Владения Крымского ханства от Кубани до Буджака в ХVIII веке

9.2. Владения Крымского ханства от Кубани до Буджака в ХVIII в.

В.В. Грибовский

До начала ХVIII в. владения Крымского ханства охватывали большую часть Северного Причерноморья (Буджак и Очаковская степь), Северного Приазовья (Перекопская степь) и Северо-Западного Кавказа (правобережье р. Кубань). Основным населением этих обширных пространств были кочевники-ногайцы, мигрировавшие вследствие дробления и распада Ногайской Орды во второй половине ХVI — первой трети ХVII вв. Адыгские народы Северного и Северо-Западного Кавказа находились в разной степени зависимости от Бахчисарая и были тесно связаны с ногайцами, расположившимися преимущественно в низовьях и на правом берегу Кубани. Действие турецкой администрации в степных краях редко выходило за пределы крепостей Аккермен, Бендеры, Очаков, Джанкермен, Кизикермен, Перекоп, Азов, Темрюк, Тамань и других, менее крупных укреплений, имевших небольшую округу с оседлыми и полуоседлыми жителями. Османы считали управление причерноморскими кочевниками прерогативой Гераев, признаваемых за Чингизидов.

Ногайцы, мигрировавшие в причерноморские степи, первоначально оказывались во власти крымской ветви рода Мангытов, сыгравшего главную роль в формировании Ногайской Орды. К середине ХVII в. крымские Мангыты утратили влияние на ногайцев, кочевавших за пределами Крымского полуострова, хотя сохранили высокое положение среди крымских карачи-беев, заняв вторую (после Ширинов) позицию. Управление «заперекопскими» ногайцами к 1634 г. закрепилось в руках ханского наместника Перекопа — ор-бея. Обладатели этого титула, как правило, принадлежали к роду Гераев (в отдельных случаях — Ширинов) и были третьими по значению в ханстве, после хана, калги и нурадина. В соответствии с традиционным для степных ханств делением на правое и левое крылья в государстве Гераев установился порядок передачи в управление северо-западных степей (Нижнее Поднепровье и далее на запад) калге (первому наследнику хана) и восточных владений (Кубани) нурадину (второму наследнику).

Частые войны Османской империи в Центральной и Восточной Европе способствовали концентрации кочевого населения в Северо-Западном Причерноморье; ногайская конница составляла большую часть вооруженных сил Крымского ханства, участвовавших в османских кампаниях. В середине ХVII в. Буджак был перенаселен кочевниками, которые, занимая новые пастбища, теснили и разоряли молдаван. С целью регуляции землепользования и предотвращения конфликтов османские и крымские власти прибегли к насильственной седентаризации буджацких ногайцев. Для отделения Молдавского княжества от Буджацкой Орды в 1666 г. установили «межу Халил-паши», простиравшуюся от р. Прут по Верхнему Трояновому валу до устья р. Бык, впадающей в Днестр. В Буджаке возникло постоянное представительство ханской власти в лице чиновника ялы-ага («начальник побережья»), имевшего постоянную резиденцию в селении Ханкишла (современное с. Удобное, Одесская обл., Украина).

Управление подвластными Крыму кочевыми ногайцами ограничивалось делами, связанными с военной мобилизацией и внутренней безопасностью. Не было другого средства добиться лояльности кочевников, кроме как гарантировать получение ими богатой военной добычи на вражеской территории. В противном случае они бунтовали и опустошали подчиненные Османам территории, зачастую Валахию и Молдову. Общее руководство выступавшими в поход ногайцами осуществляли крымский хан или его «наследники»: калга, нурадин, ор-бей. Однако их власть была ограничена, поскольку ногайские отряды действовали под началом собственных мурз. И хотя знатность того или иного мурзы часто становилась предметом спора (статус зиждился на генеалогических представлениях о близости или отдаленности от «главной» линии, исходящей от Эдиге), его политический вес определялся числом подвластных ему людей и количеством скота в его собственности.

Функцию связи правителей ханства с ногайскими и адыгскими элитами выполнял обычай аталычества. Юных Гераев отдавали на воспитание влиятельным ногайцам и адыгам. Воспитатели-аталыки приобщали ханских сыновей к военному делу и простому быту, вводили в круг своих семей, родственников, семейно-клановых и других содружеств. На Северном Кавказе воспитание у аталыка считалось завершенным, когда воспитанник возглавлял удачный набег или отличался участием в нем. Достигнув совершеннолетия, ханский наследник возвращался к родителям и в дальнейшем поддерживал теплые отношения с аталыком, становившимся как бы его близким родственником. Благодаря аталычеству крымские правители обретали дружеские отношения с адыгами, зачастую бесленеевцами, жившими в низовьях Кубани, брали в жены девушек из их среды. Но это были, по существу, личные связи неравноправного характера.

Политическое значение каждого крымского султана, его шансы на занятие трона зависели от величины влияния и разветвленности патрон-клиентской группировки, создаваемой им с юношеских лет. Аталык, его сыновья и друзья юности султана, участвовавшие вместе с ним в набегах и прочем «молодечестве», составляли ядро его «партии». По свидетельству К.-Ш. де Пейссоннеля, крымские султаны имели «многочисленную свиту мирз из главных родов, которые присоединяются к ним и разделяют их судьбу; эти мирзы одеваются и питаются за счет султанов, содержащих их настолько хорошо, насколько позволяют средства». Чтобы удержать клиентелу, патрону приходилось делать щедрые подарки, отдавать все, «вплоть до собственной одежды». Так как доход от «уделов и пенсий от Порты» не мог позволить султанам вести престижный образ жизни, их не оставляла мысль о набегах: «они повергают хана часто в большие затруднения, делая по собственному почину набеги на Россию или восставая против него и побуждая к восстанию черкесов». Даже когда ханы декларировали мирные отношения с сопредельными государствами и народами, они вольно или невольно допускали нападения своих отпрысков на земли соседей и избегали ответственности за «озорство» этих царственных юношей.

Как полагал В.Д. Смирнов, «военные экскурсии сыновей [.] хана крымского служили боевою школою, в которой подготавливались преемники престарелых отцов своих во власти, главную опору которой должно было утвердить на проявлении личной военной доблести, обаятельно действующей на массу первобытных [.] народов». И все же нужно иметь в виду не только практическое значение этой «школы», но и связь аталычества с набеговыми практиками и механизмами формирования патрон-клиентских групп. Корни этого социального комплекса уходят в архаические мужские союзы, концептуализированные Генрихом Шурцом. Важной чертой любой патрон-клиентской группы был непосредственный, личный контакт неравных по статусу партнеров и их взаимные обязательства: клиента — верно служить, патрона — защищать и одаривать.

Патрон-клиентские группы в Крымском ханстве отличались от своих аналогов в Речи Посполитой и других государствах феодальной Европы меньшей формализацией иерархий и большей непосредственностью общения между представителями разных сословий. В Крыму считалось дурным тоном излишне демонстрировать статусные различия — как в манере разговора, так и одежде. Внешний вид удостоверял скорее возраст, нежели социальное неравенство; молодежи прощали отступления от этикета и пестроту одежды. У приазовских ногайцев даже в начале ХIХ в. мусульманское запрещение употреблять спиртные напитки не распространялось на юношей, распивавших хмельное в отдалении от своих аулов; ответственное отношение к религии у них возникало лишь к 40—50 годам. Алкоголь присутствовал во всех случаях, связанных с «обычаями Чингисхана», свято почитаемых в Крыму. Хмельное застолье на пирах «хана и его батыров» составляло самый важный, организующий момент для подобных групп.

Этим обычаям был привержен хан Мехмед Герай (1515—1523), обвиненный ширинским беем в недостойном поведении — нахождении «в компании персидских еретиков, их отношения переходят в разврат; они все время пьют; важные государственные дела заброшены [.], тирания и поборы угнетают страну». Конечно, Ширинов заботило не столько состояние нравственности этого успешного хана, сколько то, что он, благодаря этим пирам, укреплял свой авторитет, обретал и сплачивал сторонников. Присутствие «персидских еретиков» на пире указывало не только на дипломатические связи хана, сомнительные для мусульман-суннитов, но и фундаментальный принцип мужского союза: участие в нем чужаков.

Хан Мурад Герай (1678—1683) также славился пирами, подчеркивал их связь с «чингизовскими обычаями», почему и был популярен в народе; в ярлыках, адресованных московскому царю Федору Алексеевичу, он неоднократно просил о присылке водки. Исламская религиозность и в ХIХ в. не мешала крымским татарам чтить языческих властителей степи, слушать эпические повествования о них и предаваться «играм, танцам и пьянству». Аналогичную связь хмельных пиров с образом Чингисхана отметил Г.Н. Потанин на Алтае в 1879 г.: «арихи-чингис-ханай идэ», т. е. водка — пища Чингисхана, будто бы им изобретенная. Алтайские предания также упоминали и о запрещении алкоголя Чингисханом. Согласно выводу Д.В. Цыбикдоржиева, Чингисхан достиг могущества благодаря сторонникам, сплоченным в собственном мужском союзе, но укрепил свою власть, запретив все прочие мужские союзы и их практики: облавные охоты, набеги, пиры, личные дружины и пр.

Когда представителю разветвленного рода Гераев удавалось обрести престол, его группировка становилась непосредственной опорой его власти. Друзья и сторонники хана занимали государственные должности или позиции неофициального влияния. Последние часто обретал аталык. Так, в 1653 г., во время общего с украинскими казаками похода против Речи Посполитой, хан Ислам Герай III отправил с важной миссией к гетману Богдану Хмельницкому своего аталыка Сефер-агу. Эвлия Челеби упоминал аталыков среди значительных персон, от участия которых зависел успех политических мероприятий. В 1711 г. ханский аталык («салтан-пестун») возглавил поход на Северо-Западный Кавказ, имея под своим началом до 200 кубанских мурз, 40 тыс. кубанских ногайцев, больше 60 запорожцев и некоторое количество крымцев.

Тех же обычаев придерживались крымские мурзы даже в начале ХIХ в. Они отдавали своих детей на воспитание «простым татарам» с хорошей репутацией. Аталык «не только [.] получает за свою услугу разные пособия, но еще, можно сказать, чрез нее выходит уже из числа простолюдинов. Он принимается в дом как ближайший родственник, имеет право заседать в кругу их общества [.]. Нижнее состояние заглушает в юном сердце тщеславие и изобилие, породою приуготованные». Постоянное возгорание отдельных очагов власти в разных статусных и территориальных нишах Крымского ханства оставалось его характерной чертой до последних лет существования.

Каждый правитель степных обществ неотвратимо сталкивался с проблемой политической фрагментации, которую невозможно было решить средствами одних лишь степных обществ. Замыкание патрон-клиентских связей на личности хана составляло едва ли не основной способ привязки к Бахчисараю степной периферии. Отдельные анклавы регионального представительства центральной власти, создаваемые крымскими ханами в Буджаке и на Кубани, не располагали ресурсами, достаточными для контроля более-менее значительной территории. Гарнизоны турецких крепостей, расположенных в стратегически важных районах, служили инструментом сдерживания или, наоборот, стимулирования центробежных сил в Крымском ханстве, в зависимости от конъюнктуры. Стамбул удерживал власть над Бахчисараем, ослабляя чрезмерно усилившихся и усиливая некстати ослабевших ханов. Перманентное состояние войны, управляемое и направляемое Османами военно-административными и религиозно-идеологическими средствами, поддерживало в ханстве чересполосицу изменчивых, постоянно возникающих и исчезающих патрон-клиентских групп на уровне целостной системы с некоторым подобием властной вертикали. Впрочем, патрон-клиентская сеть хана всегда была более длинной и разветвленной, чем у любого его конкурента.

В Стамбуле степные владения Крымского ханства традиционно воспринимали как Darülharb — «пространство войны», не имевшее устойчивых границ, в отличие от Darülislam — «пространства ислама», территории, где устоялось господство мусульманского права. Заключение мира с христианскими государствами и установление с ними неких границ официальная османская доктрина считала временной остановкой на пути продвижения ислама. Турецкий документ начала ХVIII в. упомянул реку Турла (Днестр) как рубеж, отделяющий Очаковскую степь от «территории ислама».

Первая граница Османской империи и Крымского ханства с Речью Посполитой была проведена по степным речкам Кодыма и Ягорлык в 1633 г. Государственная принадлежность территории к востоку от р. Южный Буг оставалась неопределенной. Эту «ничью» землю, расположенную по обе стороны Днепра ниже порогов, вплоть до Кальмиуса и Дона, занимали украинские казаки. В зоне их промысловой активности полноценное кочевание ногайцев редко было возможным. Кочевники-мигранты стремились поскорее оказаться на правом берегу Южного Буга, либо же малыми группами располагались на кочевание в отдалении от больших рек или вблизи турецких крепостей, под их защитой. Группы ногайцев, находившиеся в управлении начальников турецких крепостей, известны под названием «яман» или «яман саадак», т. е. «плохой сагайдак».

Основная масса запорожцев осенью уходила на Городовую Украину (Киев, Белая Церковь, Черкассы, Канев, Брацлав и прочие города). Угодья, на которых в летний период хозяйничали запорожские казаки, зимой занимали «татары». Большую часть этих «татар» составляли не ногайцы, а так называемые «крымские чабаны», которые пасли овечьи отары, принадлежащие жителям Крыма. Этот порядок сезонных перемещений неоседлого населения степи сохранялся вплоть до середины ХVIII в. Владения Московского государства и Крымского ханства даже приблизительно не были разграничены; крайние рубежи России составляла широкая полоса «засечных черт». Отношения между этими державами хоть и были почти всегда напряженными, однако их правительства никогда не предъявляли друг другу территориальные претензии.

Поражение Османской империи в войне со «Священной Лигой» (1683—1699) привело к кардинальному изменению управления степной периферией Крымского ханства. Договоры, подписанные Портой в сербском городе Карловци в 1699 г. с правительствами Священной Римской империи (Австрии), Венецианской республики, Речи Посполитой и России, заложили новые основы межгосударственных отношений в Центральной и Восточной Европе. Договорные стороны отказались от риторики «священной войны», признали принципы международного права и территориального суверенитета, что предполагало четкое определение границ, гарантии их неприкосновенности, фиксацию подданства пограничного населения и прекращение набегов.

Согласно выводу У. МакНила, «консолидированные бюрократические монархии» — Австрийская, Османская и Российская — впервые объединили усилия для разграничения своих владений и систематического контроля границ. Карловицкие договоры и отдельный русско-турецкий мир, заключенный в Стамбуле в 1700 г., пресекли политическую традицию, связанную с «наследием Чингисхана», соответственно которой государство Гераев претендовало на особое положение в Восточной Европе, требовало дань, объявляло войны и допускало набеги. Теперь Стамбул брал на себя всю ответственность за Бахчисарай, устанавливал прямые отношения с Варшавой и Москвой, подчинив внутренние дела Крымского ханства интересам своей внешней политики.

На Карловицком конгрессе представители Речи Посполитой требовали выселения буджацких ногайцев из Молдовы и отдаления их от польских границ. Поскольку это условие вошло в договор, турецкий султан Мустафа II летом 1699 г. издал приказ о межевании вакуфа Исакча и «султанских сел» (кишла), занятых ногайцами. Старые межевые знаки были возобновлены, а ногайцы, теснившие молдаван, выселены за «межу Халил-паши». В 1703 г. Порта занялась разграничением с Речью Посполитой в междуречье Днестра и Южного Буга. Здесь демаркация далась относительно легко, поскольку, как и в 1633 г., производилась по тем же удобно расположенным речкам Ягорлык и Кодыма. Разграничение с Россией по р. Ея в 1704 г. также не имело существенных проблем. Однако демаркация со стороны Запорожья натолкнулась на упорное противодействие запорожцев, ногайцев и крымских татар, а потому затянулась до 1705 г. Османы были заинтересованы в затягивании разграничения, так как, с одной стороны, имели мощную оппозицию в Стамбуле и Бахчисарае, недовольную Карловицкой системой, с другой же, неудачное для России начало Северной войны дало Порте надежду на восстановление утраченных позиций.

Крымские и ногайские элиты, отстраненные от наиболее важных политических процедур, встревожились появлением российских крепостей на Днепре (Каменный Затон) и в низовьях Дона (перестроенный Азов, новые города Троицкий и Таганрог) — на землях, еще недавно принадлежавших Османской империи. Признание их Портой как законного владения России вызвало повсеместное неприятие в Крымском ханстве. Кроме того, сама идея разграничения степи противоречила представлению кочевников о ней как о вольной стихии (М. Ходарковский удачно сравнил степь с морем), которую нельзя кроить владельческими межами. У «татар» земля «не кладется в число владений», в отличие от людей и скота, — делился своим опытом участия в разграничительных комиссиях Л.Ф. Марсильи.

На протяжении первого десятилетия ХVIII в. степные владения Крымского ханства лихорадило от бунтов и восстаний. Тот же Марсильи отметил крайнюю остроту противоречий между турками и крымскими татарами («великую ненависть между сими двумя народами»), как следствие проигранной войны. В 1699 г. буджацкие ногайцы пытались сорвать ратификацию договора, напав на пограничье Речи Посполитой. Они поддержали калгу Гази Герая, противника Карловицкого мира; его бунт с трудом подавил хан Девлет Герай II в 1701 г. На Кубани ногайцы и адыги также вышли из подчинения и оказали упорное сопротивление войскам хана.

Дошло до того, что буджацкие ногайцы, ратовавшие за продолжение войны с Россией, в 1701 г. обратились к гетману И.С. Мазепе с прошением о содействии их переходу в российское подданство и защите от хана. Гетман отказал, ссылаясь на то, что «у великого государя с султаном турецким и ханом крымским постановлен мир и им следовало предлагать о подданстве в военное время». Последовало другое предложение: «чтоб гетман, по древнему казацкому обыкновению, принял их под свое начальство». На это Мазепа ответил: «прежние обыкновения казацкие миновались [.], без повеления государя гетманы ничего не предпринимают». Но вскоре и сам Девлет Герай оказался в положении бунтовщика. Он установил отношения с запорожцами, также недовольными усилением российского присутствия в регионе, и призвал Порту отказаться от договоров с Россией. Отрешенный от престола, Девлет в 1702 г. явился в Буджак и огласил о своем намерении без разрешения Порты идти в поход на Москву. Ногайцы охотно его поддержали. Но им пришлось столкнуться не с российскими, а с турецкими войсками силистрийского паши. Низложенный хан нашел временное убежище в Запорожской Сечи, затем бежал на Дон, оттуда на Кубань, где и сдался турецким властям.

Российское правительство одолевали те же проблемы в управлении степной периферией: Запорожье, Дон, Терек и Нижняя Волга находились в опасном брожении. Потому Петр I стремился как можно скорее закончить разграничение и избегал соблазна воспользоваться замешательством Порты в крымских делах. Население обеих сторон степного пограничья протестовало против стремительно возраставшей регламентации, ломавшей веками устоявшиеся местные уклады. Более того, лидеры пограничных сообществ начали координировать свои действия.

Эта тенденция не прошла мимо внимания Петра I. В инструкции, данной гетману Мазепе, ответственному за разграничение со стороны Запорожья, царь настаивал, чтобы в демаркационную комиссию не были допущены крымские татары и ногайцы, «яко к сему непотребные [.], понеже они всячески развратити учиненной мир [.] тщатца [.], согласяся вместе с таковыми же плуты запорожцы». Идейным вдохновителем сближения крымских и ногайских элит с запорожцами, частью донских казаков, татарами-липками, массово мигрировавшими в Османскую империю в начале ХVIII в., а также польской аристократией «партии» Станислава Лещинского был низложенный хан Девлет Герай II. Его сын, Бахты Герай, впервые упомянутый в июне 1700 г. как ханский наместник на Кубани, оставался в этом качестве вплоть до начала 1703 г.; в апреле того года заметил его и Девлет Герай «с узденями своими уход в горы к черкесам». И хотя известно, что Девлет сдался турецким властям и к исходу лета того года был помилован, действия его сына после «ухода в горы к черкесам» до событий 1709 г. не отражены в доступных нам источниках. Тем не менее Бахты Герая, тесно связанного с адыгскими элитами и враждебно настроенного к Каплан Гераю, правившему в 1707—1708 гг., не следует упускать из виду при обзоре событий, приведших к детронизации последнего.

Хан Каплан Герай продолжил дело своих предшественников по умиротворению степной периферии и сосредоточил внимание на Северо-Западном Кавказе. Поводом для его военных экспедиций в этот регион послужило убийство бесленеевцами калги Шахбаз Герая в 1699 г. Заказчиком убийства оказался Саадет Герай, брат правившего тогда Девлет Герая, который назначил его на место покойного, что не могло не ударить по репутации этого хана. Каплан Герай под видом благородного мщения за родственника не только продолжал чернить Девлета, но и возобновил мобилизационные мероприятия, необходимые для управления степными обществами. В начале 1708 г. султан Ахмед III санкционировал его поход на Кабарду, куда бежали убившие Шахбаз Герая черкесы. Изложение этой кампании в хронике Халим Герая отличается от прочих версий тем, что в основу мотивации Каплана положено желание наказать беглецов, восстановить престиж своего ослабевшего государства, а не стремление к грабежу и подчинению кабардинцев. Согласно Халим Гераю, основу войска хана составили буджацкие ногайцы; Каплан Герай победил кабардинцев и беглых черкесов, но другая группа черкесов, бывшая в ханском войске, сговорилась с врагами хана, вместе с ними ночью разгромила его воинство.

Поражение Каплан Герая в Канжальской битве в недавней литературе получило неожиданную связь с Полтавским сражением, «планами крымско-турецко-украинской поддержки Карла ХII в его войне с Россией», которые будто бы «вынашивались при дворе Ахмеда III. Поэтому в числе задач, поставленных перед походом Каплан Герая, была также задача нейтрализации Кабарды, как страны, способной оказать действенную помощь в войне Петра I с Карлом ХII. Разгром крымско-турецкого войска кабардинцами сорвал эти планы». Также: «Тяжелый урон, который понесли крымские татары, не позволил им оказать активную поддержку сторонникам И. Мазепы и С. Лещинского, выступавшим на стороне Швеции».

Обсуждение этих вопросов имеет большое значение как для понимания истории народов Кавказа, так и того сложного переплетения политических процессов, которые в начале ХVIII в. охватили степные владения Крымского ханства и уходили далеко за его пределы. Чтобы разобраться в этой проблематике, нужно исходить из того, что каждый крымский хан был не только одним из многих Гераев-Чингизидов, возводимых Османами на крымский престол, но и лидером отдельной патрон-клиентской группы, связанной с другими политическими группировками как в Крыму, так и за его пределами. Выбор той или иной кандидатуры на ханский трон не был произвольным, поскольку исходил из определенного внешнеполитического курса Османской империи в отношении того или иного государства Восточной Европы.

Каплан Герай не был замечен в связях со Станиславом Лещинским (ставленником Швеции на польском престоле), гетманом Иваном Мазепой и запорожцами, но эти связи имел Девлет Герай. Детронизация Каплана и интронизация Девлета в начале 1709 г. как раз и означала перемену курса с позиции избегания войны с Россией на позицию готовности к этой войне. Также известно, что Девлет выступал против похода Каплана на Кабарду, считая его авантюрой. Бахты Герай, ушедший в 1703 г. «в горы к черкесам» вместе с «узденями» (своими клиентами), если и не содействовал поражению Каплан Герая неким неприметным образом, то имел все основания радоваться его неудаче. Кроме того, именно Девлет, а не Каплан, упорно добивался объявления войны России и добился не сразу, а лишь в ноябре 1710 г. Объявление войны содержало 15 претензий России, включая строительство крепостей в нарушение договора, нападение на турецкую границу во время преследования войск Карла ХII и Мазепы, вторжение в Молдову, притеснения ногайцев российскими подданными, препятствия возвращению шведского короля на родину через Польшу. Действие Карловицкой системы, сдерживавшей неразрешенные противоречия в течение целого десятилетия, остановилось.

Ко времени второго занятия крымского престола Девлет Гераем управление степной периферией не претерпело существенных изменений. Январем 1709 г. датировано сообщение о назначении еще одного сына «нового» хана, Батыр Герая, на пост ор-бея. Согласно традиции, Девлет Герай отправил калгу Мехмед Герая в Буджак, а нурадин Бахты Герай вновь стал ханским наместником на Кубани. В начале 1711 г. на Правобережную Украину против российской армии двинулись объединенные войска буджацких ногайцев и крымских татар под началом калги Мехмед Герая, гетманских и запорожских казаков во главе с гетманом Филиппом Орликом и кошевым атаманом Константином Гордиенко, а также сторонников короля Станислава Лещинского, значительную часть которых составили татары-липки, руководимые Юзефом Потоцким. Никогда столь разнородные силы еще не были объединены общими политическими мероприятиями. Для царя Петра I, стремившегося не допустить сближения крымцев с запорожцами и силами, ориентированными на Карла ХII, сложилось крайне неблагоприятная ситуация. Калга Мехмед Герай обратился к жителям Правобережной Украины с воззванием, представившись так: «сын великого хана перекопских, крымских, ногайских народов и правитель ногайский и буджацкий». С гетманом Ф. Орликом от имени хана он заключил договор о признании «Войска Запорожского и Державы Малорусской» (Woysko Zaporoskie i Panstwo Malorouskie) «вольными» и «ни от кого не зависимым».

Поражение этих войск во многом было обусловлено плохой координацией и разграблением крымцами и ногайцами, вопреки договору, обширной территории, что не могло не вызвать враждебность украинского населения. Безуспешными оказались и два похода хана с участием запорожцев на Воронеж для уничтожения расположенной там верфи. Хан тщетно дожидался нурадина под Харьковом осенью 1711 г. Улучив момент, когда собранное Бахты Гераем войско двинулось на соединение с Девлет Гераем, астраханский и казанский губернатор П.М. Апраксин и калмыцкий тайша Чакдоржаб подошли к Кубани. Их войска уничтожали ногайские улусы «для самаго [их] оскудения»; более 16 тыс. «кубанцев» было убито и около 22 тыс. взято в плен. Добыча калмыков составила 2 тыс. верблюдов, 40 тыс. лошадей, до 200 тыс. голов крупного рогатого скота.

Военные действия, охватившие пространство от Дуная до Кубани, привели к огромному размаху грабежей и уничтожения мирных поселений, убийств, пленения и насильственного перемещения людей. Правобережная Украина, междуречье Орели и Самары, правобережье Кубани были опустошены. Поражение армии Петра I у реки Прут послужило достаточным основанием для того, чтоб все стороны интенсивно развернувшегося конфликта проявили заинтересованность в его прекращении. Прутский (1711) и Адрианопольский (1713) мирные договоры зафиксировали территориальные потери России. Запорожье, междуречье Дона и Еи перешли в состав Османской империи и были переданы в управление Крымскому ханству. Турция и Россия вернулись к принципам Карловицкой системы. Летом 1714 г. произведена демаркация по левому берегу Днепра, в междуречье Орели и Самары до Северского Донца и Дона. Эта граница оставалась в действии до начала русско-турецкой войны 1735—1739 гг. Таким образом, Крымское ханство получило значительную территорию, что позволило размещать на ней новые группы ногайцев, мигрировавших с востока.

Продолжение следует...