Лилия Камалова: «Меня воодушевляет моя хирургия!»

«Я добилась того, чего всегда хотела — стать хирургом-офтальмологом»

Сколько себя помнит, Лилия Викторовна хотела стать врачом, и именно офтальмологом — с первых классов школы это желание у нее уже сформировалось. Возможно, причиной послужило то, что у девочки было слабое зрение, и в детстве она часто встречалась с офтальмологами. Ближе к окончанию школы ее мама советовала изменить планы — в начале «нулевых» была повальная мода на экономистов. Родители сомневались, что девушка сумеет поступить в медицинский институт — тем более, что она хотела в сильный вуз, в Казань, а не в Ульяновск, где жила семья.

Но воля нашей героини оказалась несгибаемой. В 2004 году она приехала в Казань, сдала экзамены. На лечебный факультет не прошла по баллам, но ее приняли на медико-профилактический. И она согласилась, держа в уме, что по окончании вуза обязательно пройдет переобучение на лечебную специальность.

— Так и вышло: после шести лет на «медпрофе» еще год я провела на лечфаке, а потом пришла в интернатуру по офтальмологии. Проучившись год, поняла, что хочу больше. Поэтому поступила в ординатуру. В итоге вся моя учеба заняла десять лет. Но я добилась того, чего всегда хотела — стала хирургом-офтальмологом, — рассказывает Лилия Викторовна.

Доктор подтверждает общее мнение о том, что женщинам пробиться в хирургии очень непросто — в основном им достается терапевтический удел. Большая часть хирургов и здесь, в офтальмологическом диспансере, — мужчины. Однако ей удалось.

— Хирургом, на мой взгляд, невозможно стать просто так: «Куда бы мне пойти? А пойду-ка в хирурги», — рассуждает Лилия Викторовна. — Надо с самого начала хотеть оперировать, чтобы у тебя все получилось.

Хирургом, на мой взгляд, невозможно стать просто так: «Куда бы мне пойти? А пойду-ка в хирурги». Надо с самого начала хотеть оперировать, чтобы у тебя все получилось

В интернатуре и ординатуре наша героиня прошла хорошую школу. Во время обучения, как и других ординаторов, ее привлекали к небольшим операциям, ставили ассистировать. Но, по ее мнению, выполнять только то, что требуется, — это недостаточно. Чтобы вырасти в хорошего хирурга, надо хотеть учиться, «хвостом» ходить за докторами, проситься на все операции, на которые возможно. Иначе серьезного опыта не набраться. Лилия Викторовна вспоминает, как оставалась в больнице днями и ночами, стремилась увидеть все и везде, взять как можно больше от обучения.

Удар курицей, нападение совы и несоблюдение техники безопасности

Работать она начинала в отделении неотложной помощи РКОБ, где провела первые четыре года карьеры. Навыки хирурга, полученные в ординатуре, здесь, конечно, пригождались: несмотря на то, что в «неотложке» оказывается лишь первая помощь, а потом следует маршрутизация к узко специализированным коллегам, бывали всякие случаи. Наложить швы, помочь при больших травмах, проконсультировать пациентов — все это делала Лилия Викторовна.

Отделение неотложной помощи — это всегда эмоции, адреналин. Но доктор вспоминает и курьезные случаи: как-то в больницу пришли муж с женой, у мужа — гигантский кровоподтек вокруг глаза. Врачи начали собирать анамнез травмы, и выяснилось: супруги зашли в магазин, купили замороженную курицу и пошли домой. Стояла зима, был гололед, жена поскользнулась. В попытке удержать равновесие взмахнула пакетом, который несла в руке — и «засветила» непосредственно в глаз своему благоверному. Случай оказался легким: сильной травмы не произошло, глаз остался целым и невредимым.

Поработав четыре года в офтальмологической неотложке, я стала вести себя очень осторожно в быту — и к тому же призываю друзей. Каких только случаев мы там не видели!

В другой раз к врачам обратился мужчина, который нашел совиное гнездо и решил посмотреть на совят. Мать птенцов эту идею с ходу не одобрила и клюнула непрошеного наблюдателя — четко и целенаправленно, прямо в глаз. Исход случая был печальным — после первичной обработки в отделении неотложки энтузиаст бердвотчинга был направлен из неотложки к хирургам на масштабную операцию. Глаз сохранили, но зрение восстановить докторам не удалось.

— Поработав четыре года в офтальмологической неотложке, я стала вести себя очень осторожно в быту — и к тому же призываю друзей. Каких только случаев мы там не видели! Девушка ножом открывала пакет с мукой, нож соскочил и угодил ей прямо в глаз. Мужчина косил траву без защитных очков, и ему в глаз прилетело стеклышко, попавшее под косу. Дачник воткнул в помидорную грядку колышки, а потом споткнулся и упал глазом на один из них. Сколько травм мы обрабатывали после неудачной рубки дров, когда в глазные яблоки вонзались щепки! А с пилой-болгаркой сколько было случаев — когда диск разлетался, и его куски травмировали в том числе и глаза! В защитных очках практически никто не работает — все говорят, что им неудобно, и думают, что с ними ничего не случится. Но наша статистика и наш опыт показывают: лучше перестраховаться, потому что так можно потерять зрение. Когда посмотришь на это все — сразу перестанешь пренебрегать техникой безопасности, — рассказывает Лилия Викторовна.

И это была очень мощная школа жизни для молодого доктора. Всегда требовалась четкая реакция, быстрые действия, а кроме того, здесь врач сталкивается со всем многообразием офтальмологической травмы, которое только существует. У Лилии Викторовны был выбор: идти в поликлинику на прием или в «неотложку». Она выбрала последнее и ни разу об этом не пожалела: как бы тяжело ни было, это многому ее научило. Тем более что всегда можно было обратиться за подмогой к более опытным врачам клиники, которые никогда не отказывали ни в консультации, ни в совете, ни в непосредственной помощи.

Кстати, наша героиня и сейчас порой берет дежурства в неотложке — эта страница ее рабочей биографии еще не закрыта.

Так не бывает, что мы, как роботы, прооперировали человека и забыли о нем. Мы на работе 24/7, даже если ушли из клиники

«С годами отношение к медикам у пациентов меняется»

Отдельной проблемой работы в офтальмологической неотложке наша героиня называет поведение пациентов, которые могут порой выдавать неадекватные реакции, реагировать на слова доктора некорректно, грубить медикам. И даже если пациент настроен положительно, неожиданные «фокусы» могут выдавать их сопровождающие. Нередко человек попадает в отделение в состоянии алкогольного опьянения и не помогает врачу себя лечить, а мешает.

— С годами отношение к медикам у пациентов меняется — все больше людей становятся озлобленными, изначально негативно настроенными. Я, конечно, понимаю, что они попали в негативные обстоятельства, у них проблема. Но все же долго работать в неотложке для многих сложно. И за 12 лет, что я работаю в медицине, я вижу, как меняется отношение к медикам. Мне даже мама говорит: «Я раньше с гордостью говорила, что моя дочка врач. А сейчас лишний раз промолчу, потому что все чаще люди начинают в ответ критиковать медиков», — рассказывает Лилия Викторовна.

При этом многие проблемы, на которые жалуются пациенты, не связаны непосредственно с работой врачей — административные вопросы, нехватка медиков и очереди, связанные с этим, масса других факторов. А крайним оказывается почему-то доктор — человек, с которым непосредственно контактирует пациент и выливает на него свое недовольство.

Лилия Викторовна — врач. А врач не должен отвечать на негатив негативом — его задача помочь человеку, корректно обойтись с ним, что бы тот ни говорил. Так она и поступает, хотя признается: особенно обидно бывает, если человек переходит на ее личностные качества и критикует не медицинскую систему как таковую, а конкретно ее действия.

— К примеру, если я дежурю и ко мне поступает сложный случай, я могу оказать только первую помощь и потом должна перенаправить пациента к профильному специалисту, который решит его проблему. Но нередко он возмущается и говорит, что у меня не хватает компетенций, что я черствая и бесчувственная и отказываюсь вылечить его прямо сейчас. Даже если его проблема лежит вовсе не в области офтальмологии: очень сложно объяснить, что ему нужно идти вовсе не к нам, а к неврологу, например. Ведь бывают состояния, когда ухудшение зрения связано с неврологическими проблемами, а вовсе не с офтальмологическими — с нашей стороны у пациента может быть все в порядке. А он мне говорит, что мы вообще не думаем о пациентах и нам лишь бы перенаправить их кому-нибудь другому. Хотя мы думаем о них! Например, сейчас перед операцией я могу ночь не спать, думая о том, кого буду завтра оперировать, и проворачивая в уме план действий. Так не бывает, что мы, как роботы, прооперировали человека и забыли о нем. Мы на работе 24/7, даже если ушли из клиники, — говорит Лилия Викторовна.

Меня воодушевляет моя хирургия! Даже если во время операции возникают сложности, все это компенсируется потом тем, как меняется жизнь моих пациентов

«Ого! Оказывается, на деревьях можно видеть листочки!»

В 2015 году руководство РКОБ приняло решение развивать направление лазерной коррекции зрения. В больницу закупили новое оборудование и учиться на нем работать направили нескольких молодых врачей, начинающих хирургов — и нашу героиню в их числе. С тех пор она и специализируется на лазерной коррекции, сегодня эта хирургия — основное направление ее работы.

Первые свои самостоятельные операции Лилия Викторовна помнит хорошо. Признается:

— Конечно, был страх, что что-то пойдет не так. Без этого, думаю, вообще невозможно начинать какую-то деятельность. Я вам скажу больше: какой-то страх есть каждый операционный день. Всегда может что-то произойти. А тогда боязнь перемешивалась еще и с адреналином, с радостным волнением от того, что вот оно, я наконец-то занимаюсь такой хирургией! Это же операция, которая дает людям зрение и дает потрясающий эффект.

Доктор говорит, что очень четко представляет себе все, что происходит после этой операции, с точки зрения пациента. Ведь она и сама ее перенесла после многих лет высокой степени близорукости. И теперь, видя реакцию пациентов, которые с изумлением видят, каков этот мир на самом деле, искренне радуется.

— Меня воодушевляет моя хирургия! Даже если во время операции возникают сложности, все это компенсируется потом тем, как меняется жизнь моих пациентов. Они говорят: «Ого! Оказывается, на деревьях можно видеть листочки!». Одна девушка мне сказала: «Я всю жизнь думала, что хорошо убираюсь, а оказалось, что нет, из рук вон плохо», — смеется доктор. — У них непередаваемые эмоции, и надо видеть, как они рады своему новому зрению.

Моя работа никогда не бывает скучной. У нас очень красивая хирургия, эстетичная, очень тонкая. А еще она очень разная. У каждого своя проблема, все глаза разные

А сравнивать есть с чем. То, как видит пациент с высокой степенью близорукости без очков до коррекции, можно сравнить с картинами импрессионистов: размытые контуры, цветовые пятна вместо четких контрастных изображений. И только в сильном приближении человеку становятся доступны буквы, цифры и изображения. Конечно, все зависит от того, как подобрана коррекция: контактными линзами и очками можно поправить ситуацию. Альтернативой во многих случаях становится лазерная коррекция.

«Моя работа никогда не бывает скучной»

Итак, сегодня основной фронт работы Лилии Викторовны — лазерная коррекция зрения. В день у нее в среднем полтора — два десятка операций, операционный день — один в неделю. Остальное время она занимается подготовкой. Летом операций обычно побольше, это традиционный сезон для лазерных хирургов: студенты делают операции, уходя на каникулы, люди планируют исправлять зрение в отпуске. А когда спрашиваешь ее, не скучно ли заниматься одним и тем же — она удивляется:

— Моя работа никогда не бывает скучной. У нас очень красивая хирургия, эстетичная, очень тонкая. А еще она очень разная. У каждого своя проблема, все глаза разные. Разные диоптрии, разные ситуации. Огромное многообразие, каждый раз что-то новое. А кроме того, я ведь «разбавляю» операции: дежурю в приемном отделении и в стационаре, веду прием. Бывают очень сложные случаи, над которыми приходится поломать голову, когда планируешь операцию. Я очень люблю свою работу, и на ней не бывает скучно!

Среди ее пациентов — в основном молодежь. Она делает операции людям, страдающим близорукостью, дальнозоркостью, астигматизмом. Это аномалии строения глаза. Кстати, многие думают, что астигматизм — это принципиально более сложная проблема, чем та же близорукость, и ее нельзя скорректировать. Доктор говорит, что это не так. Это такая же морфологическая проблема строения роговицы, просто при астигматизме на роговице есть дополнительная неровность, которую нужно скорректировать лазером.

Еще один миф — что через небольшое время после лазерной коррекции проблемы со зрением неизбежно возвращаются. Лилия Викторовна приводит примеры своих первых пациентов, которых она прооперировала в 2015 году: они и по сей день у нее наблюдаются, и у них все хорошо.

Хирург всегда объясняет пациенту, что будет происходить, в чем заключается сама операция, доносит до него все аспекты и объясняет, чего ожидать в периоде восстановления.

Доктор делится с нами интересным наблюдением: совсем молодые люди — дети середины «нулевых» — на операционном столе лежат беспокойнее, чем более старшие люди. Они не терпят ни малейшего неудобства, им дискомфортно, они менее выдержанны.

Технически операция не настолько сложна... Проблема и сложность — в том, как ее подготовить и спланировать, и в том, как провести пациента через послеоперационный период. Очень много времени тратится на разговоры с пациентом — и до операции, и во время нее, и после

Есть у работы нашей героини и «побочное явление»: ее пациенты после операции приводят к ней своих друзей, родителей, других близких. Не для операции, а на диагностику зрения, с разнообразными офтальмологическими проблемами. Она становится своеобразным «семейным офтальмологом». И тогда либо решает вопросы обратившихся сама, либо перенаправляет к узким специалистам, работающим по конкретным проблемам. Ей совершенно не зазорно признаться: «Вот этот врач справится с вашей проблемой лучше, чем я». И это, по ее словам, правильно — направить человека к профильному доктору. Точно так же, как и другие врачи отправляют к ней своих пациентов на коррекцию. В РКОБ с этой точки зрения царит полное взаимопонимание и командная работа на благо пациента.

«Это очищение мыслей можно сравнить с эффективной медитацией»

Операция на оба глаза длится 7—8 минут. А вот подготовка к ней — процесс длительный и трудоемкий.

— Есть даже коллеги-офтальмологи, хирурги, которые говорят: «Да что там ваша лазерная коррекция! Раз-два, и готово». Да, технически операция не настолько сложна, как, скажем, витреоретинальная хирургия. Проблема и сложность — в том, как ее подготовить и спланировать, и в том, как провести пациента через послеоперационный период. Очень много времени тратится на разговоры с пациентом — и до операции, и во время нее, и после. Мы остаемся на контакте с нашими пациентами долго — ведь у всех по-разному проходит восстановление.

Наша героиня болезненно относится к несправедливости. А значит, признается: такое мнение слышать обидно. Ведь подготовиться к операции — это серьезный интеллектуальный труд. Все нужно рассчитать, спланировать, смоделировать фактически новый облик роговицы, а потом воплотить. Это требует и высокой квалификации, и немалого мастерства врача.

— Возможно, технически я не претендую на какую-то великую хирургию. Это не такая виртуозная хирургия, как, скажем, та, которой занимаются витреохирурги. Но я всегда говорю: «Прежде чем пренебрежительно относиться — ты попробуй сначала». Кстати, те коллеги, которые действительно понимают суть нашей работы, говорят «Я туда даже не полезу без опыта». А кто-то считает, что это просто легкие деньги. Но, по-моему, легких денег не бывает вообще, и в офтальмологии — в частности, — говорит наша героиня.

Кроме того, не бывает стопроцентно предсказуемых операций. Каждое вмешательство может пойти не по первоначальному сценарию: организм человека индивидуален. В таких случаях хирург должен проявить и выдержку, и волю, и хладнокровие. Лилия Викторовна признается: несмотря на то, что в моменте она максимально сосредоточена на работе — после того как все заканчивается, в ней кипят эмоции и адреналин.

— Когда ты в хирургии, в процессе — нет больше мыслей других. Невозможно во время операции думать о чем-то другом. И этот кайф, это очищение мыслей, можно сравнить с эффективной медитацией. А вот когда все кончается — захлестывает эмоциями. И у меня как у хирурга возникает чуть ли не наркотическая зависимость от этих эмоций, от этого адреналина, — рассказывает Лилия Викторовна.

Когда ты в хирургии, в процессе — нет больше мыслей других. Невозможно во время операции думать о чем-то другом. И этот кайф, это очищение мыслей, можно сравнить с эффективной медитацией

Можно ли сохранить остроту зрения

Рассуждая о будущем офтальмологии, мы спрашиваем у Лилии Викторовны: дойдет ли развитие медицинской науки до полностью функционального искусственного глаза? Смогут ли медики восстанавливать зрение, утраченное на 100%? Она с сомнением качает головой:

— Понимаете, глаз (с точки зрения функциональности) — продолжение мозга. А мозг пересаживать пока еще не научились. Я думаю, что это все-таки невозможно.

Как сохранить остроту зрения и можно ли это сделать? К примеру, можно ли испортить зрение чтением лежа и в сумерках? Скорее всего, нет, но делать так доктор все равно не советует. А вот если в вашем семейном анамнезе есть миопия — скорее всего, и вас она настигнет, даже если вы вообще не беретесь за книги и дисциплинированно делаете гимнастику для глаз в любой удобный момент. Потому что многие офтальмологические патологии переходят к человеку по наследству.

Может запустить процесс ухудшения зрения компьютер, можно получить так называемую приобретенную близорукость. Доктор советует дозировать нагрузку, делать перерывы. Долгое и непрерывное сидение перед монитором, кстати, влияет не только непосредственно на глаза, но и на шейный и грудной отделы позвоночника: возникает защемление, как следствие — спазм сосудов, подходящих к глазу. А еще при этом мы моргаем в несколько раз реже — может возникнуть синдром сухого глаза. Все это — не истинная близорукость, а ложная, ведь роговица остается в порядке. Чтобы таких симптомов не появлялось, нужно о себе позаботиться: капать увлажняющие капли, расслаблять шейный отдел позвоночника, делать специальную гимнастику.

— Порой пациенты приходят ко мне через несколько лет после операции и сообщают, что «минус» вернулся. Начинаю смотреть — и вижу, что он не вернулся, а передо мной ложная близорукость. Расширяем зрачок, снимаем напряжение с шейного отдела — и видим, что с момента операции глаз не изменился, все в порядке. На этом, кстати, и строятся всяческие «чудодейственные» методики по избавлению от очков и линз методом гимнастики. Они работают, если у человека ложная близорукость на спазме, «волшебство» может произойти.

Это же такой огромный кайф — провести удачную операцию. Ради этого мы все здесь

А вот что касается морковки и черники, употребление которых в пищу якобы должно сохранить орлиное зрение на всю жизнь, — все не так радужно. Да, есть препараты, которые поддерживают глаз при ряде офтальмологических заболеваний — например, при макулодистрофии (грозный процесс, который может развиться у пожилых людей и привести к полной слепоте). Их действующий компонент — лютеин (который содержится в чернике). Но вот пить БАДы и за счет этого улучшить зрение — не получится. От близорукости препаратом черники не вылечиться, потому что она обусловлена морфологическими особенностями строения глаза.

Когда лазерная хирургия бессильна

Бывают в практике нашей героини случаи, когда лазерная операция бессильна. Такое бывает, к примеру, при наследственных дистрофиях роговицы. Есть заболевание, которое является абсолютным противопоказанием — кератоконус, истончение и выпячивание нижней части роговицы. Чтобы его исключить, делается полномасштабное исследование глаза и роговицы перед тем, как делать операцию.

— При рядовых проверках в салонах оптики это заболевание, как правило, не выявляется, пациентам говорят, что у них просто астигматизм. Хотя на начальном этапе кератоконуса, чтобы остановить его прогрессию, тоже можно сделать операцию. Но, к сожалению, многие пациенты приходят к нам уже на третьей-четвертой стадиях, когда это уже невозможно, и зрение теряется довольно быстро, — сетует наша героиня.

В подобных случаях доктор объясняет пациенту, почему не может взять его на операцию. Опять же, бывают разные причины, и тяжесть разговора с человеком зависит от них. К примеру, если перед Лилией Викторовной тонкая роговица, которая не даст сделать лазерную коррекцию, — конечно, пациент расстроится, но останутся и другие способы скорректировать ему зрение — очки и контактные линзы. Совсем другое дело — если врач понимает: человек слепнет, и процесс необратим. Это очень редкие случаи, их у доктора были единицы за всю карьеру. И в этих ситуациях, по ее словам, объяснять происходящее пациенту, по факту, выносить человеку приговор — очень тяжело. Такое происходило в «неотложке», когда обращались пациенты с сосудистыми изменениями: инсульт глаза, инфаркт глаза (и такое тоже бывает!).

Ну да, у нас есть свои сложности. Бюрократия с бумажками. Человеческий фактор. Но это все перекрывается «послевкусием» от нашей работы

«Это же такой огромный кайф — провести удачную операцию»

За стенами больницы Лилия Викторовна — активная молодая женщина, которая обожает встречи с друзьями, настольные игры, прогулки и жить не может без природы. Летом практически каждые выходные выезжает с компанией с палатками на природу.

— Это отдельный вид удовольствия, ни с чем не сравнить ощущения, которые я там испытываю. Вот, например, сейчас у меня была 12-дневная рабочая неделя — и я нашла время съездить в лес на одну ночь между двумя дежурствами. Мне это очень нужно. Скоро у меня отпуск, и я уезжаю в трекинговый поход в горы Архыза, — объясняет наша героиня.

В кабинете у нашей героини висят яркие, интересные картины: она говорит, что это отдельный вид расслабления — создавать красоту собственными руками. Это отвлекает, дает возможность сосредоточиться и помолчать, если рабочий день был особенно напряженным. Каким бы экстравертом человек ни был, если с самого утра до вечера он постоянно разговаривает с людьми, наступает предельная передозировка общения. И в такие моменты спасает творчество.

Раньше доктор любила экстрим, адреналин: хотела прыгнуть с парашютом, не пропускала ни одного экстремального аттракциона. А сейчас, видимо, адреналина хватает на работе. Есть у нее, по ее собственному признанию, и чисто хирургическая профдеформация: она боится, что что-то случится с ее руками, и поэтому бережет их.

На наш традиционный вопрос о том, что главное видит в своей работе и ради чего остается в офтальмологии, Лилия Викторовна отвечает:

— Это же такой огромный кайф — провести удачную операцию. Ради этого мы все здесь — ради эмоций от встречи с человеком, который с восторгом рассказывает тебе о том, что ты поменяла его мир. Что ты сделала лучше, чем сделала для него природа, исправила ее «недоработку». И это для меня кайф, который не сравнить ни с чем. Посмотрите, у меня мурашки по коже бегут, — доктор показывает свою руку. — Ну да, у нас есть свои сложности. Бюрократия с бумажками. Человеческий фактор. Но это все перекрывается «послевкусием» от нашей работы. Теми самыми листочками на деревьях, которые начинают видеть пациенты после операции.

Лилия Викторовна признается: она амбициозный человек. Останавливаться на лазерной коррекции зрения не собирается. Хочет расширить сферу действия и освоить новые виды операций: для начала проводить замену хрусталика, «прокачаться» в удалении катаракты.

— Я иду сейчас по жизни и понимаю, что у меня сейчас все получается так, как я и хотела. Но конечно, в моих планах дальнейшее развитие. По-другому никак! — улыбается врач.