Ирек Ахметов: «В медицине все меняется. Главное — быть постоянно в теме»

«Стань сначала онкологом, а потом тебе везде будет легко»

С будущей профессией Ирек определился уже примерно к 8 классу, и огромную роль в этом выборе сыграло близкое знакомство с Фоатом Шайхутдиновичем Ахметзяновым. Профессор-онколог, один из самых известных докторов республики, был близким другом отца Ирека, и юноша рос, имея перед глазами такой пример. Быть именно онкологом цели перед собой не ставил — но в итоге вышло так, что профессор Ахметзянов все равно стал его наставником.

Поступив в медицинский университет, наш герой интересовался разными специализациями: акушерством и гинекологией, хирургией и онкологией. С третьего курса Ирек ходил в научный кружок к Фоату Шайхутдиновичу, так что находился в ближайшей к своему наставнику орбите. Потом пошел в ординатуру по неотложной хирургии — проходил ее на базе казанской горбольницы №7, где в дежурные дни во всей красе узнал, что такое приемный покой. Но где-то в глубине души все равно продолжал видеть себя онкологом. В окончательном выборе стези точку поставил профессор Ахметзянов. Ирек Насихович рассказывает:

— В итоге я пришел к Фоату Шайхутдиновичу за советом, какую профессию мне выбрать. Он произнес ключевую фразу: «Стань сначала онкологом, а потом тебе везде будет легко». Потому что мало где еще в хирургии есть такие объемы, как в онкологии, такие подходы. Это уникальная область — по своей красоте, по интеллектуальности, по мануальным навыкам, клиническому мышлению, которое тебе прививается. И я пришел в ординатуру к своему учителю. Могу сказать сегодня: все мои действия, от момента выбора стези и до сих пор, связаны с личным примером Фоата Шайхутдиновича. С его подходами к коллегам, к пациентам, с тем, как он выстраивал учебный процесс. Все каникулы я проводил в операционной, ассистируя ему на вторых, третьих руках и выполняя «домашнюю работу» по исправлению пробелов в теории, которые профессор выявлял

Ординатуру по онкологии доктор проходил в городском онкодиспансере — в простонародье его называли «Клиника под Кремлем». Он до сих пор тепло вспоминает эту клинику — говорит, там была подобрана уникальная команда врачей, медсестер, санитарок. Ту школу, которую прошел Ирек Насихович, он считает лучшей — говорит, что не знает второй такой. А потом, размышляя о том, что каждый состоявшийся врач с благодарностью вспоминает своих учителей, приходит к выводу: если складывается такое ощущение — значит, человек попал туда, куда должен был. Значит, зерно упало в правильную почву. В его случае, уверен он, было именно так.

Твой тон, твоя подача, твой интерес в глазах — все это работает, пациент успокаивается и готов идти на спокойный диалог

«Я всегда работаю безжалостно. Но всегда с участием»

В онкодиспансере (сначала городском, а потом республиканском) Ирек Насихович проработал в общей сложности 10 лет. Специфика онкологической стези подразумевает встречи с достаточно драматическими случаями. Да и в принципе встречаться со смертью приходится рано или поздно каждому молодому врачу. Поэтому нужно уметь выстраивать психологические защиты, иначе работать просто не получится. Доктор говорит, что до сих пор помнит свой первый летальный случай:

— Это случилось на первом году ординатуры и втором году моей врачебной работы. Операция была небольшая по инвазии, но с отягощенным анамнезом, да и рак был запущен. Тогда я был менее всего готов к летальному случаю, к разговору с родственниками по поводу происшедшего — ведь эмоциональная защита у врача выстраивается годами. Так что нет, я до сих пор этого не забыл. Но эмоции со временем притупляются. После каждого печального случая ты садишься, анализируешь, все ли сделал правильно. И если твой вердикт самому себе звучит как «да, ты принял правильные решения и выбрал правильный объем» — ну что же, случилось то, что случилось. На первых таких случаях ты или ломаешься, или идешь дальше. Я выбрал идти дальше.

Мы спрашиваем о том, испытывает ли доктор какие-то личные эмоции по отношению к пациентам, жаль ли ему их — особенно как это было во время работы с онкологическими больными. Он рассказывает, что четко разделяет для себя два понятия — жалость и участие:

— Я всегда работаю безжалостно и хладнокровно. Но всегда с участием в беде пациента. Потому что как только я начну жалеть пациента, у меня что-то пойдет не по плану. Например, возьму не тот инструмент, который мне нужен, стараясь причинить меньше боли — покороче, потоньше. Так что твердые нервы нужны, прежде всего, чтобы не было ошибок.

Спокойно Ирек Насихович относится и к пациентам, которые ведут себя невежливо или даже агрессивно по отношению к врачу. Но он объясняет: каждый больной беззащитен перед болезнью. Настроенность на скандал — возможно, признак того, что человек растерян из-за проблем со здоровьем и непонятными словами в диагнозе, не уверен в себе, и эти чувства пытается закрыть вот таким вызывающим поведением.

— Так что нужно показать человеку, что ты с ним на одной стороне, что ты понимаешь его проблему и пытаешься с ним вместе работать. В медицине есть патерналистический подход (когда доктор сказал, а пациент должен сделать), а есть партнерский — когда ты пытаешься вместе с ним разобраться, что его беспокоит, что с ним происходит. Твой тон, твоя подача, твой неподдельный интерес в глазах — все это работает, пациент успокаивается и готов идти на спокойный диалог. Потом мы говорим о том, как будет проходить лечение, я все стараюсь объяснить. Моя работа сейчас в основном проходит под местным или под регионарным обезболиванием. Так что пациент не в наркозе — он видит, как ты работаешь, твою реакцию, наличие или отсутствие суеты в движениях, как ты разговариваешь с операционной медсестрой, ассистентами. Твое состояние отлично считывается. И поэтому даже если ты строг с пациентом, но работаешь четко и размеренно — он это видит, верит тебе, и вы продолжаете работать вместе.

Защита психики человека устроена таким образом: это все случайность, врачи разберутся, меня отпустят, у кого-у кого, а у меня этого быть не может. Человек отрицает свой диагноз. Так нужно ли его переубеждать?

«К онкологу часто приходит смертельно напуганный пациент»

Приоткрывая перед нами дверь в свое онкологическое прошлое, Ирек Насихович вспоминает: там работа была построена совсем по-другому, чем сейчас. Он рассказывает, что к онкологу часто приходит смертельно напуганный пациент, который распрощался в буквальном смысле со всем, что у него есть. Поэтому онколог первым делом должен его успокоить — и это не всегда должна быть работа клинического психолога. В том числе и потому что психолог в онкодиспансере один, а пациентов — тысячи. Лечащий врач должен установить контакт с пациентом, и это Ирек Насихович до сих пор считает критически важным фактором в лечении:

— Первым делом надо его успокоить: «Здесь работают такие же люди, как в других клиниках, они тоже на вашей стороне и готовы вам помочь. Сначала разберемся в масштабах проблемы и поймем, с чего начать — с хирургического этапа, или с лекарственной терапии, или с лучевой». И спокойно, вдумчиво идти по этим шагам.

А еще раньше у онкологов бытовало два подхода — говорить человеку диагноз или не делать этого. Сейчас стандарты изменились, и пациент обязан знать, чем он болен. Ирек Насихович вспоминает: когда можно было, онкологи старались не озвучивать человеку, чем же он болеет. Если пациент требовал и настаивал на информации — даже тогда старались обходиться общими определениями: например, «образование». Слов «рак», «онкология», «опухоль» избегали как могли:

— Защита психики человека устроена таким образом: это все случайность, врачи разберутся, меня отпустят, у кого-у кого, а у меня этого быть не может. Человек отрицает свой диагноз. Так нужно ли его переубеждать? По моему мнению, моментов, когда нужно обязательно извещать пациента о том, что у него рак, не так много. Например, если речь идет о социально активном человеке, которому четко нужно знать, сколько у него есть времени, чтобы привести в порядок свои дела. Лечение — процесс небыстрый, и на это время у человека должны быт свободны руки и закрыт тыл. В семье, в бизнесе, в общественной деятельности. У них мозг устроен так, что они хотят получить информацию, чтобы все четко проанализировать и разложить.

Сейчас все поменялось, но у Ирека Насиховича отношение к этому моменту осталось прежним: знать о своем раке обязательно нужно далеко не каждому и не от каждого. И сегодня, работая в РКБ, если он вдруг видит в процессе диагностики онкологический процесс, то пациенту об этом не говорит: у того есть свой лечащий врач, который огласит диагноз сам в нужное время, используя правильные слова.

Если человек не будет доверять врачу, ничего не получится. Потому что выздоровление — это тандемная работа

«Пациент должен хотеть выздороветь»

Продолжая говорить об этике врачебного поведения с пациентом, доктор безапелляционно говорит:

— Каждый из нас может выбрать правильный тон, интонацию, жест, взгляд, мимику, беседуя в первый раз с пациентом. И если вы нашли с ним доверительный тон — он тебя выбирает, и вы работаете с этим пациентом. Если не нашли — ок, пусть придет другой доктор и, возможно, у него получится. Потому что если человек не будет доверять врачу, ничего не получится. Потому что выздоровление — это тандемная работа: пациент должен хотеть выздороветь. Думаю, нужно продолжать учить этому студентов, курсантов, взрослых докторов — потому что многие не умеют разговаривать!

Ирек Насихович сетует: часто конфликты больного с системой здравоохранения начинаются еще на входе, на этапе первого обращения, на уровне поликлиники или приемного покоя. С человеком доктор как-то не так поговорил, причем не со зла — просто врач был уставший, среагировал не так, как больной ожидал. Итог — конфликт, жалоба, и пациент априори негативно настроен к любому доктору. «Просто так вот неудачно совпало», — разводит руками наш герой. Но объясняет: не должно такого быть в идеальном мире, и стремиться к этому надо. Кстати, сам Ирек Насихович признается, что очень вспыльчивый по натуре. Но,чтобы справиться с этим, использует психологические приемы, практики, читает книги и консультируется с психологами.

— Главное — осознать простую вещь: ни один психолог не даст тебе готовых вариантов решения. Он даст тебе механизмы, используя которые, ты можешь побороть свою проблему. Психолог подведет тебя к истокам твоей проблемы, а в этом дело за тобой — или ты прорабатываешь ее, или нет, — говорит доктор.

Но как быть с докторами старой школы, отношение которых к жизни менять уже поздно? Многие из них исповедуют тот самый патерналистский подход к медицине, не хотят менять модель поведения с пациентами, а психолог в их понимании — ближайший коллега астролога или, скажем, шамана. Ирек Насихович убежден: в этом смысле нельзя делить людей на докторов старой и новой школы. А можно выделять людей, готовых или не готовых меняться. В пример наш герой приводит своих учителей, мастодонтов профессии, остающихся современными, прогрессивными. Они печатаются за рубежом, в них нет закостенелости, и они продолжают учиться и развиваться, несмотря на почтенный, казалось бы, возраст.

— Мир всегда меняется. Требования меняются. Законодательная база, пациенты — меняется все. Даже болезнь меняется — потому что мы больше о ней узнаем. Нельзя оставаться на месте. Доктор учится всю жизнь!

Главное — осознать простую вещь: ни один психолог не даст тебе готовых вариантов решения. Он даст тебе механизмы, используя которые, ты можешь побороть свою проблему

Из большой хирургии — в малую

После окончания ординатуры перед Иреком Насиховичем встал вопрос, что делать дальше. Как это обычно бывает в республиканском диспансере, свободных ставок не было. И ему предложили уйти из так называемой большой хирургии в сторону малой инвазии, или интервенционной радиологии. Это вмешательства через малые доступы (попросту говоря, через проколы), под контролем УЗИ, рентгена или эндоскопии. Направление это в тот момент стремительно развивалось, и нужны были кадры. Ахметов согласился. Обучился для этого ультразвуку, рентгену — и начал работать.

Интервенционная радиология — это огромный спектр операций, причем везде: и в брюшной полости, и в грудной, и на конечностях. Начиная от диагностики (например, биопсии), заканчивая установкой стентов, трубок, отводящих желчь, мочу и прочие жидкости. В онкодиспансере такие специалисты решали несколько основных вопросов: во-первых, диагностику; во-вторых, помощь пациентам после больших операций.

— Бывает такое, что после обширной операции у пациента возникают так называемые «ожидаемые» осложнения. Например, гематома или истечение лимфы. Чтобы повторно не делать операцию, мы заходим малым доступом, ставим дренирующие катетеры, которые выводят все лишнее наружу, и на этом хирургия для пациента заканчивается. Кроме того, в онкодиспансере я занимался и ангиохирургией опухолей — это такие вмешательства, как химиоэмболизация и химиоинфузия. Это сложный процесс, когда мы через сосуды под контролем ангиографа достигаем опухоли и перекрываем питающие ее сосуды, введя перед этим химиопрепарат. Плюс такой операции — в малотравматичности и отсутствии системного негативного воздействия химиопрепарата. Так можно помогать людям, которым «большая» хирургия пока не в силах помочь из-за нерезектабельности процесса. Мы можем это образование уменьшить до резектабельного состояния, после чего у коллег будет шанс сделать радикальную операцию.

Такими уникальными, ювелирными вещами Ирек Насихович десять лет занимался в онкодиспансере. А потом ему позвонил профессор Михаил Владимирович Бурмистров и спросил, не хочет ли он перейти на работу в РКБ. Ахметову стало интересно, и с 2019 года он здесь, возглавляет отделение рентгенохирургических методов диагностики и лечения №2.

Здесь проводят малотравматичные вмешательства с теми же задачами, что и в онкодиспансере: постановка диагноза, послеоперационная реабилитация и непосредственные малоинвазивные операции. Доктора Ирека Насиховича берут пункции, отводят желчь и мочу, дренируют абсцессы и гематомы брюшной полости, забрюшинного пространства и малого таза. В отделении не лежат пациенты: они приходят сюда на время хирургического вмешательства, а потом уходят назад, в отделение, где проходит их основное лечение.

Плюс такой операции — в малотравматичности. Так можно помогать людям, которым большая хирургия пока не в силах помочь из-за нерезектабельности процесса

«В онкологии я работал с мыслью о том, что не умею обезболивать»

Доктор Ахметов — доктор современной формации. Он весь в движении: такое ощущение, что если он остановится — заскучает и увянет. Поэтому мы наблюдаем, как он с горящими глазами перебирает свои врачебные интересы и с каким увлечением рассказывает про новшество, которое привез в РКБ. Сейчас с подачи главного врача и шефа анестезиологии клиники в РКБ зарождается пейн-менеджмент — обезболивание, один из этапов фаст-трек-хирургии. Речь идет не о накачивании пациента тяжелыми препаратами, которые вместе с болью угнетают ему сознание, кашлевой рефлекс и другие функции организма. Ирек Насихович рассказывает о методике, принципиально новой для татарстанской медицины. Но сначала — преамбула:

— Работая в онкологии, мы всегда видели, что человеку больно. И до операции, и после нее. И работая с пациентом, ты снимаешь боль краткосрочно. А он с этой болью привыкает жить — ему просто деваться некуда. В конечном счете мы не умеем обезболивать, кроме как назначая ему наркотические препараты. В онкологии я работал с мыслью о том, что не умею обезболивать. Мне хотелось большего. Я очень люблю анестезиологов, у меня много друзей среди них. Они всегда в тени хирургов, их никто не видит, но я считаю, что в эту специализацию идут одни из самых умных, читающих врачей. Там надо постоянно развиваться. И вот в кулуарных беседах я выяснил, что есть школа анестезиологов в Архангельске, которая является законодателем мод в этом деле.

И доктор загорелся. Он пошел к главврачу РКБ и попросился на стажировку в Архангельск: несмотря на то, что пейн-менеджмент формально не входил в круг его обязанностей, ему очень захотелось научиться побеждать боль. Шеф согласился с тем, что для клиники это будет полезно, и на 10 дней Ахметов отбыл на стажировку. Суть революционного подхода, которому его там научили, заключается в том, чтобы обеспечить тонкий доступ к нервам и межфасциальным промежуткам, где проходят нервы. Доступ этот осуществляется под контролем УЗИ. А значит, новых мануальных навыков для работы с болью по-новому Иреку Насиховичу не потребовалось: он этим занимался и без того больше десяти лет. А вот чему нужно было научиться — так это куда нужно вводить препарат и какой это должен быть препарат.

— Пришлось поднять анатомические атласы, чтобы вспоминать, где проходят нервы тех зон, с которыми ты никогда в жизни не работал. Это был новый стимул читать, развиваться, двигать работу подразделения, потому что мои доктора — тоже люди очень увлекающиеся. Они посмотрели эффект, которого удается добиваться — и все в итоге сегодня умеют обезболивать таким способом. Сегодняшнее утро в нашем отделении, например, началось с того, что мы обезболили двух пациентов после больших операций (пересадки печени и ПДР). По визуально-аналоговой шкале у них была боль на 9-8 баллов. Такая боль характеризуется как нестерпимая. Но после того, как мы им сделали блоки, она уменьшилась до 0-1 балла!

Пришлось поднять анатомические атласы, чтобы вспоминать, где проходят нервы тех зон, с которыми ты никогда в жизни не работал. Это был новый стимул читать, развиваться

Будет ли Татарстан «республикой без боли»?

Суть метода — в том, что через тонкий прокол препарат под контролем ультразвука вводится точечно в зону нерва, нервного узла или в межфасциальный промежуток. Эта зона насыщается препаратом, он обволакивает нервные волокна и окончания, проходящие там — и пациент на сутки свободен от боли. Если аналгезия требуется дольше, можно или повторить процедуру, или поставить катетер и помпу, которая будет подавать лекарство с заданным промежутком в заданную зону. При этом используются не наркотические препараты, они не влияют на артериальное давление и не зависят от того, есть ли у пациента коагулопатия. Доктора точечно «выключают» чувствительность определенного участка тела человека. «Такая вот акупунктура, грубо говоря», — улыбается доктор.

Прежде чем делать пациенту укол, врачи его тщательно опрашивают: нужно выяснить, где болит, как болит. Из медицинской карты становится понятно, почему болит. Потом нужно выбрать, какой из множества блоков будет работать в данном случае. В пейн-менеджменте особенно важно постоянно читать литературу, потому что за обезболиванием могут прийти по самым разным поводам и с самыми разными участками тела.

— Бывает так, что вечером ты читаешь статью про какой-нибудь случай — а на следующий день к тебе присылают пациента с аналогичной проблемой. И ты так: «Ага! Я это вчера читал, знаю, как помочь». Выполняешь, и пациент после этого чувствует себя так, как будто и не было у него никакой операции. Это же так здорово! — с энтузиазмом рассказывает Ирек Насихович.

Такое «инновационное» обезболивание в РКБ Ахметов начал применять полгода назад. С тех пор количество процедур выросло с одной в неделю до примерно десятка в день. Но говорить о том, чтобы распространять метод по всей республике, пока точно рано: нужно наработать массив своего опыта, все взвесить и понять, увидеть все подводные камни, как в лечебном, так и в организационном процессах. Ирек Насихович объясняет:

— Медицина — это крайне консервативная отрасль. А хирургия — это в квадрате или в кубе консервативная ее часть. Объясню детали: ты приходишь с каким-то новым знанием, с круглыми глазами, с желанием работать. Но чтобы внедрить хоть что-то в большую клинику, ты должен сначала заразить одного-двух-трех людей из твоего ближнего круга. Вот один из них зажегся и говорит: «Давай я к тебе пациента пришлю». Прислал. Ты сделал. Он смотрит и говорит: «Гм!» И шлет второго. На это смотрят его доктора и тоже потихоньку начинают присылать к тебе своих больных. Потом приходит момент, когда в клинике говорят: «Всегда так было». И это нормально. Но нам с нашим обезболиванием пока до такого далеко, мы еще только в начале пути. И не все, что ты откуда-то привозишь, можно интегрировать конкретно у себя. Пока нам нужно доказать, что это работает в масштабе целой клиники. У нас уже много сейчас наработок, они нарастают, но, пока не произойдет некоего качественного изменения, мне бы не хотелось их никуда транслировать.

Медицина — это крайне консервативная отрасль. А хирургия — это в квадрате или в кубе консервативная ее часть

«Теплая бухта» для сотрудников и что делать, если оперировать не с руки

Руководить отделением — дело сложное, признается Ирек Насихович. И дело не столько в прямых обязанностях. Сложно управлять командой молодых, амбициозных, читающих и «голодных до знаний» докторов. Всю их энергию невозможно обуздать, ее нужно перенаправлять в правильное русло. Наш герой рассказывает о своих принципах руководства:

— Я разный руководитель. Стараюсь не доводить до конфликтов. Но мои сотрудники видели меня в гневе. Я тогда сказал две фразы. «Не воспринимайте мою вежливость как слабость» и «Выбирайте какого вы хотите руководителя — спокойного уравновешенного, с которым в диалоге все решается, или деспотичного в стиле «я сказал, вы идите и делайте». Они сделали свой выбор, комфортный в том числе и для меня. Поэтому в этом отношении на работе я могу себе позволить быть расслабленным.

Своих сотрудников заведующий старается держать, как сам выражается, «в теплой и тихой бухте»: это значит, что все общение с внешним миром, включая с руководством, проходит только через него самого. Он уверен: врач должен заниматься только своей любимой работой, а не административными вопросами. Эти вопросы — забота руководителя. Начиная от планерок и летучек и заканчивая обеспечением достаточного количества инструмента и лекарств в отделении. Задача шестерых врачей, которые трудятся под началом Ахметова — работать четко, по плану, без расхлябанности. Минимизировать нежелательные события.

Кстати, здесь в отделении действует еще одно непреложное правило: если что-то не получается, работа не идет, оперировать сегодня не с руки — нужно сразу же остановиться и передать процесс коллеге.

— Это очень важное правило — вовремя остановиться. Все мы люди, мы можем не выспаться или быть в стрессе. Поэтому, если чувствуешь, что операция не идет, остановись, поменяйся, отложи. У врача нашей специальности должна быть максимально твердая рука. Поэтому устал — не работай, этого нельзя. В нашей команде так принято. Если не с руки — уйди ассистировать. Я и сам так могу сделать — если чувствую, что не получается, прошу коллегу закончить за меня процедуру, а сам уйду в ассистенты. Мы меняемся очень легко, нет ничего плохого в том, что начинает операцию один человек, заканчивает другой. Потому что наша конечная цель — довольный пациент. А как мы к этому придем — неважно. Мы работаем командой.

Я разный руководитель. Стараюсь не доводить до конфликтов. Но мои сотрудники видели меня в гневе

«Твой первый рабочий день — первый день поиска новой крутой работы»

Когда Ирек Насихович только пришел работать в РКБ, он начал встречаться с новыми для себя случаями. Например, в онкодиспансере он не сталкивался с панкреатитами, а здесь они пошли к нему нескончаемой чередой. Доктор засучил рукава, взялся за книги и статьи — и узнал все, чего недоставало: как ведется операция при этой болезни, какие нужны расходные материалы, какая должна быть тактика. И это — один из многих десятков примеров. Ахметов говорит: нужно развиваться постоянно, безостановочно, бесконечно. Считает себя амбициозным человеком, а амбициозность, в свою очередь, считает очень полезным и важным навыком для доктора.

— Я поддерживаю это качество у врачей в своей команде. Всегда говорю им: если вы найдете себе какое-нибудь новое крутое место работы, я буду этому очень рад. Это будет означать, что человек вырос из привычных рамок, понял свою силу и конкурентоспособность. Буду очень рад за них. Гораздо хуже, если они зацепятся за место и будут десятилетиями на нем сидеть, потому что уверены: во внешнем мире их съедят и они неконкурентоспособны. Моя мама гордится тем, что со студенчества и до сих пор работает на одном предприятии. Это предмет гордости их поколения. А у меня подход другой: твой первый рабочий день — это первый день поиска новой крутой работы. Ты пришел на работу расти, а значит, должен двигаться вперед. Медицина позволяет расти не только вертикально, но и горизонтально. И если команда клиники, в которой ты работаешь, позволяет тебе двигаться в других направлениях — ты работаешь дальше. Но если тебе становится тесно, что-то мешает расти — значит, надо искать другую работу.

В том, что под его началом работает сплошь умная, яркая, амбициозная молодежь, Ирек Насихович не видит для себя опасности: считает, что это дополнительный стимул развиваться и для него самого.

«Я благодарен супруге»

Ирек Насихович вспоминает, как один из его учителей как-то раз сказал: «Я стал хирургом только благодаря моей жене. Она сделала все, чтобы я занимался только любимой работой». Сам доктор в тот момент был еще молод и не понимал всей сути этого высказывания. А потом, как сам признается, понял: жена этого пожилого врача в свое время закрыла собой все вопросы, не связанные с медициной. Она обеспечила мужу эмоциональный комфорт, дала психологическую защищенность и чувство покоя, «которое может дать только любимая женщина», объясняет наш собеседник.

— Мне посчастливилось его понять. Конечно, нас учили жен не хвалить — счастье любит тишину. Но, думаю, немного можно: я благодарен супруге за свою карьеру и свой семейный покой. За то, что могу спокойно пропадать на работе, могу прийти домой и сразу же уехать назад в клинику. Понятно, что есть и у меня определенные обязательства перед детьми, женой, родителями. Но семья всегда позволяет мне адаптировать их под складывающиеся реалии, — объясняет Ирек Насихович.

Но несмотря на все свои врачебные амбиции и тотальную увлеченность работой, он все-таки показывает себя вовлеченным и очень любящим отцом. В семье двое сыновей — мальчикам 3 и 5 лет. Доктор называет себя строгим папой:

— Меня так воспитывали: маленький ребенок должен понимать две вещи — вот это белое, а вот это черное. Это можно, а это нельзя. Все четко! Взрослея, общаясь, социализируясь, они начнут видеть полутона. Но базовые понятия должны быть заложены в детей дома.

И вроде бы там отдыхаешь, но запущен мыслительный процесс. И еще это честный промысел — у тебя только один крючок, и ты с рыбой один на один

Ирек Насихович убежден: дети — личности, просто еще маленькие. Поэтому нужно помогать им развить то, что в них заложено. Конечно, пока, глядя на папу, мальчики говорят, что будут докторами. Наш собеседник улыбается, пожав плечами: все еще много раз изменится, но давить на сыновей в вопросах выбора профессии он не будет.

— Мой подход прост: разглядеть, к чему тянется ребенок, к чему он расположен, и помочь ему это развить. Если он скажет мне «Я хочу быть дворником», у меня к нему будет только одна просьба: пусть он будет самым лучшим дворником. «Я хочу делать торты» — хорошо, давай будем думать, где и у кого ты должен учиться, чтобы стать классным кондитером. Если человек на своем месте, у него все будет хорошо, я это точно знаю!

Есть у доктора и хобби — рыбалка (фидерная ловля). Он увлеченно рассказывает:

— Внешне это выглядит как: сидит человек часами в кресле. А на самом деле в голове происходит четкий анализ: оценка в начале рыбалки специальными грузами рельефа дна и глубин, четкий подбор прикорма, постоянное подстраивание под погоду, под клев. Ты постоянно анализируешь, что-то меняешь. Это меня и привлекает, интеллектуальность этого хобби — ты анализируешь все, замеряешь, фиксируешь. И вроде бы там отдыхаешь, но запущен мыслительный процесс. И еще это честный промысел — у тебя только один крючок, и ты с рыбой один на один. Получается — кто кого.

Любит доктор общаться с друзьями, круг которых сформировался еще в студенчестве. У них активная походная жизнь: весенний трехдневный сплав по рекам марийской тайги, летние походы с костром и гитарами, выезды в лес, зимние игры в преферанс и покер…

«Мне нравится, когда я оказался полезен кому-то»

Главное, за что Ирек Насихович любит свою работу, — чувство удовлетворенности, когда он видит эффект от своих действий. Тем более что врач его специализации видит его, что называется, здесь и сейчас.

— Было так, стало по-другому, и я это вижу. Мне нравится, когда я оказался полезен кому-то. И не важно, оказал ли эту пользу коллеге советом или пациенту лечением. Еще мне нравится педагогическая часть моей работы и то, что я смог сформировать хорошую команду. Я не требую от них дружбы — требую нормального микроклимата и хорошего КПД. Это получается, и от этого я тоже получаю удовольствие.

Доктор признается: получается у него не все. Поэтому однозначного довольства собой нет. Как и все остальные, он постоянно рефлексирует — и это так же нормально, как и испытывать амбиции. Самокопание должно присутствовать у каждого врача, но до определенных пределов.

Так с любой проблемой: можно от нее бегать и морщиться, а можно сесть и решить ее

— Ты пришел, проанализировал свои действия, спросил себя: все ли было правильно? Нет, не все. Где слабину дал? Вот здесь. Как это исправить? Изучаешь вопрос, звонишь старшим коллегам, советуешься. Разобрался, понял ошибку, в дальнейшем учтешь ее. И все, идешь дальше. Без этого никак нельзя.

А когда мы спрашиваем о том, что доктору не нравится в его работе, он удивляется: дескать, что значит «не нравится»? Работать из-под палки невозможно, это приведет к выгоранию. А если видишь перед собой проблему — нужно или менять к ней отношение, или решать ее.

— В медицине все меняется. Главное — быть постоянно в тонусе и в теме. Такого, чтобы что-то мне не нравилось — такого нет в моей работе. Я сейчас знаю: надо просто брать и делать! И так с любой проблемой: можно от нее бегать и морщиться, а можно сесть и решить ее.