бывает) — обычный человеческий героизм на местах. Пока генералы армии и администрация президента Картера (включая Генри Киссинджера — он тоже смущен, и ему тоже стыдно) рожают в муках очередное решение, пытаясь решить проблему, сидя в Вашингтоне, на местах, в поле, в реальности горстка людей пытается вытащить другую горстку людей из надвигающегося на всех ада.

Апрель 1975 года. Уже два года как закончилась война, были подписаны Парижские мирные соглашения, по которым американские войска выводились из Вьетнама. К тому времени хиппи сторчались, Никсон попал под Уотергейт, и большинству американцев, включая Конгресс, Вьетнам стал до одного места. Песни написаны, песни спеты, тема всем надоела, и вообще достали вы со своим Сайгоном. Проблема, однако, была в том, что сразу после того, как Никсон (которого вьетконговцы чрезвычайно боялись) лишился своего поста, Северный Вьетнам начал борзеть не по дням, а по часам и стал продвигаться на Юг. Проблема была также в том, что в это время в Сайгоне и его окрестностях находились те американцы — военные, или работники дипмиссии, или просто бизнесмены, — у которых к тому времени были вьетнамские семьи, жены, любовницы, дети. Проблема была и в том, что Северный Вьетнам расправлялся с теми, кто воевал против них, довольно безжалостно, поэтому сотни тысяч «неправильных» южных вьетнамцев оказывались под угрозой.

Фильм не касается реально уже всем надоевшей темы «что американцы забыли во Вьетнаме». Не касается он патриотизма, геополитики, противостояния двух держав, коммунизма и капитализма. Он рассказывает краткую историю 24 часов одного апрельского дня, когда в спешном порядке люди пытались эвакуироваться. Не суть важно, реально ли вьетконговцы расстреливали южных вьетнамцев или это были слухи и страсти. Важно, что мирные жители — как американцы, так и вьетнамцы — оказались заложниками созданной за десятки лет до этого ситуации. В которой — ну, как всегда! — никто не виноват. Президент Картер не виноват, потому что не он войну развязывал, и не он ее прекращал. Он оказался в кресле президента после уотергейтского скандала, когда ни про какой Вьетнам никто и слышать не хотел. Поэтому любая его попытка профинансировать противостояние или даже эвакуацию наталкивалась на сопротивление американского общества (включая Конгресс). Конгресс не виноват, потому что до этого вьетнамский Молох сожрал тысячи и тысячи американцев и миллионы американских долларов: не дадим больше вам на эту авантюру ни ломаного цента! Посол США в Сайгоне тоже не виноват. У посла погиб на этой войне единственный сын, он ментально держится за этот оазис изо всех сил, ему не хочется признавать, что все было зря, и гибель оказалась напрасной. У посла во дворе посольства растет дерево, олицетворяющее статус-кво, он запрещает его пилить: пока оно растет, американцы тут, Южный Вьетнам существует, «нам кто-нибудь поможет». Посол очень печальный, ему всяко сочувствуешь, но нельзя не признать очевидного — из-за его личного включения в проблему он до последнего дня откладывал решение вопроса с эвакуацией, отвечая журналистам в том смысле, что «какая эвакуация? Все нормально же, мы никуда не бежим, не надо паниковать!»

Ночью в один из последних чудесных сайгонских апрельских дней вьетконговцы разбомбили аэропорт. Аэропорт был в числе трех-четырех возможных путей отхода и эвакуации. Теперь не стало и его. 29 апреля Сайгон встал на уши. Посол скрепя сердце принял решение тикать. Но сам в присланный вертолет садиться отказался. Давайте, мол, эвакуируйте вьетнамцев сначала. Делать нечего, то самое дерево спилили для большей площадки, и началась экстренная эвакуация людей из посольства. Пока в каморке посольства сжигали миллион долларов США, само посольство штурмовали мирные жители. Внутрь пускали только родственников американцев. Или если у тебя были деньги. Или связи и знакомства. Однако, даже попав на территорию посольства, человек понимал, что «стрижка только началась». Эвакуировать на вертолетах, сами понимаете, не то же самое, что на самолетах. Тем не менее вертушки взлетали в воздух и на глазах ошеломленных служащих американского ВМФ садились на корабли в заливе. Другая часть сайгонцев метнулась в порт, в порту стояли полураздолбленные военные кораблики армии Южного Вьетнама, рассчитанные на десятки, ну сотню человек. Теперь на каждом было по паре тысяч, головы женщин, детей торчали отовсюду (часть потом погибла из-за антисанитарии) — эти корабли тоже оказались «на руках» американцев, что с ними делать, никто понятия не имел. Еще одна часть сайгонцев — служащие самой южновьетнамской армии — садились за свои вертолеты, нагружались семьями и летели в залив.

В фильме есть замечательный момент, когда один пилот вертолета, не способный сесть на маленький кораблик, катапультировал всю семью на борт, а сам умудрился затопить вертолет и прыгнуть в море. Потом стали известны кадры, как приземлившиеся вертолеты после разгрузки беженцев сталкивали в воду, чтобы освободить место для других прибывающих вертолетов («В такие минуты нет времени подумать», — сообщает нам военный пенсионер в фильме). Уже утром 30 апреля оставшиеся военнослужащие США пообещали вьетнамцам на территории посольства, что, мол, держитесь, чуваки, сейчас вас заберут отсюда, но, в конечном счете, по приказу Картера и остальных улетели. Остался только журналист телеканала NBC, в кадр объектива которого попали грустные лица тех, кто остался. «Гуд бай Америка, где я не был никогда». Те, кто остались, убежали теперь уже прочь из посольства (северные вьетнамцы желания эмигрировать в США могли не понять и не одобрить). В город входила армия вьетконговцев…

Очень простое кино, на 70% состоящее из кадров кинохроники 1970-х, на 30% — из говорящих голов. Во вьетнамской ленте герои — такие же маленькие люди, вроде Сноудена, которым за спасение сотен вьетнамцев могло и по башке прилететь. Поражает даже не сам поступок, а их стыд за то, что какие-то поступки совершить не успели. Из-за халатности и равнодушия американских властей, которые жителей Сайгона фактически «бросили на произвол судьбы». И за вот это равнодушие, эту халатность бывшим американских военным и гражданским в фильме почему-то тоже стыдно. Ведь, казалось бы, они-то тут не причем, они еще и спасали там кого-то, что тут рефлексировать? И, однако же. Стыдно. «Потому что мы им обещали, а обещания не выполнили. Я, мол, лично обещал, сейчас вертушка прилетит, а она не прилетела. На все про все у нас были месяцы подготовки плана и воплощения его в жизнь, а из-за идиотизма политиков остались жалкие 24 часа». Но поразительно тут даже не это, а то, что больно за посла США в Сайгоне, за того строгого, невозмутимого седеющего мужика, запрещавшего пилить дерево во дворе посольства, потерявшего сына в бессмысленной войне, не желающего говорить об эвакуации. Которого, в принципе, легко закидать камнями, но рука не поднимается. Потому что в один момент он тоже стал «как все», перестав быть политиком и все, включая смысл жизни, потеряв.

А знаете, что самое смешное во всем этом? То, что коммунистический режим единого Вьетнама просуществовал с того момента всего 13 лет, после чего его красные партии самоликвидировались.

Использованы кадры из фильмов с портала kinogallery.com и фото K.Winter