«Поземельный строй нарушил и семейно-бытовой уклад крестьянской жизни»

Индивидуальные захваты общинной земли

Одновременно с захватами, в которых принимают участие целые общества, развиваются внутри каждого общества индивидуальные или групповые захваты земель и продуктов производства. В этого рода столкновениях мы можем наблюдать те мотивы, которые наиболее ярко выражают и классовые тенденции экономических групп крестьянства сельского общества, и борьбу с семейно-бытовым укладом, порожденным аграрными взаимоотношениями целого ряда десятилетий и событиями эпохи войны и революции.

Архивные материалы больше всего констатируют факты не только насилия, но и засилья «крепкого» мужичка, который пользовался всеми средствами, чтобы оправдать свои захватнические побуждения; материалы отражают и вопиющую бедность, которая опять-таки побуждала не разбираться в средствах, лишь бы хоть на время облегчить свое материальное положение; наконец, эти же материалы дают освещение семейно-бытовых отношений, имевших в своей основе поземельный строй, который, будучи разбит революционным движением, нарушил и семейно-бытовой уклад крестьянской жизни.

Обратимся к типичным примерам, освещающим первый поставленный нами вопрос. В Тойсинской волости Ядринского уезда в июле разбирались конфликты между крестьянами деревень Шор-Касы, Кошлоуш, Ерши-Пось и Аба-Касы по поводу отобрания надельных земель, иногда по решению сельского схода, иногда же самовольно. Документы освещают 11 случаев захвата, причем восемь из них в деревне Ерши-Пось. Мотивировка захвата — отсутствие в селе работников, малосемейность и многонадельность. Основание захвата — постановление Совета крестьянских депутатов от 13 мая. Если и есть налицо противозаконность, то формального свойства: подчас захват не запротоколирован, но сущность его состоит в том, что постановлением 13 мая воспользовались в корыстных целях наиболее сильные кулачки, со свойственной им дальновидностью еще в самом начале работ земельных комитетов занявшие там «соответствующее» личным потребностям положение. Многонадельные и малосемейные могли быть, скорее всего, семьи, оставшиеся вследствие военных действий без рабочих рук с подорванным хозяйством, а вследствие этого и с подорванным же авторитетом. Принимая это в соображение, легко уже объяснить и все противозаконные явления. Подтверждением этого служит двукратная протокольная запись, что члены Ерши-Посинского сельского комитета восемь отобранных душевых наделов «поделили между собой». Волостной комитет порицает это действие и, аннулируя раздел земельных наделов, предписал возвратить наделы. Документов об исполнении последнего не имеется, тем более что захватчики на заседании волостного комитета весьма категорически заявили, что они «раз отобранную землю возвращать обратно не желают».

Аналогичные случаи захвата душевых наделов с преобладанием лишь мировых сделок и возврата земель наблюдаются в Убеевской волости Ядринского уезда, в деревнях Синьял, Дватта-Пюрть, Передние Карыки, Убеево и Малая Шатьма. Здесь эти конфликты не носят той остроты, которую мы наблюдаем в Тойсинской волости, хотя и в Убеевской волости было не все спокойно: население готово было к восстанию, как отмечает протокол от 1 сентября, но не в результате собственных взаимоотношений, а на почве отношения к землям казенного ведомства.

Захваты душевых наделов, независимо от общих переделов, встречались и в Цивильском уезде, в д. Бол.-Бикших, где у четверых крестьян было отобрано семь душевых наделов из числа «мертвых душ», тогда как более 65 таких же наделов осталось в пользовании других крестьян без всяких изменений; то же явление наблюдается в Хормалинской вол., в д. Айбечь, где у одного крестьянина снят урожай ярового и озимого поля с пяти душевых наделов.

Здесь мы видим уже иную мотивировку — необходимость ликвидации наделов на «мертвые души», которые могли сосредоточиться в руках семей, наиболее пострадавших вследствие военных действий от потери на полях сражений своих мужей, братьев и сыновей. Сытый не считался с нуждой и горем голодного.

Подобного рода явления были широко распространены и вызывали не только отклики, но и угрозы по адресу захватчиков как со стороны потерпевших, так и со стороны правительства, хотя причины у тех и других были совершенно противоположны. Особенно усилились эти отклики и угрозы, когда в деревнях началась ликвидация не только «мертвых» наделов, но и живых, то есть таких, которые числились за лицами, взятыми на войну и военную службу и вследствие этого отсутствовавшими в своем хозяйстве.

Так, например, 14 сентября рядовой инженерного полка жалуется на захват двух десятин надельной земли обществом дер. Янзы-Касы: это обращает особенное внимание земельных губернских учреждений. Земельная управа дает такую директиву уездной управе: «необходимо не допускать захвата солдатских земель, так как это может повлечь за собой очень большие неприятности. По возвращении с фронта они будут требовать возврата захваченных полос, и на этой почве возможны самые ужасные последствия. Во избежание этого и во имя справедливости, защищая интересы защитников родины, необходимо в высшей степени осторожно действовать с земельными участками солдат и всеми имеющимися мерами защищать их от самовольного захвата».

Опасения, высказанные представителями земельной управы, были далеко не безосновательны. Деревня имела связь с фронтом, и фронтовики очень чутко прислушивались и вникали в интересы своей деревни, а тем более своего хозяйства и своей семьи. Нежелательные события в интересах деревенского хозяйства могли возбуждать и возбуждали и «нежелательные» для правительства явления. Так, крестьянка дер. Кюстимера, прося возвратить захваченный надел, указывает, что ее два сына, находящиеся на фронте, «услышав об отобрании земли, могут бежать со службы». И действительно, в августе, когда разбиралось это дело, развал армии был уже свершившимся фактом, который может быть оправдан и происходившим в деревне захватом душевых наделов.

«Сильные» пошли и дальше: они стали отбирать душевые наделы на малолетних детей, пользуясь тем, что в подорванном хозяйстве рабочих рук было меньше, чем следовало бы; хотя и тут основная причина упадка хозяйства могла быть та же самая: отвлечение на военную службу рабочей силы.

Теперь обратим наше внимание на случаи иного рода, когда на захват земли, лугов или продуктов производства толкали не кулацкие инстинкты, не эгоистические побуждения личной наживы, а совершенно противоположные явления: материальная необеспеченность, неприкрытая нужда в куске черного хлеба; иной раз это явление осложнялось еще и стихийными бедствиями.

Так, в деревне Толбаевой Чебоксарского уезда Никольской вол. у одного крестьянина, весьма нуждающегося, весенней водой размыло яровой клин. Этот размыв поля переполнил чашу терпения земледельца и толкнул его во время ярового посева на захват у своего однообщественника 290 кв. саженей (!) надельной пашни. Можно сказать, что подобные случаи слишком незначительны, носят частный характер. В отношении фактов это справедливо, так смотрели и крестьяне, а особенно «власти» того времени, но для нас важно в этих случаях подчеркнуть решимость задавленных нуждой крестьян пользоваться без исключения всеми средствами, чтобы улучшить свое материальное положение. Был для этого использован и революционный момент. И неудивительно, что в отношениях с иными классовыми группировками мы встречаем более острые формы борьбы, и чем дальше к осени, тем больше.

Насколько сильна была идея установления трудового землепользования видно из следующего случая ликвидации испольщины на надельно-общинной земле.

В с. Б.-Кодряково Лаишевского уезда Шумбутской вол., бывшем владельческом, мы наблюдаем в конце июня разрешение вопроса об испольной обработке надельной земли. Матрос Якобий «обрабатывал» испольно в течение нескольких лет свой трехдесятинный надел; революция внушила крестьянам, действительно обрабатывавшим землю, поделить ее между собой и отказаться от испольной обработки. Матрос должен был лишиться земельного надела, и только уже волостной земельный комитет восстановил его в правах пользования наделом, но на определенных условиях: чтобы Якобий землю вперед обрабатывал собственными средствами, не продавая и не сдавая ее в аренду; кроме того, к 15 августа должен быть закончен посев, «в противном случае, говорит постановление, земля перейдет в распоряжение здешнего комитета». Таким образом, трудовое землепользование и здесь заявило о себе и уничтожило испольщину, вернее, ее уничтожало.

Революция оказала свое влияние и в области земельно-патриархального быта крестьянской семьи. Прежде всего это коснулось земельных наделов. Взрослый сын желает иметь свой личный, хотя бы и небольшой надел в 0,25 души; протест отца, стремление последнего охранить нераздельность семьи и хозяйства не находит отклика во взглядах сына, который не останавливается перед общественным мнением деревни и выносит вопрос в земельный волостной комитет, всецело ставший защитником интересов молодого хозяина и обязавший отца наделить землей сына из своего семейного участка. Таковой же случай имел место в Шумбутской вол. Лаишевского же уезда, в с. Малом Кодряково, 4 июля 1917 года.

Происходит раздел земель у родных братьев, выделяются вдовы погибших на войне мужей из семьи мужа и от братьев его: поводом к этому служат чаще всего притеснения. Часто эти выделы происходят без острых конфликтов и регистрируются в земельных комитетах как мировые сделки. Подобные случаи имели место в Ядринском уезде в конце июня и начале июля, в деревнях Сюлово и Токшихова-Шербаши Тораевской волости.

В области семейных отношений мы имеем еще случай корректив в отношении землепользования. В силу неизвестных обстоятельств за крестьянкой, вышедшей замуж в деревню Онга-Пось, с 1914 года сохранился душевой надел на ее родине в дер. Крика-Касы Козьмодемьянского уезда Сюндырской волости. В июне сельский сход постановил ее надел с 1918 года передать в пользование другому крестьянину и тем самым восстановить силу обычая. Основное содержание этого факта заключается в том, что крестьяне в силу каких-то причин не могли сделать указанного приговора в свое время, в 1914 г.; может быть, в то время повлияло имущественное положение и авторитет семьи крестьянки Федоровой или же давление начальства, хранившего неподвижность землепользования вследствие военных действий. Но важно то, что лишь революция предоставила возможность восстановить права общества в распределении земель. Жалоба потерпевшей не имела последствий в ее пользу, несмотря на то, что она уже от себя для большего воздействия прибавила, что ей не дают косить траву, хотя этого и не было в действительности. Аналогичный случай был в августе в Чебоксарском уезде, Воскресенской волости в дер. Этнескерь, где до замужества имела надел крестьянка дер. Ибрайял.

К истории аграрно-семейных отношений относится и интересный случай временного лишения душевого надела на усыновленного воспитанника одного из крестьян дер. Трех-Алгашей Мало-Яушевской волости Ядринского уезда. Ввиду того, что такой факт противоречил и обычаям, и законам, надел был возвращен. Нельзя сказать, что в деревне был ничтожный земельный надел (на душу в среднем приходилось около 3 десятин), так что не безземелье вынудило эту вспышку, но вполне возможно, что зажиточность этого крестьянина и корыстные намерения при усыновлении им воспитанника еще в 1910 г. послужили причиной временного лишения душевого надела.

Архивный материал освещает еще один случай, когда семейные отношения, осложненные военными событиями, влекли нарушения земельного строя. В Кибяк-Козинской волости Лаишевского уезда, в татарской деревне Починок Уют, у вдовы убитого на войне крестьянина ее деверь захватил обрабатываемый ею надел в 1,5 души (несколько более 2 десятин). Волостной комитет решил землю у захватчика отобрать и нарушенное пользование землей восстановить. Документы не вскрывают основных причин захвата, но все же этот случай чрезвычайно характерный: он рисует бытовые отношения в деревне, порожденные войной или малоземельем и отразившиеся на аграрно-семейных взаимоотношениях.

Таким образом, в случаях индивидуальных захватов надельной земли мы видим, что на первом плане в качестве захватчиков фигурируют представители зажиточного и кулаческого элемента деревни. Это как нельзя лучше обрисовывается из той мотивировки и поводов, которые сопровождают захват надельнообщинной земли: многонадельность и малосемейность, желание ликвидировать некоторые «мертвые» душевые наделы, а вместе с этим наделы уже давно отсутствующих (преимущественно мобилизованных в армию), наделы малолетних при отсутствии рабочих рук в хозяйстве и даже взрослых (преимущественно из семей, призванных на войну). Значительно реже до октябрьского переворота выступает бедняк, но эти случаи потрясающи по своей материально-психологической мотивировке.

Как общее явление, стремление водворить всюду трудовое землепользование выдвигает практическую задачу ликвидации испольщины. Это проявляется именно в индивидуальных столкновениях.

Наконец, аграрно-семейный быт в связи с революционным движением приходит в сильное колебание. Выделы из семьи, разделы семей, корректирование наделов на усыновленных, ликвидация нарушений семейно-аграрного строя, внесенных павшим режимом, выдел вдов из семьи убитых на войне мужей и захваты их наделов — все это дает довольно яркое представление о том, что и в этой области революционный подъем внес свое влияние и подготовлял почву для дальнейшего углубления этого процесса и создания новых, выдвинутых эпохой революции аграрно-семейных отношений в деревне.

Ликвидация арендных отношений на надельных землях

В большинстве случаев крайняя необеспеченность заставляла крестьян-общинников сдавать свой надел в аренду, и в аренду не зажиточным и богатым крестьянам, а однообщественникам среднего или даже ниже среднего состояния, которые, обладая сравнительно со сдающим в аренду крестьянином либо большим количеством рабочих рук, либо лишней лошадью, обрабатывали арендованный кусок земли своим личным трудом. Подобные явления можно бы назвать голодной арендой, они были чрезвычайно распространены в нашем крае.

Революция выдвинула идеи черного передела и трудового землепользования, а вместе с этим и породила надежду у крестьян поднять захудавшее хозяйство. При этих обстоятельствах голодный арендатор желает закрепить за собой тот участок земли, который снял в аренду и обрабатывал личным трудом, а сдавший в аренду под влиянием тех же веяний стремится возвратить сданную в аренду землю и своей личной работой на ней сохранить за собой право пользования ею. Для сельских и волостных властей создавались довольно затруднительные положения, из которых можно было выйти или нарушив справедливые требования одной из сторон, или отмахнувшись от решения дела по существу и ограничившись формальным решением его.

В упоминавшейся нами деревне Толбаевой мы констатируем случай захвата 2 десятин надельной земли, отданной в аренду отцом захватчика. Захватчик, имея семью в пять человек, вел свое личное хозяйство на 2 же десятинах суглинистой с камнем земли. Возврат сданной в аренду земли имел для него большое значение, но волостной земельный комитет стал на защиту арендатора, обрабатывавшего землю личным трудом. Разбор этого дела происходил во время сенокоса, в конце июня или в начале июля 1917 года.

Сильно распространены случаи расторжения арендных договоров в Лаишевском уез., в Шумбутской волости. Крестьяне-общественники, сдавшие землю в аренду на срок от 5 до 12 лет, в начале июля 1917 г. стали явочным порядком расторгать договоры, объявляя арендаторам свое решение обрабатывать и засевать землю своим трудом, изредка лишь грозя попыткой завладеть урожаем хлебов и сена. Никаких указаний на низкую арендную плату в документах не встречается, фигурирует единственное желание самостоятельно заняться земледелием. Такого рода мотивировку представляли 45 домохозяев из четырех деревень. Количество земли, сдаваемой ими в аренду, чрезвычайно мало: в большинстве случаев по несколько саженей (от одной до 15), а в четырех случаях — по 1—2 души (до 5 дес.); следовательно, сдавалась земля от нужды, от малого надела. Но и снималась в аренду земля не для спекуляции, а для пополнения тощего бюджета: только в двух случаях наблюдается в одних руках 2—3 десятины арендованной земли и в одном — трехдушевой надел (но 6 дес.); каждый из прочих пяти арендаторов имел лишь по несколько саженей. Так что в этом случае мы наблюдаем типичные формы продовольственной аренды.

Арендаторы, за исключением одного случая, происходят тоже из самых малоземельных обществ деревень Околодок-Янасал, Иваново и Торхановка; в последней душевой надел достигал лишь 1,1 дес. Когда вопрос о расторжении договоров предстал на разрешение волостного земельного комитета, последний решил оставить в силе арендные договоры или же помирить спорщиков, что и удалось ему в двух из семи случаев. Никакой остроты в разрешении этих вопросов не было, все разрешалось спокойно; дело даже не выходило за пределы обычных частных отношений исключительно личного свойства, и лишь в одном случае, в дер. Иваново, сельское общество хотело было пустить в общий передел 5 дес., сдававшихся в аренду. Этот тип аренды надельных земель и арендных отношений, по-видимому, сильно распространен, и нам еще придется с ним встретиться.

Дважды аналогичные случаи имеют место в дер. Кутлы-Букашевы Челны той же волости и уезда в августе и ноябре, с той лишь разницей, что отбиралась луговая земля, находящаяся до этого времени в аренде у крестьян другого уезда, именно — Чистопольского.

На этих же основаниях происходит расторжение арендных договоров в Петриковской вол. Краснококш. уезда, в деревнях Красная Поляна и Николаевская, в конце июня и начале июля. В обоих случаях сдавались в аренду полдушевые наделы (1,3—2 дес.). Дело закончилось мировой сделкой.

То же явление наблюдается в д. Петяковой Краснококшайского уезда в конце июня 1917 г. и в деревне Чирш-Тойзи Чебоксарского уезда в начале августа. Необходимо отметить, что в последнем случае земля находилась в аренде 17 лет. Эти тяжбы кончались в пользу крестьян, сдавших в аренду свои наделы.

В Ядринском уезде, в дер. Стрелецкая Слобода Балдаевской волости, мы имеем в июне, ко времени сбора сена, два случая расторжения арендного договора на надельные луговые угодья; волостной комитет защищает интересы сдающих в аренду, но не арендаторов. Несколько позднее, в начале июля, в с. Никольском Хочашевской вол. произошел такой же случай, но уже с пашней, причем крестьянин, сдавший в аренду 400 кв. саж., снял урожай своего арендатора. Такие же явления наблюдаются в Шуматовской вол., но здесь земельный комитет склонил ждать решений Учредительного Собрания.

С противоположным результатом закончились такие же тяжбы в Воскресенской вол. Чебоксарского уезда, в дер. Вторая Чурашева, и в Алым-Касинской вол. того же уезда, в дер. Тене-Касы, где снимали в аренду до 2,25 души крестьяне д. Ольдеева-Изеева и Альем-Касы: решили ждать Учредительного Собрания. Как реагировали на это крестьяне, сдававшие в аренду свою землю, неизвестно. С тем же результатом закончились подобные тяжбы в половине августа в Никольской волости Чебоксарского уезда, в дер. Тансариной и М.-Бишевой; здесь чашка весов в пользу арендаторов склонилась вследствие того, что они сами работали на земле, а сдавшие в аренду крестьяне самовольно нарушили подписанный ими же арендный договор.

Некоторую разновидность представляют собой следующие случаи ликвидации арендных отношений. В Чебоксарском уезде у крестьянина деревни Чирш-Касов был один душевой надел в дер. Сют-Касы Воскресенской волости, который находился в пользовании другого крестьянина, по-видимому, на арендных началах. В 1917 году арендатор отказался возвратить участок; этот самовольный захват был санкционирован и волостным комитетом, который убедил обеспеченного наделом в другой деревне крестьянина отказаться от этого надела и пойти на мировую.

Факты расторжения арендного договора с захватом урожая хлеба арендатора имели место в татарских деревнях Большие Елги и Малый Ошняк Масловской вол. Лаишевского уезда в августе, в аренду сдавалось всего 12 саженей (!). Причины захвата в документах не указаны, но можно предполагать, что и тут руководила нужда и желание путем личной и самостоятельной обработки удержать за собой земельные наделы.

Принцип трудового землепользования, так ярко выступавший основной причиной ликвидации арендных отношений во всех уголках нашего края, как это видно из приведенных примеров, проводился и в тех случаях по отношению к арендаторам надельной земли, когда эти арендаторы не могли самостоятельно обработать и засеять ее. Так в дер. Мамли Козаковы Челны Лаишевского уезда, Шумбутской волости у крестьянки Арентовой взято 4 десятины земли (из них 3 арендованной) вследствие того, что она вовремя не обработала эту землю, имея еще один душевой надел в 2 десятины. Земля была передана в общую разверстку сельскому комитету. Вполне возможно, что опоздание в обработке вышло вследствие отлучки на войну рабочих рук этой семьи, что, по-видимому, не было учтено волостным земельным комитетом или последний не хотел этого учесть. Жалоба Арентовой на постановление волостного комитета в уездный земельный комитет нисколько не изменила позиции первого, хотя из Лаишево и пришло предложение о пересмотре постановления.

Все приведенные примеры показывают, как сильно были распространены (и в течение всего 1917 года) тенденции к уничтожению арендных отношений, хотя бы они вызывались и тяжелой нуждой, большой несостоятельностью как крестьян, сдающих наделы в аренду, так и самих арендаторов. Для деревенских органов власти создавались чрезвычайно тяжелые положения, но все же можно утверждать, что в большинстве случаев столкновения на почве ликвидации арендных отношений разрешались или мировой сделкой, или примирением потерпевшей стороны с постановлением сельского или волостного комитета, редко на подобные решения могли оказать влияние высшие инстанции, да и интерес и внимание к подобного рода фактам проявлялся ими не особенно большой. Очень редко мы констатируем случаи, сопровождавшиеся острыми столкновениями между спорящими за клочок земли крестьянами; мы могли привести лишь один-два факта, сопровождавшиеся захватом не только арендованной земли, но и продуктов производства. Так разрешались создавшиеся на почве арендных отношений конфликты между крестьянами-общинниками, когда обе стороны, находясь в одинаково бедственном положении, по принципу трудового землепользования искали выхода из создавшегося аграрного тупика.

Совершенно противоположные приемы ликвидации арендных отношений наблюдаем мы при экономическом неравенстве тяжущихся сторон.

Крестьянин Долганов в дер. Кочаково Чебоксарской волости и уезда имел 25 паев сенных покосов, с которых собрал до 400 пудов сена наемным трудом. В результате тот, кто косил, и увез к себе сено, не дав возможности распорядиться им арендатору. Последний предлагал как бы за работу пудов 80, но крестьяне не согласились. Однако волостной комитет, базируясь на чисто формальных соображениях, решил дело в пользу арендатора. Последствия этой тяжбы в документах не освещены, но едва ли можно сомневаться, что постановление волостного комитета не имело силы, так как взять обратно захваченное сено было значительно труднее, чем самые луга, если бы таковые были взяты крестьянами-работниками. Приведенный случай рисует арендатора как мироеда, деревенского эксплуататора, в силу чего деревня сводит уже с ним счеты, хотя и пассивно, своим молчанием санкционируя захват его сена своими однодеревенцами. Но этот случай далеко не одинок.

Покровское, Дигитлинское, Буинское и Никольское общества Омарской волости Мамадышского уезда пытаются восстановить свое право на аренду Мурзинских лугов при впадении в Каму реки Шешмы, отошедшее за последние годы к «разным кулакам», поднявшим арендные цены очень высоко, что сделало луга недоступными для крестьян указанных обществ. На этот раз все инстанции поддерживают ходатайство Омарского земельного комитета, поддержавшего иск четырех обществ. Правда, вместе с этими лугами Никольское общество просило луга и земли помещика Лихачева, но это послужило лишь к тому, что Никольское общество было признано уездным земельным комитетом не нуждающимся в лугах, что дало основание отклонить просьбу. Без аренды Мурзинских лугов все означенные общества были крайне бедны сеном, которого хватало лишь на 4 месяца в году. Это движение четырех деревень против кулацкой аренды чрезвычайно характерно для конца сентября и начала октября и в таком уезде, как Мамадышский. В начале октября мы уже можем констатировать выступление против кулака-арендатора вполне успешным.

Аналогичный этому случай произошел в селе Русские Саралы Лаишевского уезда, где сельское общество расторгло арендный договор с крестьянином деревни Тенеевой Ефремовым, арендовавшим 18 десятин земли.

И волостной, и уездный земельные комитеты стали на сторону арендатора и предписали возвратить Ефремову землю, но документы не говорят, чем дело кончилось. Нам же важно подметить как факт расхождения в стремлениях села и волости, так и факт борьбы сельского общества с более или менее крупными арендаторами.

Здесь мы имеем тип кулака-арендатора, который, арендуя сравнительно большие участки, отдавал их снова в аренду, но уже мелкими полосками или, что, скорее всего, эксплуатировал землю наемным трудом, а продукты производства либо сбывал на дальние рынки, если не в казну, либо у себя же в деревне, выждав повышения цен на хлеб и срока «заблаговременного» и кабального найма рабочей силы на предстоящий сезон.

Но были столкновения и иного рода, в которых кулацкий элемент деревни проявлял свою низменную и эгоистическую натуру, не гнушавшуюся ни одним случаем, способствовавшим хоть на грош поживиться при благоприятных обстоятельствах.

Борьба с кулаческими инстинктами мелких хозяйчиков-арендаторов проявилась довольно рельефно в дер. Ташкирмень Сараловской волости Лаишевского уезда. По всей вероятности, еще в июне во время покосов лугов, арендованных у казны еще в 1914 году, произошло три случая присвоения чужой доли арендованных лугов. Краснов и Кожевников арендовали совместно по равной доле 5,5 дес., Ирошамова с Кузнецовым — 4,5 дес., Богатова и Кузьмин — 5,5 дес.

Кожевников, Кузнецов и Кузьмин, пользуясь тем, что арендные договоры были написаны на их имя, и побуждаемые высокой ценой на сено, лишили своих товарищей по аренде причитающегося им урожая сена. Потерпевшие внесли жалобы в волостной земельный комитет. В этих жалобах высказывается сильное негодование по адресу захватчиков, воспользовавшихся свободой лишь для того, чтобы удовлетворить свои эгоистические инстинкты, не гнушаясь самыми низкими с точки зрения справедливости средствами.

Рассказав поступок Кожевникова, Краснов квалифицирует его бесстыдным самозахватом и продолжает: «Ведь новое правительство стремится к миру между крестьянами, дает распоряжения к пресечению разного рода самозахватов, а если мы, земельный комитет, и ваш земельный комитет допустит такого рода самозахваты — то что получится? А получается то, что было во все время при старом, ненавистном режиме: один кулак царствовал, жил, а ты, бедный крестьянин, гнил, не знал, к кому обращаться, и бедный возвращался в свою хату и горько, горько рыдал; обратился бы к небесам, то — слишком далеко, небо не принимает участия в таких делах, тут должен совершиться «человецы правосуд», должна действовать совесть, (она) занимает трибуну на суде, а неправда — да пусть она сгинет». Волостной комитет и другие высшие инстанции восстановили в правах всех потерпевших.

Борьба с кулацкой арендой усиливается главным образом после октябрьского переворота, когда произошло в деревне свержение кулацкого элемента в волостных и сельских комитетах и радикальное углубление революционного процесса на почве ожесточенной классовой борьбы. Материалы довольно отчетливо отмечают это нарастание, а в связи с этим центр тяжести в области ликвидации арендных отношений переносится именно на случаи прежде всего кулацкой аренды, которая, являясь экономическим и классовым бичом деревни, вызывает и более острые столкновения, чем это мы видим при разрешении конфликтов, возникавших на почве голодной аренды**.

* Редакционная коллегия: доктор исторических наук И.К. Загидуллин (научный редактор), кандидат исторических наук И.З. Файзрахманов, кандидат исторических наук А.В. Ахтямова.

** Из истории крестьянских движений в Казанском крае в 1917 году. (Очерк по архивным материалам). Часть 2-я.

Опубликовано в журнале «Вестник научного общества татароведения» (Казань, 1926. №5. С. 81—105).