Софья Булгар: «Я упертая — все, чего хотела добиться в профессии, добилась»
Известный казанский офтальмохирург — о выборе профессии, роли женщины и «виноватых» в ее успехах Кларе Цеткин и Розе Люксембург
Врач-офтальмолог высшей категории, офтальмохирург с весьма говорящей для Татарстана фамилией Булгар называет себя «упертой», а в своих высоких профессиональных достижениях шутливо «винит» основоположниц движения за равноправие женщин с мужчинами — Клару Цеткин и Розу Люксембург. За четверть века в профессии Софья Булгар сделала бесчисленное количество микрохирургических операций и получила семь патентов на изобретения. А еще «успела» найти мужа-единомышленника и учителя в профессии, с которым воспитывает трех чудесных дочек. Подробности профессиональной биографии и личной жизни казанского доктора, о котором в интернете не нашлось ни одного мало-мальски критического отзыва, — в сегодняшнем «Портрете «Реального времени».
«Родители дали нам с братом свободу выбора»
Если в поисковой строке забить «Софья Ниязовна Булгар, отзывы», вылетает с десяток сайтов, где упоминается этот «чуткий, понимающий, заботливый, очень строгий и в то же время очень добрый доктор, профессионал высокого уровня, душевный, приветливый и отзывчивый человек». Удивительно, но факт — ни одного не только мало-мальски критического, но и просто нейтрального отзыва не оставили нигде пациенты об этой хрупкой, красивой и очень общительной женщине с «волшебными», по выражению одного из них, руками. Впрочем, может, и неудивительно — если человек упорно шел к мечте лечить людей с трех лет?
— Я выросла в Ташкенте, — рассказывает Софья Булгар. — Семья наша была совсем не медицинская: родители — выпускники Казанского университета. Они в Среднюю Азию уехали по распределению. Папа окончил юридический факультет, мама — физико-математический по специальности «географ». Она всю жизнь проработала в Узгидромете, при котором был научно-исследовательский институт. Оба они были очень увлеченными профессией людьми, но на нас с братом при выборе, кем быть, не давили — дали свободу. Я очень благодарна родителям за многое, в том числе и за то, что они не пытались повлиять на наш с братом выбор профессии. Он окончил консерваторию, стал виолончелистом.
У меня долго-долго была мечта: стать врачом и изобрести вакцину от рака
Софья Булгар говорит, что выбор в пользу профессии врача сделала невероятно рано, находясь под сильным впечатлением от первой потери:
— Сколько себя помню, я хотела быть врачом. Бабушка, любимая моя давани, уходила из жизни от рака, и мама рассказывала, как я, маленькая совсем, в три года пыталась помогать ей и мечтала ее вылечить. И потом у меня долго-долго была мечта: стать врачом и изобрести «вакцину» от рака. В Казанский медицинский университет я в 1990 году шла поступать именно с этой целью — лишь позже мечта чуть-чуть трансформировалась.
Как нашлось место женщине в мужской профессии
Она говорит, что шла к цели очень осознанно. Например, очень старалась хорошо учиться и окончила школу с медалью, потому что понимала, что поступить в вуз будет трудно.
— Уже в институте мечта трансформировалась — я поняла, что хочу быть полостным хирургом, — вспоминает она. — А это мужская специальность. На четвертом курсе я пришла в научно-исследовательский кружок, которым руководил замечательный врач и педагог Сергей Александрович Обыденнов, который тогда заведовал отделением микрохирургии в РКБ. Он на мои слова, что я хочу заниматься хирургией, ответил честно: «Это мужская специальность, девушке в ней продвинуться не дадут, и физически это очень тяжело, поэтому ты не станешь хорошим полостным хирургом. Выбирай малую хирургию — ЛОР или глаза». Мне хватило ума прислушаться к нему.
Софья Булгар выбрала «глаза» и ни разу об этом не пожалела. А первые свои научные работы выполнила под руководством Обыденнова, и лишь потом перешла в офтальмологический кружок.
— Проработав в профессии уже много лет — а вуз я окончила в 1996 году, я точно могу сказать: это не малая хирургия, а обширная, гигантская хирургия, — утверждает она сейчас. — Глаз — это огромная микровселенная! Он вроде маленький, у него переднезадняя ось в среднем всего 24 миллиметра, а там столько всего, столько может быть патологий!
Глаз — это огромная микровселенная!
«Хирургическое лечение диабета — это самая творческая операция»
Героиня, «портрет» которой представляет сегодня «Реальное время», много работает в очень непростой области микрохирургии глаза — занимается витреоретинальной хирургией. И говорит, что хирургия диабетических осложнений ей наиболее интересна.
Успех в лечении, по ее словам, во многом зависит от вида патологии:
— Есть такое, когда пациент приходит, с обывательской точки зрения, совсем слепым, а мы оперируем — и человек прозревает. Это лучший сценарий — например, так нередко бывает с запущенной катарактой. Худший сценарий — когда пациент приходит с запущенной глаукомой или с диабетом. Диабетические изменения возникают на фоне постоянной гипергликемии — системная ангиопатия, повреждаются мелкие сосуды. А в глазах, почках, конечностях их больше всего. Иногда к нам приходит пациент, и мы впервые обнаруживаем диабетическое поражение сетчатки и отправляем его к эндокринологу с подозрением на диабет. В 5—10 процентах случаев оказывается, что мы, офтальмологи впервые выявили диабет. Вернее, подсказали, что его нужно искать — и его нашли. Поэтому так важны регулярные осмотры. Если вовремя выявить изменения сетчатки, мы можем долгое время сохранять человеку остроту зрения!
Сейчас в РКОБ оказывают все виды офтальмологической помощи при диабете — от интравитреальных инъекций препаратов и лазеркоагуляции сетчатки до сложнейших хирургических вмешательств на сетчатке. Главное, чтобы пациент не пришел слишком поздно: длительная отслойка сетчатки приводит к необратимым изменениям, и тогда даже самые умелые руки врача способны восстановить глаз лишь анатомически, но не вернуть ему остроту зрения, сетует Софья Булгар.
И добавляет, что хирургическое лечение диабета — это самая творческая операция, потому что врачу приходится многое обдумать и выбрать единственно правильный путь среди множества возможных — в зависимости от возникшей у пациента патологии.
Если вовремя выявить изменения сетчатки, мы можем долгое время сохранять человеку остроту зрения!
Неожиданный результат — самый запоминающийся
Софья Булгар — стопроцентный оптимист по жизни. И жизнь с самых первых шагов в профессии явно платила ей взаимностью.
— Запоминаются, как правило, травмы, — говорит она. — Например, в конце 90-х, когда я проходила ординатуру в глазном отделении РКБ, к нам поступил молодой парень, у которого из орбиты глаза торчала огромная щепа. Он дрова так неудачно рубил. Естественно, у него была выраженная гематома, и ничего, кроме этого отека и торчащей из глаза деревяшки, мы не увидели. И мы думали — все, останется парень без глаза. Я оперировала его вместе с ЛОР-хирургом — тогда ординаторов еще допускали до операций. Вместе очень осторожно мы извлекли эту щепу, а на первой же перевязке на следующий день увидели абсолютно целое глазное яблоко! Глаз так самортизировал… Какое счастье было, что этот пациент ушел от нас со 100-процентным зрением!
Второй случай произошел там же, в ночное дежурство нашей героини из района привезли молодую женщину, которую боднула корова — рог повредил глаз:
— Жалко ее было очень — совсем юная еще, хрупкая, девочка совсем, хотя у нее ребенок уже был. Глазное яблоко было разорвано почти наполовину, и я долго его восстанавливала. Такие травмы обычно заканчиваются полной потерей зрения. А у нее в итоге после лечения 60 процентов осталось — это немыслимо хороший для такой ситуации исход.
Больше всего мне нравится эта работа, когда я уже вошла в тему и слушатели смотрят горящими глазами, задают вопросы
«Я знала, что здесь школа намного сильнее»
Софья Булгар убеждена, что ей очень повезло с учителями — не только с тем, что попала в свое время в «ученицы» к Сергею Обыденнову, но и с тем, что училась у легендарного казанского офтальмолога — профессора Нурзиды Хасановой. А еще — всей казанской офтальмологической школе, которая всегда считалась очень сильной.
— В Казанский медицинский университет я стремилась не случайно, я хотела учиться именно здесь, — говорит она. — Тогда было такое поветрие: поступали здесь, потому что было легче пройти по конкурсу, а потом переводились в Ташкент. И на зачислении ректор Наиль Хабибуллович Амиров сказал мне: «Только, чур, не переводиться!». А я и не думала, я знала, что здесь школа намного сильнее!
И сейчас, читая лекции в Казанской государственной медицинской академии не студентам, а курсантам — уже состоявшимся в профессии врачам, она старается этой, заданной ее учителями планке соответствовать:
— Давать студентам базу проще, а тут ты должен каждый цикл принести что-то новое, передовое. Самое сложное — подготовиться к лекции или конференции, собрать и скомпоновать интересный материал. Ну и первые минуты лекции, так сказать, презентация себя. А больше всего мне нравится в этой работе — это когда я уже вошла в тему и слушатели смотрят горящими глазами, задают вопросы. Когда мне говорят спасибо или потом, по завершении курсов, звонят — просят консультацию.
Сейчас на врача как на бога не смотрят. И с сегодняшней точки зрения, может, все и правильно
«В ординатуре я выполняла полный спектр операций»
В ответ на вопрос журналиста о забюрократизированности нашей медицины, Софья Булгар напомнила, что она относится к тому последнему поколению врачей, которое успело поработать в советской медицине — и это очень повлияло на ее взгляды:
— Нас допускали к лечению в интернатуре, ординатуре. Тогда это было правильно — нам бы не доверили ничего, если бы не были уверены, что мы справимся. Мы работали под руководством и контролем наших наставников, и к концу ординатуры я уже многое делала. С моей точки зрения, в тех условиях это было правильно — в ординатуре я выполняла полный спектр операций, вышла из нее полноценным врачом с определенным опытом в том возрасте, в котором сегодняшние будущие врачи не делают еще ничего, кроме простейшего осмотра.
Но сегодня, заметила она, многое изменилось, и в первую очередь в юридическом плане:
— Поменялся менталитет у людей, врач перестал пользоваться безграничным доверием и таким же уважением. Сейчас на врача как на бога не смотрят. И с сегодняшней точки зрения, может, все и правильно. Нынешние интерны и ординаторы теоретически подкованы, но в обучении преобладает западный подход, и навыки они отрабатывают на ветлабах — на свиных глазах.
Мне хорошо, когда человек уходит от меня счастливым, говоря: «Спасибо, доктор!» Я от этого получаю радость и энергию
Такой менталитет
С супругом, известным офтальмологом, ее свела, как и следовало ожидать, работа. И одинаковая увлеченность делом. В итоге, используя имеющиеся в сутках 24 часа едва ли не на 200 процентов, семья растит трех дочерей — 12-летних двойняшек и 7-летнюю младшенькую. На нее-то и возлагает шутливо Софья Булгар все надежды в плане продолжения семейной традиции, поскольку одна из старших дочек уже ответила маме на вопрос, будет ли она тоже врачом: «Нет, я хочу своих детей видеть чаще, чем ты».
Одна из дочерей пока мечтает о профессии инженера, вторая не определилась, а младшая иногда, когда другого выхода нет, сидит на конференциях мамы и... пытается конспектировать лекции о достижениях в микрохирургии глаза.
Но как бы ни хотелось уделять детям больше времени, менять жизнь и становиться домохозяйкой Софья Булгар решительно не хотела бы:
— Когда заматываешься, очень хочется отдохнуть. Но из первого декрета — с двойняшками — я сбежала, когда им было полтора года, из второго — когда ей был год и один месяц. После нескольких операций так к концу дня устаешь. И, если честно, хирургия — собачья работа, выматывающий труд, но для меня лучше профессии нет. У меня не тот характер, чтобы сидеть дома — я начинаю деградировать. Мне нужно все время решать какие-то сложные задачи. В этом виноваты Клара Цеткин и Роза Люксембург! Они поменяли наши приоритеты.
Она рассуждает, что это правильно, когда женщина становится хранительницей очага. Понимает, что выросло другое поколение людей:
— Они росли не как мы — с мыслью быть полезными обществу, а с мыслью, что надо любить и беречь себя и свое окружение. Но нас учили по-другому, я была пионеркой, комсомолкой — пусть и недолго, и я не жалею о том, что у меня другие приоритеты. Я рада, что выросла с таким сознанием. Мне хорошо, когда человек уходит от меня счастливым, говоря: «Спасибо, доктор!» Я от этого получаю радость и энергию.
А семейные заботы — их удается разделить с мужем:
— Мы с работы приходим поздно, и на плечи супруга легло многое, поскольку у него более лояльный график. И родители нам очень помогали. Увы — их с нами больше нет, и теперь старшие наши дочки помогают с младшей.
Врачу больше доверяли — и, я думаю, поэтому тогда было столько талантливых врачей, столько медицинских открытий, наработок
«Врач должен быть настоящим интеллигентом»
— Врач не должен зацикливаться на медицине — он должен читать умные книги, интересоваться музыкой, театром, смотреть хорошие фильмы, ходить на выставки, — утверждает эта удивительная женщина, у которой рабочий день безразмерен, а часть ночи уходит на подготовку к лекциям. — Он должен быть настоящим интеллигентом, иметь неограниченное мышление.
И детей она старается развивать разносторонне, со смехом признается, что «мучает» их экскурсиями на отдыхе — в театры, в галереи, в горы:
— Чтобы стали в жизни волевыми и стойкими. Мы-то пережили 90-е, а они растут в тепличных условиях!
Свободные 90-е — у каждого свои
О 90-х Софья Булгар вспоминает без привычного для многих ужаса — и без восторга перед политическими переменами. Это неспокойное время у нее окрашено в другие «цвета»:
— Это было для меня сложное, но хорошее время. Я ведь оптимист по жизни, я плохое не запоминаю. Я приехала в Казань в 17 лет, родители оставались в Ташкенте, зарплаты были везде никакие, а конвертировать сумы в рубли было сложно. И родители высылали мне посылки с едой. А брат потом рассказал, что был период, когда они ограничивали себя, чтобы поддерживать меня. Я им так благодарна!..
— А бандиты?
— Ну а бандиты и гопники, криминальные войны — все это меня не задело, к счастью. Для меня 90-е — это бедное и… свободное время. Сейчас врачи очень связаны бюрократическими рамками. Лечение ведется строго по схеме, нас загнали в рамки стандартов — это западная тенденция. И история болезни наполовину — это подписи, подписи, подписи, согласия… А тогда история болезни состояла, в основном, из листов осмотра и наблюдений. И советская медицина тогда еще давала врачу свободу творчества. Врачу больше доверяли — и, я думаю, поэтому тогда было столько талантливых врачей, столько медицинских открытий, наработок. Сегодняшний скепсис в отношении советской медицины не оправдан: тогда врач больше мыслил и больше мог уделить пациенту внимания, пойти на оправданный риск, ва-банк — и выиграть, спасти жизнь, здоровье.
Я упертая — все, что я хотела добиться в профессии на данный момент, я добилась
Искренняя благодарность для самого «упертого» врача
Завершая беседу, корреспондент «Реального времени» задала Софье Булгар два вопроса: про самую запомнившуюся благодарность от пациента и про то, как она оценивает промежуточный итог своей профессиональной карьеры — довольна ли достигнутым на сегодня.
— Я упертая — все, чего я хотела добиться в профессии на данный момент, я добилась, — не задержалась она с ответом. — А самая запомнившаяся благодарность — это когда была ординатором, к нам в лазерный кабинет пришла пожилая пациентка из Верхнего Услона — такая классическая деревенская крепкая женщина, надежная, уверенная в себе. И со словами: «Ой, ребята, вы мне так понравились!» — она вручила нам пакет, а в нем была бутылка водки и два соленых огурца. Это был подарок от души!