Иван Никонов: «Главная заповедь реставратора — как у врача: не навреди!»
Ларец для ядов, шедевры Снейдерса, сервиз Наполеона — над чем и как работают реставрационные мастерские ASG
В Казани скоро откроется Дворец изящных искусств — частный музей, где будут выставлены сотни экспонатов. Среди них — предметы искусства и европейского антиквариата: живопись старых мастеров (включая шедевры Франса Снейдерса), мебель, часы, сервизы XV — XIX веков. Частная коллекция почти тридцать лет собиралась в Казани, в ее запасниках более 7 тысяч экспонатов. «Реальное время» побывало в гостях в реставрационных мастерских ASG и поговорило с их директором Иваном Никоновым. Он рассказал нам об удивительных историях шедевров: кто закрашивал скелеты на старинных картинах и подрисовывал усы их героям; как реставрируют картины, восстанавливают инкрустацию и «раскапывают» судьбу предметов; что такое вообще реставрация. Подробности — в нашем материале.
«Все в нашей жизни нужно реставрировать, я считаю»
— Что такое реставрация и какая она бывает?
— Бывает музейная реставрация. Она подразумевает под собой консервацию и предотвращение последующего разрушения. В таком виде предметы выставляются за веревочками, чтобы никто к ним не подходил. А есть коммерческая реставрация — под использование. Чтобы на исторических стульях можно было сидеть, например.
А вообще, реставрация — очень глубокий термин. Это не только о предметах культурного наследия и антиквариате. Его можно применить и к людям. Все в нашей жизни нужно реставрировать, я считаю. Есть популярное выражение: «Все мы строители своей жизни», и точно так же мы все реставраторы своей жизни. С момента рождения мы начинаем накапливать культурные ценности. Появляется интерес к материальным ценностям, которые хочется сохранить, будь то бабушкин сундук или, например, сервиз. Хочется, чтобы через 200 лет наши потомки могли их увидеть. Сохранить то, что к нам пришло, и передать будущим поколениям помогает процесс консервации, когда мы останавливаем разрушение и поддерживаем предмет в процессе эксплуатации.
Вторая часть реставрации — сохранение аутентичности. Взгляните на эти стулья. Мы их уже отреставрировали, атрибутировали (выяснили, к какому стилю, времени и стране они относятся), законсервировали, укрепили, и они стоят в черновой обивке. Чтобы потом, когда будут создаваться интерьеры нашего Дворца изящных искусств, мы подобрали материал-компаньон к остальной обстановке, обтянули стулья и выставили их в аутентичной исторической гостиной.
А вот этот комплект мебели сохранился «в родной» гобеленовой обивке. Это Франция, XVII век, времена Людовика XIV. Мы скрепили разрушавшиеся элементы, очистили обивку и дерево, подшили гобелены. Это музейная реставрация: гарнитур будет выставлен для демонстрации.
— Кто определяет, как дорабатывать предмет, в котором многие элементы утрачены? Например, как восстанавливается резьба или инкрустация на мебели? Это реставратор сам делает по мере своего художественного таланта?
— Реставраторы — это одна часть дела. Огромную роль в нашей деятельности играют искусствоведы, ученые, которые занимаются атрибутированием предметов. Они и определяют, как должны выглядеть утраченные детали. Они задают манеру, стилистику реставрации, с их помощью составляется техническое задание на этот процесс. Ученые и определяют: консервировать будем предмет или же его возможно подготовить к использованию (как, к примеру, со многими стульями, диванами, столами и креслами в нашем Доме приемов).
Но мы и к коммерческой реставрации подходим очень тщательно. Например, если меняем обивку — используем историческую ткань той же эпохи. Множество ее рулонов мы в свое время тоже закупили на аукционах. В крайнем случае, можно найти что-то похожее из современного материала и подобрать стилизацию. Но такие методы используются для предметов не настолько большой музейной ценности — например, мебель XIX века, которую мы ставим для использования в нашем Доме приемов. Там воссоздаются аутентичные интерьеры с использованием старинной мебели, и вот для нее мы можем делать обивку из современной ткани.
Сервиз Наполеона и шкатулка для ядов
— Наверняка к вам попадают предметы с уникальной историей — ведь в запасниках ASG более 7 000 предметов. Расскажите, какие интересные случаи можете вспомнить навскидку?
— Да, мы нередко встречаемся с загадками и интересными предположениями. Начинаешь какой-нибудь туалетный столик делать, снимаем зеркало — а под ним спрятаны бумаги с записями, сделанными двести, триста лет назад…
Как-то работали с большим ларцом. Стали разбирать — и в конструкции нашлись потайные местечки, из которых мы извлекли серебряную ложечку, старинный шприц и записи на французском языке. А еще в дереве сохранялся странный запах. Наши искусствоведы изучили вопрос и пришли к выводу, что этот ларец использовался для хранения ядов. Это была ядница!
А вот стул для гусар, как мы его называем. Он квадратной формы, у него есть подлокотник только с одной стороны. Это, чтобы было куда свесить шпагу — с той стороны, где подлокотника нет.
— Есть в коллекции вещи, которые точно принадлежали великим историческим личностям?
— Видите вон тот сосуд? На нем вензель Наполеона Бонапарта. Еще у нас есть столовый сервиз, на нем не только вензель, но и его любимые пчелы. Пчелу как символ государственных и семейных традиций Наполеон поместил на свой личный герб. По ней искусствоведы и определяют принадлежность к его имуществу.
— Какие загадки приходилось разгадывать?
— Вот, посмотрите: картина испанской работы XVII века. Изображено много золота, разложенные на столе чертежи. По моему мнению, на этих чертежах изображена церковь, в которой эта картина находилась. Наши искусствоведы, кажется, даже нашли эту церковь.
Но самое главное — к нам это полотно попало без скелета. Когда мы начали изучать картину под ультрафиолетом, оказалось, что на ней было наслоение: скелет был закрашен. Дело в том, что в один момент в XVIII веке стало запрещено изображать нечисть и макабрические мотивы. Наш реставратор воссоздал первоначальный сюжет, который символизирует: с собой на тот свет ничего не унесешь. Сначала поверхностный слой расчистили, сняли поздний слой, скелет раскрылся, и реставратор-художник его восстановил.
— Как еще страдают картины от времени? С чем вы сталкиваетесь во время реставрации?
— На картинах бывает много отслоений, осыпей и банальных загрязнений. Еще могут быть намеренные повреждения — дыры от холодного оружия, от огня. Даже попадали к нам картины, на которых героям подрисованы усы.
«Задача реставратора — поддерживать предмет, чтобы он не потерялся в вековом пространстве»
— С античных времен известен философский парадокс корабля Тесея: если со временем в нем менялись доски по одной, и в конечном итоге были заменены все — можно его считать все тем же историческим кораблем? Останется ли он все тем же, оригинальным, через столько лет? Как вы относитесь к этому вопросу?
— Об этом, как показывает история, можно рассуждать бесконечно. Поделюсь своими мыслями. Каждый исторический предмет представляет материальную ценность. Но есть еще и нематериальная ценность — назовем ее «душа». Пусть даже все его элементы со временем заменены — облик остается прежним, в нем живет душа. Ведь использованы те же материалы (зачастую исторические), те же пропорции, те же визуальные элементы декора. Многие поколения видели, как он был сделан, из чего, как он выглядит. Думаю, именно в этом ценность.
Задача реставратора — сохранить по максимуму то, что осталось, и восстановить утраченные элементы. Поддерживать предмет, чтобы он не потерялся в вековом пространстве. Чтобы дошел до будущих поколений таким, какой он был в тот день, когда его создали.
— Правильно ли я понимаю, во всех предметах из коллекции ASG обязательно есть первоначальное «историческое зерно», вокруг которого при необходимости восстановлено недостающее?
— Верно, так и есть. Мое мнение — истинную первоначальность объект теряет очень быстро, спустя совсем небольшое время. Это ведь все органика, и она не вечна: теряются ее свойства, идет эксплуатация. Многое зависит от того, как предметы использовались, как бережно с ними обращались. Было много периодов в мировой истории, когда эта мебель могла пострадать: в той же Франции были войны, были революции, что-то жгли, что-то рубили. У нас много предметов было (есть среди них уже отреставрированные), которые состояли лишь из нескольких элементов. В том числе мягкая мебель. Ее обычно жгли первой. Например, с недавних пор у нас в работе кресло, от которого сохранилась только спинка и передняя часть.
Каждый исторический предмет представляет материальную ценность. Но есть еще и нематериальная ценность — назовем ее «душа». Пусть даже все его элементы со временем заменены — облик остается прежним, в нем живет душа.
Или возьмите любого «голландца» с инкрустацией. Посмотрите на эту мебель: здесь хорошо сохранилась историческая инкрустация. Она практически вся «родная». Но есть и выпавшие, поврежденные со временем участки. Мы их достраиваем. Подбираем подходящий по цвету и породе шпон, вырезаем, вклеиваем. И видим иллюстрацию парадокса корабля Тесея: вот полная картинка инкрустации. Она исторична. Но в ней есть участки, которые добавили уже мы. От этого кресло не перестало быть памятником голландского искусства XVIII века?
«К нам попадали даже картины, на которых героям были подрисованы усы»
— Над чем интересным работаете сейчас?
— Сейчас идет реставрация большого раннего полотна знаменитого фламандского живописца Франса Снейдерса — видите, оно разложено на полу. Это «Олени, загнанные сворой собак», полностью принадлежащие его собственной кисти. В 2010 году картина подверглась консервации в нашей мастерской. Это одна из жемчужин нашей коллекции, и сейчас мы приводим ее в состояние, пригодное для экспонирования. У нас еще много работ, созданных в мастерской этого живописца, — в основном кисти его учеников, но на каждой из этих картин есть элементы, которые написал сам Снейдерс (это четко атрибутируется искусствоведами).
— Что в вашей коллекции относится к самым давним временам?
— Пару месяцев назад мы взяли в работу часть французского сундука XV века. Там буквально несколько дощечек с резьбой, мы сейчас их консервируем. А что касается живописи — у нас есть испанские картины, написанные на досках, самые старые из которых датируются XIV веком. У нас сейчас мастер работает над таким произведением — это образ Христа, и там главная проблема — срастить растрескавшуюся древесину. Для этого мы используем, как правило, старые клеевые составы на основе животного жира.
— Как содержатся отреставрированные экспонаты?
— В помещении должна поддерживаться прохладная температура, умеренная влажность. У нас стоят гигрометры, системы вентиляции и кондиционирования. Есть целый список условий, которым должна соответствовать климатическая обстановка в месте хранения музейных предметов.
— За такими предметами ведь нужно постоянно ухаживать? Поддерживать их в адекватном состоянии?
— Я могу сравнить все это с процессом старения организма человека. С возрастом у нас в костях становится меньше кальция, и нужно быть к себе бережными. Точно так же и старинная мебель: например, при эксплуатации у нее может сломаться ножка, потому что со временем в древесине произошли необратимые процессы. Это ведь все органика, в старину не делали синтетических минеральных материалов. Все это нужно поддерживать: подпитывать, периодически обрабатывать маслами. Кстати, для покрытия мебели мы используем современный материал — специальный мебельный шеллак. Ведь основной принцип работы реставратора — обратимость его действий. А мебельный шеллак спокойно снимается спиртовым раствором, который не повреждает исторический материал. В процессе наносится несколько слоев шеллака, происходит периодическая полировка. Но это легко снимается.
Можно сравнить все это с процессом старения организма человека. С возрастом в костях меньше кальция, нужно быть к себе бережными. Точно так же и старинная мебель: например, при эксплуатации у нее может сломаться ножка, потому что со временем в древесине произошли необратимые процессы
«Реставраторы старой школы вкладывают в свое дело душу, им совесть не позволяет сделать плохо»
— Как идет реставрация старых картин?
— Начинается все с исследования предмета. Определяется, что именно перед нами и в каком состоянии картина находится. Над этим работает искусствовед. Определяются нужные технологии, подбираются материалы, составляется техническое задание на работы.
Отдельная работа заключается в том, чтобы развернуть произведение: это происходит по одному миллиметру, максимально бережно. В это время реставраторы смотрят, чтобы не было осыпей. Если есть, нужно закрепить слой краски на основе (это может быть не только холст, но и доска, если картина старая, относится к XIV—XV векам).
Потом делается смывка загрязнений или (если решено так сделать) поздних замазок. Например, у нас был сюжет, на котором замазано 90% первоначального сюжета. Когда такое обнаруживается, нужно принять взвешенное решение, ведь многое зависит от того, когда и кем сделана была замазка. Возможно, это тоже делал известный мастер, и более поздние слои в культурном плане ценнее, чем более старые. Или, к примеру, одной кистью написан и первый слой, и второй — живописец ведь мог передумать. В принятии решений о том, что делать в подобных ситуациях, участвуют в основном искусствоведы, научное сообщество. Например, мы сейчас тесно работаем с Вадимом Садковым из Русского музея. Это очень авторитетный эксперт, мы часто его вызываем, он приезжает, помогает нам.
Большая осторожность нужна в работе с краями холстов — на них можно найти подпись художника, которая поможет в атрибуции работы. Был ряд случаев, когда мы начинали снимать картину с подрамника, чтобы провести реставрацию, — и понимали, что живопись не оканчивается на видимой нам части. Начинали расчищать дальше, добавлялось по 10 сантиметров с каждой стороны — и находили подпись. Когда такие вещи происходят, процесс реставрации тормозится. Мы накрываем полотно защитным составом, папирусной бумагой — и оно ждет своего часа и решения, что будет происходить дальше.
Если на картине есть отсутствующие фрагменты и решено их восстановить — живописец-реставратор их сначала наращивает до того, чтобы слой был одного уровня, а потом по технологии того же мастера, такими же мазками дописывает — например, масляными красками. Есть для этого и реставрационные специальные составы. Но большинство новых материалов — это хорошо забытое старое, только с современными присадками.
— Химического конфликта между этими красками не может возникнуть?
— Современная реставрационная школа уже прошла период проб и ошибок. Был определенный провал в ее развитии — в девяностых и нулевых наша школа практически не развивалась, базировалась на советских наработках. Только с начала 2005 года мы продолжили — благодаря энтузиастам, влюбленным в идею сохранения культурных ценностей. У нас и большинству реставраторов уже за пятьдесят лет.
— Вы в Казани где набирали своих мастеров?
— Многих обучали сами. Среди них есть и бывшие столяры, например. Художественная школа жила все это время, у нас есть прекрасный реставратор-художник. Ему, если я не ошибаюсь, уже за семьдесят. Он вкладывает душу в свое искусство. И это очень важно. Ведь есть ряд людей, которые пытаются стать реставраторами чисто из финансового интереса. А реставраторы старой школы вкладывают в свое дело душу, им совесть не позволяет сделать предмет плохо. Ведь можно облить старинное кресло современным лаком, нахалтурить, навредить.
Есть здесь и сопричастность к работе великих мастеров. Хороший реставратор ощущает ее, живет этим чувством и относится к этой возможности с большим пиететом.
Реставратор реставратору рознь
— Продолжим говорить о процессе. Когда картина отреставрирована, что с ней происходит дальше?
— Работой, собственно, над самой картиной все не заканчивается. Определение возраста рамы (если она есть), ее приведение в порядок — тоже серьезная задача. Или же искусствоведы определяют, в какую раму из наших запасников нужно заключить картину, которая пришла нам в виде свитка — чтобы у нее было полное соответствие со страной, стилем, эпохой, жанром картины.
— Исследование и восстановление других предметов, подлежащих реставрации, проходит по тому же сценарию, что и картин?
— В целом да. Все обследуется, атрибутируется, потом выносится решение, что мы делаем. Реставрация каждого предмета сопровождается ведением реставрационного дневника, который публикуется и в нашем журнале «Мир Искусств». Очищение, закрепление красочного слоя — все это делаем и с мебелью.
— А конструкция, механизмы мебели?
— Все это мы тоже стараемся сохранить «родное», историческое. Мы разбираемся в старинных замках, реставрируем их — у нас есть реставратор, который специализируется именно на старинных механизмах, в том числе и часах. У него инженерное образование, и он владеет токарным искусством. Так что он разбирается в механизме, понимает, чего в нем недостает, вытачивает нужную деталь (если это необходимо).
— То есть реставратор реставратору рознь.
— Конечно. Есть художники, есть мебельщики-краснодеревщики, есть механики, есть мастера по металлу, есть скульпторы, есть реставраторы декоративно-художественной покраски. Например, краснодеревщики в том числе восстанавливают отбитые элементы резьбы на мебели. А декораторы занимаются восстановлением утраченных элементов инкрустации — подбирают кусочки шпона различных пород дерева нужного цвета и размера. Это очень кропотливая работа.
— Какие проблемы вы чаще всего «диагностируете» деревянным предметам мебели?
— Основное — это каналы, изъеденные жучком-древоточцем. И главная проблема здесь в том, что ты не видишь, насколько разветвленную и обширную работу жучок проделал внутри древесины. Поэтому сначала проводится диагностика этих каналов.
Дальше делаем биологическую обработку, чтобы там ничего живого не осталось. Ведь мы не знаем, через что проходили эти предметы в своей истории. Биологическую обработку нужно проводить обязательно с каждым предметом, чтобы обезопасить современного человека от неизвестных нам бактериологических опасностей. Потом эти каналы заделывают, «забивают».
— Музыкальные инструменты в коллекции есть?
— Есть несколько клавишных инструментов. Мы приглашали дипломированного специалиста, историка музыки, и он нам сказал, что таких инструментов в России ни разу не видел. Откуда они, кто их сделал и кто на них играл — тайна, которая, надеюсь, со временем будет раскрыта нашими специалистами. Это переходные формы роялей — от кабинетных к концертным.
А вот этот рояль XIX века, который вы видите, для нас настраивал настройщик, который приезжал вместе с Ларой Фабиан на ее концерт в 2017 году. Он умеет работать и с современными инструментами, и со старинными. Мы его приглашали специально, он проводил расчистку, настроил этот инструмент, и на нем можно играть.
«Голландский секретер с вензелем Петра I мы реставрировали 12 лет»
— Какие инструменты используют реставраторы для работы?
— В основном обычные инструменты — кисточки, шпатели. Их можно купить в обычном магазине для творчества или в художественном салоне.
— Сколько времени реставратор работает над одним таким предметом? И в одиночку ли он его реставрирует или это может быть коллегиальной работой?
— С одним предметом реставратор работает один, делает его «под ключ». Потому что если раздать разные участки разным людям, процесс быстрее не пойдет: они будут отвлекаться на то, чтобы видеть общую картину. Еще между ними может возникнуть несогласованность.
Например, наш краснодеревщик разобрал секретер. Он знает его весь до основания: где какой замочек должен быть, где какая ножка, где проблемные места, где нужно поставить отсутствующий элемент. Это не конвейерная работа. Поэтому надо, чтобы работа над всем предметом была сосредоточена в одних руках. То же и с картинами — над одной картиной работает один человек. Например, над этим Снейдерсом реставратор работает уже почти год. Полная реставрация, если не отвлекаться больше ни на что, займет около четырех месяцев.
Многое зависит от степени сохранности объекта: в одних случаях работы занимают месяц — например, вот такой стульчик. В других уходит полгода. А был у нас голландский секретер с вензелем Петра I, который реставрировался 12 лет. Потому что сначала собрали, сплотили, закрепили каркас, а потом было множество остановок, во время которых искусствоведы определяли, как работать над декором и механизмами. Там ведь и резьба, и серебряная инкрустация, и даже тканевые обои внутри ящичков. Мы пять лет только решали и изучали, что делать с этими обоями. В итоге законсервировали, снимать не стали — слишком ценный объект. Потом отреставрировали замочки и потайные механизмы — они там все «родные»! Вся эта работа шла очень долго.
— Кто определяет, что генерально делать с предметом? И кто контролирует работу реставратора?
— У нас есть реставрационный совет. Плюс есть хранитель, который отвечает за предметы в коллекции, контролирует климатические процессы. Ведется реставрационный журнал. В итоге вещь выходит с реставрации с соответствующим документом.
Например, наш краснодеревщик разобрал секретер. Он знает его весь до основания: где какой замочек должен быть, где какая ножка, где проблемные места, где нужно поставить отсутствующий элемент. Это не конвейерная работа
— А цифровые технологии вы используете в процессе реставрации? Например, чтобы обученная искусствоведческая нейросеть могла «дорисовывать» недостающие части орнамента в соответствии с определенной стилистикой, страной и датировкой предмета?
— До использования таких технологий мы пока еще не дошли. Все-таки мы используем научные архивы и проведенные искусствоведами исследования для того, чтобы понимать, что мы будем воссоздавать и в каком виде. Что касается современных технологий — к примеру, при обследовании живописных работ мы применяем ультрафиолет, с помощью которого понимаем, есть ли у картины «первый слой», — я уже про это рассказывал.
Были у нас мысли использовать 3D-сканеры для того, чтобы делать копии предметов. К примеру, у нас есть один исторический стул, и нам хочется, чтобы в воссозданном интерьере стоял гарнитур из шести таких предметов. Можно сканером пройтись, создать чертеж, отдать его на производство — и сделать пять «клонов». Это, кстати, к вопросу о коммерческом использовании исторической мебели. Мы будем иметь интерьер с одним оригинальным предметом и пятью его полными, абсолютными копиями.
— Общие принципы, заповеди работы у реставратора есть?
— Конечно. Как я уже говорил, важен принцип обратимости: нужно, чтобы сделанное тобой в любой момент можно было бы «откатить» к прежнему состоянию, не повредив предмету. Но главная заповедь — как у врача: «Не навреди!»
— Что в этой коллекции самое ценное?
— Тут все бесценно.
