Владимир Иванов: «Мы сделаем все, что в наших силах. Это я могу вам гарантировать»

Спортсмен, строитель, врач

Отец Владимира Станиславовича был геологом, мама окончила историко-филологический факультет университета. Поэтому сразу после университета и свадьбы молодые уехали работать в Бугульму — по распределению. Там наш герой и родился. Потом семья жила в Казани, дальше — в Перми. Естественнонаучные склонности отца, который живо интересовался не только минералами, но и живой природой, сыграли свою роль в становлении нашего героя. Он с детства был увлеченным натуралистом, ему была интересна биология, устройство организма. Дома всегда жили животные: собаки, черепахи, птицы, рыбки. Отец ходил вместе с сыном в походы, в лес, учил его правильно воспринимать и понимать живую природу — и тот жадно впитывал уроки.

А еще мальчик с 9 лет серьезно занимался спортом. Кстати, будь его тренер понастойчивее и уговори его не оставлять спорт — возможно, и не было бы в Казани талантливого нейрохирурга Иванова, зато был бы в олимпийской сборной страны блестящий прыгун с трамплина, лыжник-двоеборец Иванов. В юношестве наш герой объездил весь Союз, выступал на соревнованиях и на первенстве страны был на высоких позициях. При этом тренировки и соревновательный процесс в Перми были поставлены на очень высоком уровне, все происходило под надзором медиков. Юноше и это было интересно: как работает организм, как правильно рассчитываются нагрузки.

Когда Володя окончил школу, семья уже вернулась в Казань. В 1977 году юноша поступил в вуз — но не в медицинский, а сначала в строительный институт!

— Через какое-то время я понял, что это совершенно не мое. У меня возникли проблемы со сдачей высшей математики, и мне все это очень не нравилось. А когда пришлось поехать на практику в Нижнекамск, а там — железобетонные конструкции, завод, обсчеты — я окончательно осознал: не мое это — и все! Забрал документы, подал в медицинский, сдал экзамены на педиатрический факультет. Симбиоз моих интересов из детства тут сказался. И когда я увидел свою фамилию в списках поступивших — был очень рад! — вспоминает доктор.

Пришлось поехать на практику в Нижнекамск, а там — железобетонные конструкции, завод, обсчеты — я окончательно осознал: не мое это — и все! Забрал документы, подал в медицинский, сдал экзамены на педиатрический факультет

По окончании института, с 1984 по 1986 год, новоиспеченный детский хирург работал в ДРКБ — здесь еще не было глубокой дифференциации по отделениям, наш герой трудился в отделении общей хирургии. Но у главного врача Евгения Карпухина уже зародилась мечта о том, чтобы организовать отделение нейрохирургии. С этой перспективой он и брал на работу Владимира Станиславовича, но, кроме кадров, нужно было решить и множество других вопросов. Поэтому детская нейрохирургия откладывалась на неопределенный срок, а пока молодой хирург лишь изредка встречался с подобными случаями: например, вместе с доцентом Николаем Молчановым как-то оперировал черепно-мозговую грыжу.

Современные методы исследования стали революцией в нейрохирургии

В 1986 году наш герой отправился работать во взрослую сеть: оперировал в нейрохирургическом отделении Института травматологии (КНИИТО). Здесь на правах научного сотрудника молодой доктор изучал микроциркуляцию бульбарной конъюнктивы глаза по оригинальной методике у больных с тяжелой сочетанной черепно-мозговой травмой, регулярно дежурил в нейрохирургии и писал кандидатскую диссертацию.

Уже был набран серьезный материал, почти дописана диссертация — и вдруг в 1994 году Владимиру Станиславовичу вновь позвонил Евгений Карпухин. Открылся новый корпус ДРКБ, появились возможность организовать детское нейрохирургическое отделение, и главный врач вспомнил о том, кого когда-то брал под эту задачу.

— А кандидатская у меня уже была на выходе, — вспоминает доктор. — Я к Евгению Васильевичу пришел, мы поговорили. Я долго размышлял, идти к нему или не идти. Ведь там было совершенно другое направление, да и детской нейрохирургии как централизованной службы в Татарстане тогда еще вообще не было! Да, были дети, страдавшие заболеваниями, и хирурги им помогали по мере своих сил и возможностей.

Хирург рассказывает: он еще застал время до эры нейровизуализации — компьютерной и магниторезонансной томографии. Современные методы исследования, благодаря которым можно детально увидеть все структуры мозга сквозь кости черепа, стали настоящей революцией в нейрохирургии. А еще — ультразвуковые деструкторы, навигация, приспособления для увеличения изображения, разнообразная техника… А ведь раньше никакой визуализации не было.

— У тебя есть молоточек. И маленький пациент, который и говорить-то толком еще не умеет, а значит, анамнез собрать тебе точно не поможет. Попробуй определи, есть у него опухоль или нет. И если есть, то где она. Это была труднейшая стезя! Если выявлялись серьезные опухоли, то детей на взрослые койки клали, потому что взрослая нейрохирургия была довольно развита, — вспоминает Владимир Станиславович. — Доктора старались переводить детей в Москву или Санкт-Петербург, где были профильные детские нейрохирурги. То есть я понимал, что приду в совершенно новое поле, что нужно учиться. Понимал, что диссертацию свою не окончу, потому что придется полностью переключаться на что-то одно. Я же тогда вообще имел лишь примерное представление о детской нейрохирургии. Месяц тянул резину, никак не мог принять решение. Но все же согласился.

Забегая вперед, скажем: кандидатскую диссертацию он все же защитил, набрав новый материал, по врожденным порокам у детей — спинномозговым грыжам. Защитился в НИИ нейрохирургии им. академика Бурденко в Москве.

Зачем врачу «прокачивать» дипломатию

Вот так Владимир Иванов снова резко изменил привычное течение своей жизни и принял решение, которое впоследствии определит всю его будущую карьеру (а заодно спасет десятки тысяч пациентов). Впрочем, тогда об этом пока даже не мечталось. Ведь началась новая работа с прозы жизни — с закупки кроватей и матрасов в отделение…

Первые 8 лет нейрохирурги делили площади с отделением челюстно-лицевой хирургии. Медсестры и санитары здесь были общие, а врачи — числились в двух разных отделениях. Владимир Станиславович вспоминает: работали дружно, помогали друг другу. Сам он был в ту пору совсем молодой доктор: пришел на заведование в 35 лет, ему предстояло организовать с нуля детскую нейрохирургическую службу в республике. Спрашиваем: не боязно было взваливать на себя такой груз?

— Даже не могу сказать. Карпухин ведь такой — поставит тебя и скажет: «Иди и делай». И попробуй сказать «нет». И у него как у руководителя было ценнейшее качество: он очень хорошо разбирался в людях. А раз он мне доверился — я и отказаться не мог уже, и бояться некогда было, — говорит доктор.

В течение нескольких лет Владимир Станиславович налаживал связи с коллегами из крупных федеральных центров, ожесточенно учился. Сразу же поехал в институт Бурденко: стоял на операциях, смотрел, учился делать их сам. Близко познакомился со светилами детской нейрохирургии — например, с заведующей кафедрой детской нейрохирургии РМАПО, профессором Анной Аркадьевной Артарян, которую детские нейрохирурги России называли «нашей мамой». Ведь когда-то она стояла у истоков организации детской нейрохирургической службы Советского Союза. Хорошо знаком доктор и с директором НИИ им. академика Бурденко, главным нейрохирургом России, академиком Александром Николаевичем Коноваловым, который в один из приездов в Казань гостил у Владимира Станиславовича на даче на берегу Волги. Организовывались выездные циклы кафедры детской нейрохирургии РМАПО.

— Неоценимый вклад в организацию детской нейрохирургической службы внес и казанский профессор Валерий Иванович Данилов, прославленный нейрохирург. Он нам очень помог — вместе с нами проводил и операции, и разборы, и обходы. Со временем все укладывалось в голове по полочкам, — вспоминает наш герой. — Но кадровый дефицит на первых порах был, конечно, у нас ужасный. Не с кем было работать, да и время было жуткое — середина девяностых, когда кругом кризис… И к нам же сразу же пошли дети — отделение ведь мы открыли, а значит, по приказу, по маршрутизации, вся нейрохирургическая детская патология потекла к нам.

Сложные случаи поначалу Владимир Станиславович старался перенаправлять в федеральные центры. Ведь во врачевании, и тем более в хирургии, нет места гордыне и самолюбию. Конечная цель — помочь пациенту, спасти его. А значит, помощи у более опытных коллег просить не зазорно — это необходимо. И здесь на первый план выходит навык дипломатии: чем больше налажено контактов у конкретного доктора, тем лучше результат для пациента.

«Врач сомневается всегда!»

Доктор называет еще один важный элемент нормальной работы докторов: обязательно нужно иметь возможность обсудить случай с другими специалистами. Попросить совета, спросить об опыте коллег. Часто это помогает открыть новый взгляд на проблему, увидеть ее под совершенно новым углом и найти оптимальное решение. В том, чтобы в сложной ситуации попросить совета, обсудить проблему с коллегами, нет ничего предосудительного, более того, Владимир Станиславович считает, что это необходимо в работе доктора:

— Самоуверенность и гордыню нужно попридержать. Это бывает по глупости, по молодости. А опытный врач понимает, что нет места гордыне в его работе. Я видел немало примеров того, как очень уважаемые доктора проявляли неуверенность, глядя на снимки, и обсуждали их с коллегами. Я понимал, что это и меня ждет: всю жизнь в чем-то сомневаться, — размышляет наш герой. — Врач, где-то глубоко в душе, сомневается всегда. Всегда! Но вынеся какое-то решение и объявляя его родителям пациента, надо сделать так, чтобы они почувствовали твою уверенность.

В нейрохирургическом отделении ДРКБ каждое утро идет обсуждение пациентов — все доктора принимают в этом участие. Заведующему интересно мнение каждого, он обязательно просит выступить молодежь. Без этого никак: обсудить каждый случай стоит всем вместе. Но, конечно, окончательное решение по каждому случаю выносит сам заведующий.

Врач, где-то глубоко в душе, сомневается всегда. Всегда! Но вынеся какое-то решение и объявляя его родителям пациента, надо сделать так, чтобы они почувствовали твою уверенность.

В коллективе отделения сегодня 12 хирургов вместе с Владимиром Станиславовичем. Двое каждые сутки дежурят — один в отделении, второй в «неотложке», потому что приемное отделение ДРКБ работает круглые сутки. Отбор персонала в отделение очень жесткий: заведующий стремится собрать под своим крылом лучших. Начиная с медсестер, заканчивая хирургами. И сейчас, по скромному мнению нашего героя, у него собран наиболее сильный состав за всю историю отделения. Кстати, среди казанских детских нейрохирургов, вопреки сложившимся стереотипам, не только мужчины. Трое из них — молодые женщины, и скоро в отделении появится четвертая.

— Я не сторонник того, что это мужская работа, ничего такого у меня нет. У нас есть девушки, которые многих мужчин, извините, за пояс заткнут по работоспособности и качеству, — рассказывает доктор.

«Когда случается беда, человеку вдруг становится ужасно одиноко»

Оперирует он и сам: в месяц делает 15—20 операций, несмотря на серьезную административную нагрузку. Учитывая, что операция может длиться и 5, и 6 часов, и больше, это большой объем для завотделением. Владимир Иванов специализируется на онкологии: удаляет опухоли головного мозга. То есть берет на себя очень драматичную часть нейрохирургических будней — пациентов с непростыми диагнозами, семьи с непростыми судьбами.

Педиатр работает не только с маленьким пациентом, но и с его родителями — этим детская медицина отличается от взрослой. Владимир Станиславович, разговаривая об этом треугольнике «врач — ребенок — родители», объясняет, как важно найти контакт с родителями. Доктор, по мнению нашего героя, должен стать тем, на кого смогут опереться родители пациента, услышав тяжелые новости:

— Очень важно, чтобы мама и папа тебе доверяли. И чтобы до них доходило то, что ты им говоришь. Ведь дрожь берет порой родителей, когда они слышат диагноз. Человека будто оглушает, и он поначалу вообще не воспринимает информацию. А ты как доктор должен это увидеть, сделать паузу, найти какие-то правильные слова. Но, как правило, родители к моменту разговора со мной уже понимают, что ситуация серьезная. Ведь ребенку уже провели КТ, они уже могли услышать диагноз. Я стараюсь объяснить все как есть. Никогда не приукрашаю действительность. И говорю, что надежда, конечно же, есть: «Мы сделаем все, что в наших силах. Это я могу вам гарантировать».

Доктор говорит: столкнувшись с бедой, чуть ли не каждый родитель стремится получить от врача гарантию, что ребенка спасут. Но, к сожалению, медики не боги. И единственное, что они могут гарантировать, — что сделают все возможное для спасения жизни. Совершат все, что в их силах.

Нужно, чтобы родитель понял: он со своей бедой не один

— А гарантию того, что все пройдет успешно, может дать только Господь Бог. Ведь даже обычный укол здоровому ребенку может привести к анафилактической реакции или инфекции. Все-таки это инвазия. Да что там ребенку — я и сам не знаю, что завтра со мной будет, где тот кирпич, который мне на голову должен упасть… Поэтому стараюсь всегда с родителями пациентов говорить об объективной реальности, возвращать их в нее. И главное — надо дать понять: рядом с ними есть надежные люди. Я по себе знаю: когда случается беда, человеку всегда становится ужасно одиноко. И очень важно, чтобы тебя в этот момент поддержал кто-то, от кого хоть что-то зависит. Нужно, чтобы родитель понял: он со своей бедой не один, — говорит Владимир Станиславович.

Сочувствие маленьким пациентам — еще одно качество врача. Но, по словам нашего героя, прежде всего должно быть желание помочь.

Что умеют казанские детские нейрохирурги

За 30 лет казанская детская нейрохирургия уверенно встала на ноги. Впервые в Республике Татарстан внедрили микрохирургические и эндоскопические методы в лечении нейрохирургической патологии. Помимо удаления опухолей головного и спинного мозга, спектр других операций, которые делают в ДРКБ, очень велик. Например, сегодня уже научились оказывать помощь сильно недоношенным детям с внутрижелудочковым кровоизлиянием: устанавливают дренаж и удаляют внутричерепную гематому. Проводят хирургическую коррекцию врожденных пороков центральной нервной системы. Эндоскопически иссекают кисты головного мозга. Лечат гидроцефалию (причем убирают не только сам симптом в виде, собственно, водянки головного мозга, но и добираются до первоисточника — им может быть опухоль, инфекция, травма и т.д.). Удаляют черепно-мозговые и спинномозговые грыжи. Имплантируют стимуляторы тазового нервного сплетения при недержании мочи. При различных видах спастических синдромов (как, например, при ДЦП) проводят селективную ризотомию. Широко используют ультразвуковую деструкцию для деликатного удаления опухолей из функционально важных зон головного мозга.

Рассказывает доктор и какую-то удивительную, с точки зрения обывателя, фантастику: как сейчас в нейрохирургическом отделении ДРКБ помогают детям с врожденными деформациями черепа. Здесь работает хирург, который специализируется именно на этом, — Дамир Абдуллин.

— Я считаю, он один из лучших специалистов в России по реконструкции черепа. Он практически полностью перекраивает свод черепа у детей с врожденными деформациями. Пациент, ребенок примерно полутора месяцев от роду, лежит на операционном столе, свод черепа выпиливается, включая глазницы, и перекраивается, формируется по новой. Потом эти заново выкроенные детали скрепляются, и голова ребенка обретает нормальные очертания. Кости в полтора месяца еще мягкие, и на этом этапе можно сформировать нормальное строение черепа. Более того, это, в зависимости от степени врожденной деформации, можно сделать через небольшие разрезы, эндоскопически, таким образом формируя новый облик маленького человека. Чтобы такое делать, нужно обладать не только тончайшим хирургическим мастерством, но и отличным пространственным воображением, быть большим мастером. И я точно знаю, что результаты таких операций у нас в ДРКБ одни из лучших в России — рассказывает Владимир Станиславович.

Пока в Татарстане только в одной клинике делают нейрохирургические операции детям. Но Владимир Станиславович рассказывает, что планируется открыть нейрохирургические койки в отделении травматологии в Набережных Челнах, в КДМЦ. Курировать развитие нейрохирургии в Закамье тоже будет наш герой — как главный внештатный специалист Минздрава РТ по этому вопросу. Там будут оказывать неотложную помощь — например, при травмах.

«Часто травма несмышленых детей — вина несмышленых родителей»

Кстати, о травмах. Конечно, есть в нейрохирургическом отделении сезонность, связанная с детским травматизмом. Например, буквально на днях казанские травматологи и нейрохирурги принимали участие в брифинге об этом. Доктор вспоминает о пресловутых открытых окнах, из которых каждый год выпадают маленькие дети, получая тяжелейшие травмы или даже погибая.

— Родители чем-то заняты, а дети сами по себе. Окна, конечно, открыты. Обычно еще у окошка и диван стоит или стол. Ребенок, конечно, залезает, ведь ему интересно. Еще и старший ему в этом помогает. Каждый год одинаковые истории — как только жара начинается, сразу же к нам поступают дети после таких случаев. Трое детей только у нас сейчас лежат таких. Один в реанимации, — с экспрессией рассказывает доктор.

Добавляет нейрохирургам работы и катание на самокатах и велосипедах. А зимой — пресловутые «ватрушки». Мы вспоминаем слова ортопеда ДРКБ Алексея Глушкова о том, что в 99% случаев травмы детей — это вина родителей. Владимир Иванов все же не так категоричен — напоминает, что, к примеру, от падения льдины с крыши родителям сложно уберечь детей. Но с тем, что в большинстве случаев от родителей нужно больше внимания, в целом согласен:

— Очень часто травма несмышленых детей — вина несмышленых родителей. Зачем, к примеру, ты младенца на стиральную машину положила и начала заниматься своими делами? Он с нее скатился, упал головой на унитаз, мы его прооперировали. Я такую безответственную молодежь называю «поколением, воспитанным «Домом-2», — грустно размышляет Владимир Станиславович. — Они даже общаются зачастую с тобой на уровне какого-то дикого племени. Ответственности сегодня среди молодых родителей действительно меньше. Не хочу превращаться в какого-то брюзжащего старика, но родительский инфантилизм мы видим регулярно. Хотя и у нас тоже по молодости, наверное, ветер в голове был…

Не хочу превращаться в какого-то брюзжащего старика, но родительский инфантилизм мы видим регулярно. Хотя и у нас тоже по молодости, наверное, ветер в голове был

Впрочем, справедливости ради, доктор говорит и про другую молодежь, которую тоже постоянно видит: думающую, серьезную, владеющую несколькими языками, с блестящими знаниями в своей области. И главное — с четким пониманием, чего они хотят. В этом наш герой видит отличие от своего поколения: мы росли и взрослели в романтическое время, не были так прагматичны…

«Летальность при опухолях у нас давно практически равна нулю»

На премию «Врач года — Ак чэчэклер» доктор номинировался уже не первый раз. И если позавчера он был претендентом на победу в главной номинации, то несколько лет назад входил в команду, которую выдвигали в категории «Уникальный случай». Пациенткой тогда была девочка, младенец с опухолью мозга. Во время операции открылось фатальное кровотечение, возникли огромные риски. Обычно подобные случаи наш герой старался перенаправлять в федеральные центры к коллегам, которые чаще сталкивались с такими проблемами, но на этот раз пришлось пойти на операцию самим. Все окончилось хорошо, девочка учится в школе, она уже взрослая.

Нейрохирургу за свою карьеру порой приходится сталкиваться и со смертью пациента. Владимир Станиславович говорит:

— Слава богу, я редко с этим сталкиваюсь. Скажем, летальность при опухолях у нас давно практически равна нулю. А вот при травмах, к сожалению, летальные исходы, хоть редко, но бывают — это, как правило, травмы, изначально несовместимые с жизнью. В таких случаях мы заранее понимаем, что шансов, скорее всего, нет. Там уже запредельная кома, тяжелейший ушиб мозга. Мы, конечно, боремся до последнего. Но если ребенок все-таки уходит, для меня внутри наступает какая-то тяжелая пустота. Всё. Всё кончилось.

Доктор рассказывает: разумеется, каждый такой случай потом разбирается, идет его осмысление, врачи пытаются понять, как действовать в таких ситуациях, если они повторятся. Но факт остается фактом: врачи не боги.

«Все пройдет. И это тоже пройдет»

Отдыхать Владимир Станиславович предпочитает в общении с природой. Любит рыбалку, особенно зимнюю. Уверяет: это не такое медитативное и скучное занятие, как может показаться, а очень активная деятельность! Раньше охотился, но в последние годы перестал это делать: говорит, животных жалко.

— У меня дача в деревне на берегу Волги. Там река сразу за огородом начинается. Вид очень красивый! Ни разу еще не было такого, чтобы гость, впервые приезжающий, увидев эту панораму, промолчал бы. При таких условиях сам бог велел рыбачить! Волга бывает совершенно разная. Вода то одного цвета, то другого. И даже лед разноцветный! У него масса оттенков: то он серый, то малиновый, то голубой, то какой-то черный, в зависимости от света, времени суток! — рассказывает доктор.

Любит наш герой книги. По долгу службы читает профессиональную литературу, а для души — художественную и научно-популярную. Особенно увлечен историей: ему интересно отслеживать исторические тенденции в разрезе времени. Говорит: когда знаешь, что было когда-то, возникают мысли и теории о том, что ждет нас впереди. Изучая историю, видишь повторения и общие тенденции. А когда находишь их в сегодняшнем времени — начинаешь размышлять. И, естественно, верить в лучшее.

Любит доктор русскую классику — Гоголя, Чехова, Пушкина, Зощенко.

— Ведь их нужно читать внимательно, между строк. Они выражают свое видение мира. Их нужно читать и пытаться понять, что именно они хотели донести. Прочитай несколько раз, еще и еще — и тогда поймешь, в чем смысл их послания тебе, — рассуждает Владимир Станиславович.

Он признается: в бога — верит. В кабинете у него стоит икона, на пальце — перстень, как у царя Соломона, с гравировкой «Все пройдет. И это тоже пройдет».

Тридцать лет проведя у операционного стола, организовав и развив детскую нейрохирургию в большой республике, Владимир Станиславович больше всего в своей работе любит то, что она приносит пользу.

— Я даже медсестрам своим говорю: «Вы — сестры милосердия. Одно дело — зарплата. Но раз вы здесь работаете, значит, вы несете на себе определенную миссию». И сам для себя понимаю: тот короткий жизненный промежуток, который отведен мне, я провел не впустую. Это, наверное, главное: наполнить чем-то большим, достойным и важным свою жизнь. Мне недавно пришло письмо: «Вы нас не знаете, но вы оперировали нашу маму, когда она была девочкой. А теперь у нее есть мы, двое детей. Мы живем и всей семьей вас вспоминаем». Хорошая ведь история, да? — улыбается хирург.

Мы спрашиваем, чего он еще не сделал в своей жизни, что у него в планах. А он отвечает: хочет написать книгу о работе нейрохирургов. Правдивую, легко читаемую и ироничную. Чтобы она и развлекала читателя, и давала повод о чем-то задуматься.

— Надеюсь, что получится! — прощается с нами Владимир Станиславович.