Как исламофобия в Бельгии стала нормой

Недавняя погоня за вооруженным офицером Вооруженных сил Бельгии, который угрожал известному вирусологу и подозревался в подготовке атаки на мечеть, многое показала нам о ситуации с крайними правыми в Бельгии.

Этого военнослужащего, который в период с 2011 по 2017 год несколько раз участвовал в операциях в Афганистане, нашли мертвым в прошлом месяце после того, как тот провел в бегах несколько недель. Тем временем всего за несколько дней группа в Facebook, поддерживающая этого человека, собрала более 50 000 участников, прежде чем была заблокирована администрацией социальной сети. Один их лозунгов на этой странице гласил: «Человек, который посмел высказать то, о чем мы думаем».

Крайние правые дискуссии сейчас находятся на подъеме в Бельгии, особенно в говорящей по-фламандски (диалект нидерландского, — прим. ред.) части страны. В этой части страны крайняя правая партия «Фламандский интерес» набрала поддержку примерно в 20% избирателей.

В 2017 году Тео Франкен (на фото на постере), тогдашний государственный секретарь по вопросам убежища и миграции и член националистической партии «Новый фламандский альянс», опубликовал в «Твиттере» опрос об операциях по спасению мигрантов в Средиземном море, а через пару часов удалил его. Подавляющее большинство проголосовавших (примерно 900 из 1000) заявили, что нужно исключить потерпевших кораблекрушение мусульман из спасательных операций. Опросы показали, что его жесткая позиция в отношении миграции сделала его популярным среди избирателей, но также вызвала раскол правительственной коалиции.

Несколькими неделями ранее другой опрос показал, что 74% бельгийцев считают ислам «нетолерантной» религией, 60% считают его угрозой, 43% считают, что быть бельгийцем и мусульманином — несовместимо, а 40% считают, что мусульманам нужно что-то сделать с терроризмом.

Ограничения для мусульман

Уже на протяжении трех десятков лет в Бельгии идут дебаты вокруг интеграции самого ислама и исповедующих его людей. Оценить влияние таких дебатов затруднительно, но можно заметить следующее: они разрушили барьеры того, что можно публично говорить о самом исламе и мусульманах. Большинство этих комментариев сосредоточены на публичных проявлениях ислама и религиозных практик и привели к правительственным ограничениям в отношении мусульман.

Самая распространенная тема в таких дебатах — это женское одеяние. Споры по этому поводу варьируются вокруг восприятия хиджаба или как символа исламизма и угнетения женщин, или, наоборот, как символа свободы воли и публичного выражения веры. Споры вокруг этого возникают часто, особенно в контексте поведения в образовательных учреждениях и на госслужбе.

В 2012 году Конституционный суд подтвердил запрет на ношение хиджаба, полностью закрывающего лицо, после двух раундов парламентских дискуссий, на которых — по иронии судьбы — депутаты зашли так далеко, что цитировали Коран, чтобы доказать тот факт, что ношение такой одежды не было религиозной обязанностью.

В 2015 году бельгийская компания получила халяльный сертификат на свой продукт — известный бельгийский деликатес под названием «Льежский сироп», приготовленный из сахара, яблочного и грушевого сока — с целью экспорта его в Индонезию. В ответ местный политик вернул компании свою банку сиропа, заявив, что это «измена традициям» и что он никогда больше не будет его есть, даже если в сиропе не были изменены ингредиенты, чтобы он был признан халяльным. Глава Сената Кристин Дефрейн сказала, что она понимает беспокойство по поводу этого сертификата, поскольку «он свидетельствует о подчинении культурному ярлыку, который не является бельгийским».

В 2017 году два региона (Фландрия и Валлония) решили запретить ритуальный забой, который был разрешен при определенных условиях, и иногда поднимали вопросы, связанные с организацией отслеживания за страданиями животных. Основным аргументом были утверждения, что ритуальный забой намного более болезненный для животного, чем не ритуальный, несмотря на то, что ритуальные забои составляют лишь около 20% всех забоев, и несмотря на множество видеороликов, снятых активистами защиты животных, демонстрирующих трудности животных на не ритуальных бойнях.

«Противники бельгийской идентичности»

Что ясно из этих дебатов, так это то, что исламу и самим мусульманам регулярно приписываются негативные культурные ценности. И что они противопоставляются естественно терпимой «бельгийской» идентичности. В этом контексте за более чем два десятилетия исламистские террористические атаки стали олицетворять угрозу нового «троянского коня» и разделение между «нами» (коренными бельгийцами-немусульманами) и «ими» (иностранцами из мусульманских стран).

Например, через несколько дней после террористических атак 22 марта 2016 года, когда в результате трех взрывов террористов-смертников в аэропорту Брюсселя и на станции метро в городе погибло 32 человека, Ян Джамбон, тогдашний заместитель премьер-министра (ныне премьер-министр) и член Нового фламандского альянса заявил, что «значительная часть мусульман танцевала на улицах после атак» без каких-либо доказательств своих утверждений.

Такой крайне правый политический дискурс пока не существует во франкоязычной части страны, но и там политические дебаты вокруг ислама и мусульман также радикализируются. Так же, как во Франции и Нидерландах, ученых, занимающихся детальным анализом подобных ситуаций, преследуют и оскорбляют в социальных сетях и, что более важно, обвиняют в пособничестве исламистам.

Свобода выражения мнения — основной принцип либеральных демократий, и публичные дебаты никогда не означали консенсуса. Однако нынешняя степень поляризации вокруг ислама и мусульман, которая привела не только к отсутствию вежливости, но и к угрозам насилия, подрывает саму идею публичных дебатов.