Надо входить в обложение

Цифровизация налогообложения

— Налогообложение и бизнеса, и физлиц сейчас активно цифровизуется. В чем вы видите конечную цель такой цифровизации? Означает ли этот процесс, что абсолютно любое взаимодействие с налоговиками у нас в скором времени будет вестись онлайн?

— Сложно назвать точные сроки, когда это может произойти.

По мере того как Федеральная налоговая служба (ФНС) концентрирует у себя все больше и больше финансовой информации, мы пришли к тому, что сейчас создаются сервисы, которые позволяют автоматически предоставлять налоговые вычеты с учетом того, что вся подтверждающая информация уже оцифрована и есть у налоговой службы. ФНС уже не нужно от налогоплательщиков получать здесь какие-то подтверждающие документы.

Следующим шагом станет постепенная трансформация порядка уплаты налогов в целом: у плательщика со временем отпадет необходимость представлять налоговую декларацию в ФНС в принципе. ФНС будет автоматически исчислять налоговые обязательства на основе тех сведений о деятельности налогоплательщика, которые у нее есть. С каждым годом этой информации все больше — это и данные онлайн-касс, и электронные счета-фактуры, и сведения от иностранных налоговых администраций. В будущем по мере обобщения этой информации мы сможем полностью отказаться от деклараций, налогоплательщик будет получать уведомления от ФНС и уплачивать налоги на основании расчетов налоговой.

Сейчас система администрирования у нас выстроена так, что налогоплательщик рассчитывает свои обязательства и уплачивает налоги, а ФНС перепроверяет за ним эти расчеты. Со временем же мы придем к обратной системе, когда уже ФНС будет рассчитывать налоговые обязательства, а налогоплательщик — перепроверять расчеты ФНС. Это, конечно, сильно упростит налоговое администрирование в будущем.

— Сколько времени может занять переход к такой системе?

— Теми темпами, которыми мы сейчас развиваемся, думаю, на это уйдет пять, максимум десять лет. То есть уже к концу 2020-х годов этот переход может состояться.

— В конце двадцатых годов также истекает срок эксперимента с самозанятыми, уплачивающими налог на профессиональный доход (НПД). Не считаете ли вы, что нужно все-таки перевести НПД из экспериментального в постоянно действующий формат? Или поменять что-либо в действующем режиме, сделать для них обязательными пенсионные взносы, например?

— Я считаю, что обсуждать это преждевременно. Мы обещали самозанятым десять лет стабильности. Нужно сдержать слово, потому что люди нам поверили — у нас зарегистрировано уже более 2,3 млн самозанятых. Давайте оправдаем их ожидания. Я считаю, что именно это наша ключевая задача сейчас. По пути ужесточения условий эксперимента мы точно не пойдем.

Конец «налоговых гаваней» и поддержка МСП

— Сейчас мы наблюдаем целую кампанию денонсаций Россией соглашений с «налоговыми гаванями». С чем это в первую очередь связано и что Минфин считает в этой политике своей конечной целью?

— Так сложилось, что российский бизнес с российским капиталом при структурировании через «транзитные юрисдикции» платил налоги в российский бюджет по ставке условно 2—3%, тогда как аналогичные ставки внутри страны у нас в разы выше. Такую систему налогообложения мы считаем не совсем справедливой, не отвечающей интересам России. Именно поэтому была инициирована эта кампания.

Мы исходим из того, что прибыль, которая заработана в России, должна быть обложена по адекватным ставкам именно внутри нашей страны. Естественно, нас не могла устраивать ситуация, когда есть девять-десять «транзитных юрисдикций», через которые российский бизнес снижал налоговую нагрузку в пять-шесть раз, используя технические компании в таких юрисдикциях.

А когда кризис, вызванный пандемией, обострил необходимость в дополнительных доходах бюджета, вместо того чтобы увеличивать налоговую нагрузку внутри страны, конечно, мы искали источники доходов вовне. И обратились как раз к выплатам в адрес иностранных компаний, с тем чтобы выровнять для них уровень налогообложения до уровня внутри России. Запустили цепочку пересмотра соглашений: предложили ряду стран повысить ставку налога у источника до 15% в отношении дивидендов и процентов, что является, по нашему мнению, справедливым уровнем налогообложения таких выплат. Сам по себе вопрос пересмотра соглашений назрел давно, такие планы у нас были и до пандемии, просто потребность в дополнительных доходах ускорила его рассмотрение.

— В прошлом году прошли крупные налоговые изменения: уменьшилась налоговая нагрузка на малый и средний бизнес, а с другой стороны — увеличилась нагрузка для добывающего сектора. Насколько эффективными эти меры оказались для бюджета, бизнеса и отраслей экономики?

— Первая часть — это меры системной поддержки, которые мы оказали малому и среднему предпринимательству (МСП). В первую очередь, это снижение практически в два раза ставки страховых взносов предприятиям МСП на долгосрочную перспективу. В плане налоговой поддержки мы также за II квартал 2020 года списали субъектам МСП из пострадавших отраслей отдельные налоги и страховые взносы, предоставили рассрочку и отсрочку за I и II кварталы по остальным налогам и страховым взносам.

Уже сейчас можно говорить о том, что весь комплекс мер, который был предложен государством, в том числе налоговые послабления, дал позитивный эффект — совокупный фонд оплаты труда в секторе МСП по категории плательщиков, применяющих пониженный тариф страховых взносов, уже в IV квартале прошлого года вырос на 20% по сравнению с тем же периодом 2019 года, число занятых в МСП также увеличилось.

Если же говорить о сырьевых секторах, где мы, наоборот, повысили налоговую нагрузку, то тут изменения не оказали негативного влияния ни на инвестиционную активность, ни на рентабельность этих отраслей. После пандемии, как мы и предполагали, начался сырьевой суперцикл, и сейчас рентабельность практически всех сырьевых секторов — нефтяной, металлургической — превышает уровни и 2019, и 2020 года.

«Трехзначные цены на нефть вряд ли возможны»

— Будут ли в налогообложении «нефтянки» новые налоговые донастройки?

— У нас есть большой ресурсный потенциал, который сейчас не используется. По мере того как мы будем выходить из сделки ОПЕК+ и появится возможность наращивать добычу, конечно, надо более полно реализовать ресурсный потенциал в традиционных регионах нефтедобычи — в Западной Сибири в первую очередь.

И здесь мы должны искать баланс. С одной стороны, добиваться бюджетной эффективности стимулирующих мер на среднесрочном горизонте, а с другой — создавать условия для наращивания добычи. По сути дела, в таком случае увеличение добычи позволит нам компенсировать снижение налогов. Здесь нужно искать решение по отдельным выработанным, обводненным низкодебитным месторождениям, которое будет отвечать интересам государства и одновременно позволит использовать незадействованный сейчас ресурсный потенциал.

—У сырьевого суперцикла, о котором вы говорите, есть что-то общее с сырьевым суперциклом 2000-х годов, который привел к серьезному росту экономики?

— Он будет более краткосрочным. Сейчас сформировался дисбаланс между спросом и предложением, который возник из-за локдаунов прошлого года в крупных экономиках. Со временем, по мере того как будет наращиваться производство, — а мы это уже видим, производство в сырьевых секторах увеличивается не только в России, но и во всем мире — этот дисбаланс будет устранен, и цены вернутся в нормальное русло, в котором они были до 2020 года.

— По вашему прогнозу, сколько он продлится и возможны ли, скажем, в его рамках трехзначные цены на нефть?

— Нет, трехзначные цены на нефть вряд ли возможны. По нашим оценкам, новый суперцикл продлится максимум год.

— Как вы считаете, из-за чего не растут инвестиции в нефтедобычу? Это общий тренд или следствие налоговой политики?

— Здесь нужно детально анализировать ресурсную базу каждой отдельной компании. Все упирается в ту доходность, на которую ориентируются. Нефтяные компании привыкли к доходности 15—16% годовых. «Доходность 12—13% нас не устраивает, и из-за этого мы начинаем увеличивать размер дивидендов» — это возможный посыл компаний. Но с точки зрения государства, 12—13% — это тоже хорошая доходность. И не факт, что те деньги, которые будут выплачены в виде дивидендов, смогут такую доходность принести. Поэтому это всегда дискуссионный вопрос.

В любом случае у нас есть долгосрочная цель по увеличению доли инвестиций в ВВП минимум до 25%, поэтому мы будем искать возможности, как более полно использовать ресурсный потенциал и поднять уровень инвестиций в секторе добычи с текущих 2 трлн рублей, который стандартно обеспечивают компании. Будем продолжать ту работу, о которой я говорил: искать способы, как увеличить добычу в традиционных регионах нефтедобычи. Надеемся, что это как раз в будущем подстегнет рост инвестиций в нефтяном секторе.

— Возможно ли введение дополнительных льгот для разных видов трудноизвлекаемых запасов после 2023 года? Или добыча будет стимулироваться через налог на дополнительный доход (НДД)?

— Мы вводили НДД как раз для того, чтобы отказаться от адресных льгот, от «лоскутного одеяла». Это у нас в целом получилось. Поэтому мы как Минфин на будущее для себя видим механизмом стимулирования через расширение периметра НДД.

От онлайн-торговли алкоголем отговорил Минздрав

— Как Минфин относится к идее ввести минимальные розничные цены (МРЦ) на весь алкоголь? Такие предложения уже не раз звучали.

— Введение МРЦ возможно, только если есть консенсус между игроками на рынке и регулятором. Если такого консенсуса нет и не все на рынке разделяют необходимость введения МРЦ, то это преждевременно.

В некоторых случаях МРЦ — это уместный механизм регулирования, особенно в отношении подакцизных продуктов, по которым заведомо понятно, по какой цене они не могут продаваться. То есть если цена товара ниже, чем сумма акциза, который за него уплачивается, то это странно. Значит, кто-то просто не платит акцизы и работает «всерую». Поэтому в некоторых случаях МРЦ как инструмент обеления рынка может помочь. Например, так было с водкой. Но, повторюсь, введение МРЦ по каждому отдельному виду товара возможно только при наличии консенсуса в этом вопросе среди добросовестных участников рынка.

— Почему было решено отказаться от планов по интернет-торговле алкоголем и возможно ли возвращение к этому вопросу в будущем?

— Решено было отказаться из-за позиции Минздрава — которая, в принципе, оправдана, — что введение онлайн-торговли алкоголем увеличивает доступность спиртного. Это тезис, с которым сложно поспорить. Мы должны либо смириться с возможным ростом его доступности и пойти на этот шаг, либо не допускать онлайн-торговли алкоголем.

На данный момент договориться с Минздравом не удалось, их позиция возобладала. Если в будущем нам удастся убедить коллег, тогда мы вернемся к вопросу онлайн-торговли. Пока вопрос отложен на неопределенный срок.

— Недавно было объявлено о проведении эксперимента по маркировке алкоголя в Калининграде. Почему вы его решили провести именно там и каких результатов ждете?

— Да, было принято решение наносить марки непосредственно на территории России. То есть раньше вся импортируемая алкогольная продукция уже на границе с Россией должна была иметь нанесенную марку. Соответственно, это позволяло развивать бизнес по нанесению марок за пределами России.

Эксперимент с Калининградом направлен на то, чтобы эту услугу по маркировке бутылок перенести в Россию и увеличить тем самым занятость внутри страны, чтобы прибыль от этого получали российские предприятия. При этом нельзя допустить негативных последствий для контрольных функций, которые выполняет Федеральная таможенная служба, и снижения эффективности контроля. Поэтому мы решили протестировать это в анклаве — в Калининграде. Если эксперимент там будет удачным, потом его уже можно будет тиражировать на остальную территории страны. Главное, что это поможет увеличить занятость и создать дополнительную налоговую базу внутри России.

— В июле начинается эксперимент по прослеживаемости товаров. Бизнес не очень доволен критериями отбора — судя по заявлениям торговых ассоциаций, в систему попадает слишком широкий набор, что несет для них риски увеличения административной нагрузки. Насколько такие опасения, по-вашему, оправданы? И намерены ли вы что-то корректировать в связи с такой позицией бизнеса?

— Критерии отбора мы еще будем обсуждать. Сейчас пока договорились о закрытом перечне товаров, которые попадают в систему прослеживаемости, по которым у нас нет спорных вопросов. А вот по более широкому перечню и в целом по критериям отбора мы будем продолжать консультации с бизнесом, чтобы найти взаимоприемлемое решение.