Рустам Рахматуллин, «Архнадзор»: «Город, который себя любит и уважает, начинает зарабатывать»

«Хочется понадеяться, что больше такой вандализм не повторится»

— Добрый день, Рустам, как вы оцениваете утраты, которые понесла Казань за последние несколько десятилетий?

— Я был в Казани предыдущий раз довольно давно, в конце 1990-х годов. Контраст значительный, связанный в основном с изменением масштаба пространства и застройкой в окрестностях кремля. Как перед Кремлем, так и за ним, вверх по Казанке. Ясно, что были очень серьезные объемы сноса, о чем всем градозащитникам страны известно. Вместе с тем, для тех, кто, как и я, почти зарекался возвращаться в город после этих сносов, могу сказать, что слухи о смерти «старой Казани» все же преувеличены. Поскольку это действительно крупный исторический губернский город, и объем его исторической застройки очень велик. Узнаваемые и любимые места были найдены. Хочется понадеяться, что больше такой вандализм не повторится, что подобным образом отношение к старому городу развиваться не будет.

— С чем было связано такое радикальное решение — не приезжать?

— Не только всем градозащитникам, но и всем любителям старины в стране известно о том, какие потери понес город, и очень многие старались сюда больше не приезжать. Это связано с опасением не узнать знакомый город и психологически не справиться.

«Если чиновники чего-то не понимают, они должны иметь дело с законом»

— Как вы считаете, почему ситуация изменилась, почему чиновники перестали разрушать старый город?

— Сменилось руководство, новое руководство пригласило в советники градозащитников во главе с Олесей Балтусовой, они пошли во власть и разворачивают ситуацию из безнадежного, казалось, положения. Пример такого взаимодействия, сотрудничества — уникальный для страны. Правда, мы судим дистанционно, и это сотрудничество не означает, что закончились проблемы, что градозащитники по щелчку пальцев могут решить любую в пользу сохранения старого города, но положительный разворот действительно наметился. По контрасту с этим разворотом 2000-е годы можно характеризовать как откровенно вандальные.

«Новое руководство пригласило в советники градозащитников во главе с Олесей Балтусовой, они пошли во власть и разворачивают ситуацию из безнадежного, казалось, положения. Пример такого взаимодействия, сотрудничества — уникальный для страны». Фото prav.tatar.ru

— Почему важно сохранять историческую застройку? Ведь чиновники, которые не видят в ней ценности, не понимают ее ценности, по большому счету, по-прежнему находятся на своих рабочих местах.

— Наше наследие пребывает не в риторической эпохе, а в эпохе закона. Если чиновники чего-то не понимают, они должны иметь дело с законом, градозащитники не должны тратить время на их убеждение. Тратить время на убеждение стоит только там, где какой-либо аспект нашей проблематики не отрегулирован законодательством. Но если чиновник совершает уголовное преступление по статье 243 — умышленное уничтожение памятников истории и культуры — он должен сидеть в тюрьме. Если чиновник совершает административное правонарушение, он должен нести административную ответственность. Если он не соблюдает требования законодательства, предъявляемые к градостроительному регулированию, регулированию на территориях памятников и в зонах охраны; если он принимает решения, выходящие за пределы правовых решений и регламентов, описанных нашим законодательством, — к нему должен прийти прокурор.

— Почему не приходит? В целом, возможно ли наказание людей, так или иначе ответственных за снос исторических зданий?

— А вот это уже риторический вопрос. Ответ отчасти зависит от политической воли, в данном случае — от воли прокуроров. Если вся вертикаль власти, включая правоохранительную и судебную, будет нацелена на сохранение наследия, то и исполнительная ветвь власти начнет делать дело лучше. Но никакой надежды на быстрые перемены нет. И не только в Казани, а по всей стране.

— Тем не менее, с философской и ценностной точки зрения, почему важно сохранять наследие?

— Я действительно, стараюсь не рассуждать на эти темы, потому что они для меня аксиоматичны. Старина имеет презумпцию невиновности. Почему нельзя убивать стариков? Почему вообще нельзя убивать? На эти вопросы не следует давать унизительные ответы. Те, кто разрушает, должны обосновывать свою позицию, а те, кто сохраняет, обосновывать свою позицию не должны.

«То, как церковная архитектура была применена к мечети, — очень неожиданно и замечательно»

— Есть ли у вас любимые места в Казани? Можете назвать какие-то из них?

— Кварталы между парком «Черное озеро» и Казанкой — или, по-другому сказать, от Казанского монастыря вглубь (Казанский Богородицкий монастырь. — прим. ред.). Эти кварталы в значительной степени сохранились. Отдельные памятники, которые всегда стояли на охране государства, к счастью, обнаруживаются на прежних местах. Имею в виду храмы — как православные, так и мусульманские. Статусные здания, которые входят во все книги. Другое дело, какое архитектурное окружение они могли получить, но физически — это те же здания.

«В Старотатарской слободе можно увидеть мечети XVIII века, одна из которых построена, вероятно, русскими артельщиками, другая (мечеть Аль-Марджани. — прим. ред.) – проектная работа Василия Кафтырева, русского архитектора». Фото tourprom.ru

В Старотатарской слободе можно увидеть мечети XVIII века, одна из которых построена, вероятно, русскими артельщиками, другая (мечеть Аль-Марджани. — прим. ред.) — проектная работа Василия Кафтырева, русского архитектора. Артельщики, возможно, были епархиальными мастерами, во всяком случае, были знакомы с церковной русской архитектурой середины XVIII столетия. То, как эта архитектура была применена к мечети, — очень неожиданно и замечательно. Здесь по-прежнему можно получить удовольствие. Можно объехать дальние монастыри, не входившие в черту города. Увидеть, например, «Новый Иерусалим» (Архиерейское подворье на Оренбургском тракте – прим. ред.) — и порадоваться, даже несмотря на тяжелое состояние этого памятника.

«Различать на месте подлинную реставрацию и новодел — отдельное неприятное занятие»

— Перелом в отношении исторической застройки произошел примерно в начале 2011 года, за эти пять лет проделана довольно внушительная работа, как оцениваете ее? Ведь многие здания были, по большому счету, утрачены, от гостиницы «Казань» остался только фасад, и то не весь, некоторые здания были полностью разрушены и построены с ноля.

— Различать на месте подлинную реставрацию и новодел — отдельное неприятное занятие. Когда по характеру трещин в штукатурке понимаешь, что там бетонная основа, то есть исторического здания просто нет. Здесь нужно отдельно оценивать сам факт уничтожения здания, отдельно — качество нового строительства, отдельно — сохранен ли масштаб улицы, квартала или он тоже разрушен. В целом впечатление такое: город превратился в смесь подлинных отреставрированных зданий и муляжей, увы. Это и есть последствия 1990-х и 2000-х годов.

Большинство путешественников едут за древностями

— Сейчас Казань делает ставку на развитие туризма, как вы полагаете, городу есть что показать, хватит ли сохранившегося наследия для привлечения туристов, может ли город заинтересовать достаточно людей?

— Безусловно, может. При правильной постановке экскурсионного дела, при правильном брендировании города. Как любой крупный город России, являющийся историческим, Казань неуничтожима. Разумеется, понижение архитектурного качества среды и ковровые разрушения застройки работают в минус. А в плюс работает то, что удалось сохранить. То, что упомянуто или исследовано в литературе — архитектурной, исторической, краеведческой. То, что человек, приезжающий в город со старой книжкой, находит на прежних местах.

«Возьмите меня в этих хоромах, да с мостом, и поставьте среди города Парижу, где мой миленький живет»

Может быть, кто-то и едет подивиться на Кул Шариф или на Дворец земледелия, но, уверяю вас, большинство путешественников едут за древностями. Паломники едут толькоза древностями. И именно это является тем ресурсом и капиталом, который каждый исторический город должен отстаивать.

— Вы коснулись темы мечети Кул Шариф в Кремле, как оцениваете это сооружение?

— Не хотелось бы впадать в банальность и повторять то, что говорит любой специалист, любой архитектурный критик, любой вообще опытный наблюдатель. Разумеется, мечети Кул Шариф не место в Кремле. Это прямое нарушение правового режима объекта всемирного наследия и памятника федерального значения.

— Ваше мнение о Дворце земледелия?

— Между мечетью Кул Шариф и Дворцом есть существенная разница. Если в первом случае понятна мотивировочная часть (почему выбрано такое решение), то во втором случае — неясна и она. Неясны философия этого решения, стилистический выбор, непонятно, что Казань пытается сообщить этим посланием. Думаю, в Казани расспрашивали архитекторов и заказчиков, что они имели в виду, не читал этих комментариев. Единственное, что приходит на ум, — слова героини мультфильма: «Возьмите меня в этих хоромах, да с мостом, и поставьте среди города Парижу, где мой миленький живет».

Если Казань хочет быть Парижем, у нее ничего не получится, и как в Париж, в Казань не поедут. Это касается любого города, той же Москвы. Аналогично, в чем смысл того или иного стилистического выбора при строительства выше по Казанке, в направлении музея? Совершенно условные «Париж» или «Вена», не знаю. На мой взгляд, это не мотивировано ничем, в этом нет ничего казанского.

«Неясны философия этого решения, стилистический выбор, непонятно, что Казань пытается сообщить этим посланием». Фото photokzn.ru

Если предположить, что Дворец земледелия хочет восстановить сильный акцент на набережной, каким когда-то был речной фасад Казанского монастыря, то надо понимать, что Казанский монастырь однажды будет восстановлен и восстановит свою градостроительную роль. Тогда Дворец станет работать против монастыря.

— Почему вы так уверены в восстановлении монастыря?

— Пустота на месте соборного храма не вечна. Любой монастырь, а тем более монастырь, связанный с таким прошлым, и сохранивший хотя бы частично свои строения, будет восстановлен.

«За действиями Хуснуллина стоит все та же убежденность стройкомплекса, что городу нужно находить деньги быстро и коротко»

— Как поменялась градостроительная политика после прихода Собянина, особенно интересна роль в развитии столицы Марата Хуснуллина.

— Если Собянин не является новым Лужковым, то Хуснуллин — просто новый Ресин (экс-руководитель комплекса архитектуры, строительства, развития и реконструкции правительства Москвы. — прим. ред.). Лужков был региональным губернатором, почему-то оказавшимся в столице, а Собянин — наместник Кремля. В этом разница между мэрами. Тогда как разницы между Ресиным и Хуснуллиным я не вижу вообще. Руководитель стройкомплекса — это такая функция. И если поначалу может казаться, что один от другого отличается хотя бы в человеческом отношении, то по мере того, как прежний порядок вещей возвращается, личные различия перестают иметь значение, и перед нами предстает человек-функция.

Вал сносов возрастает из года в год. За несколько лет могли отфильтровать часть старых застройщиков; могли привести новых — причем не казанских, как кто-то думает, а федеральных; могли, и даже искренне, говорить, что строительный бум сбит, что Москве нужны медленные и долгие туристические деньги… А в действительности за действиями Хуснуллина стоит все та же убежденность стройкомплекса, что городу нужно находить деньги быстро и коротко, что это можно делать за счет сырьевого отношения к землям в центре и к исторической застройке. Эта позиция снова берет верх, хотя она не афишируется, не декларируется. Хусунллин ее вполне олицетворяет.

Город, который себя любит и уважает, — начинает зарабатывать

— Что можно сделать, чтобы отношение поменялось? Почему сохранение старинных зданий, исторических зданий, не входит в интересы бизнеса, которому дешевле все снести и построить заново, почему нельзя настроить систему как в Европе, когда наследие удается капитализировать?

— Нет никакого «как в Европе». В Европе есть полюс Лондона, который себя уничтожает, и полюс Рима, который является образцом консервации. Нужно делать не как в Европе, а как в России.

«Город, который себя любит и уважает, — он себя консервирует, правильно брендирует и начинает зарабатывать. Некоторые малые русские города знают это по себе. В некоторых малых городах это главный способ пополнения бюджета». Фото А.Степаненко (photo.qip.ru)

Вопрос слишком большой, но если говорить об экономике наследия — она не разработана, мэрия Москвы не интересуется экономикой наследия и не понимает, что это такое.

— Экономика наследия вообще есть?

— Да, город, который себя любит и уважает, — он себя консервирует, правильно брендирует и начинает зарабатывать. Некоторые малые русские города знают это по себе. В некоторых малых городах это главный способ пополнения бюджета. В Западной Европе и большие города научились это делать. В России большие города только должны научиться. За исключением Петербурга, которому это абсолютно знакомо. Сделать все большие города таким «Петербургом», т.е. городом, понимающим, что историческое наследие есть капитал — вот задача, от Москвы до Казани и дальше.

Казань больше, чем губернский город, это царский город

— Если посмотреть под другим углом, не является ли Казань обычным губернским городом, которых в России десятки, есть ли у нее свое лицо, своя душа?

— У каждого города безусловно есть свои лицо и душа, и есть задача распознать их, причем это задача для самого горожанина.

Казань больше, чем губернский город, это царский город. Даже в терминах древнерусских, когда хана называли царем, а титул царя Казанского вошел в титул русского царя. И этот царский масштаб по-прежнему проступает за губернским. Сочетание царского и губернского уже является уникальным. Может быть, оно и в Астрахани проступает, но слабее.

Еще один фактор — межконфессиональность, когда мечеть XVIII века, как мы уже говорили, могла быть построена русскими церковными мастерами или профессиональным архитектором — учеником князя Дмитрия Ухтомского (строителя колокольни Троице-Сергиевой лавры. – прим.ред.) Сочетание этих трех факторов уже является уникальным, а их — гораздо больше.