Ольга Скепнер — о музыкальной индустрии, джазе и QUATERNION

«Поверьте мне, они привезут в Татарстан «Грэмми»

— Ваши многочисленные проекты в прошлом году натолкнулись на стену карантина. Как вы пережили этот период?

— Каким был 2020 год для всей нашей индустрии, думаю, объяснять не надо. Конкретно у меня в прошлом году «рухнули» четыре фестиваля. Уже почти готов был к осуществлению июльский фестиваль в Кремле, а в августе мы должны были возвращаться в усадьбу Сандецкого. Причем мы ждали на него артистов мирового класса — например, начинать фестиваль должен был Ришар Бона, а завершать — Игорь Бутман. Повторить эти планы я уже точно не смогу. Фестиваль в Ратуше тоже «рухнул» — и весенний, и осенний сезоны. Еще должно было быть два фестиваля в Иннополисе, и они тоже поставлены на паузу — до сих пор они не получили разрешения на проведение.

Сначала, конечно, я рыдала. Потом решила переждать. Мы очень долго ждали, когда Роспотребнадзор позволит открыть концертные площадки. Но даже когда это случилось — на 50% посадки в зале что-то серьезное сделать невозможно. И все инвесторы, конечно, затихли — в таких-то условиях. Так что мы вообще ничего не могли сделать, не могли двинуться ни в какую сторону.

— Но когда все ожило, вы представили в Казани удивительный проект — струнный квартет с девятью концертами в музеях Татарстана.

— Начнем с того, насколько сложна сама по себе история со струнным квартетом. Этот жанр — архисложный. Это недостаточно востребованная, коммерчески нереализуемая музыка, и в России сейчас наблюдается упадок жанра не только струнного квартета, но и в целом камерной музыки. В отличие, кстати, от Европы, где до пандемии был его ренессанс с многочисленными фестивалями камерной музыки.

В мире не так много струнных квартетов, и каждый из них — бренд: Juilliard String Quartet, Emerson String Quartet, «Бродски-квартет», «Квартет Давида Ойстраха», «Квартет имени Бородина»… И мне эта мысль показалась любопытной.

Но пришла я к ней не сразу: весь прошлый год меня практически уговаривал на это виолончелист Сергей Пономарев, выпускник Казанской консерватории и окончивший аспирантуру Санкт-Петербургской консерватории, а сейчас работающий в оркестре musicAeterna у Теодора Курентзиса.

— То есть и QUATERNION был собран специально под этот проект?

— Ну не совсем под этот… Квартет был собран прежде всего во имя существования самого квартета. Но ребята продолжают работать у Теодора, там их основной контракт. А второй контракт — с квартетом. Генератором идеи был Пономарев, он собрал остальных троих ребят и пригласил меня на реализацию этого проекта. Это мне показалось любопытным: сделать бренд из квартета. Над этим надо работать, и я долго думала, как выстраивать это все на российской почве. Сергей ходил за мной по пятам: «Никто, кроме тебя, этого не сделает». А я ему отвечала: «Но ведь дело моей жизни — джаз».

Я никогда не пробовала продюсировать и организовывать проекты в классической музыке. Но в январе 2021-го все-таки он меня «дожал», и я начала работать.

— На какие средства существует коллектив? Ведь даже на то, чтобы привозить музыкантов в Казань на все эти концерты, нужны нешуточные деньги.

— В этом очень серьезно поучаствовала Ирада Хафизяновна (Аюпова, министр культуры Республики Татарстан, — прим. ред.). Я искренне ей благодарна — она очень открыта искусству. К ней всегда можно прийти и задать вопрос — и всегда получить конкретные ответы.

Мы пришли с Сережей к ней в кабинет, и я ей сказала: «Поверьте мне, они привезут в Татарстан «Грэмми». Давайте их поддерживать, дайте им субсидии». Ирада Хафизяновна попросила расписать программу проекта, и я спросила, а где мы будем его делать. Она и ответила: «В музеях».

Мы ушли с этой идеей, Сергей придумал огромную программу, получилось девять концертов, я расписала все — получился большой просветительский проект, объединяющий музыку, изобразительное искусство, медиаинсталляции, музейное пространство. Там и Дебюсси, и Шостакович, и татарские композиторы, и джаз, и Бетховен, и современная музыка… Вот с этой программой я и пришла вновь к министру.

Нам стоит гордиться, что в Татарстане можем себе позволить такой проект. Его полностью субсидирует Министерство культуры Республики Татарстан, и наша сердечная благодарность от QUATERNION и меня лично — Ираде Хафизяновне. Это недешево — дороже, чем джазовые артисты. И это большая гордость, что в постпандемическую ситуацию, когда «молчит» вся Европа, у нас идут такого рода мероприятия — просветительские, с высоким художественным значением искусства. И пусть зал мы можем пока собирать только на 75%, но это очень дорогого стоит. И это — в Казани, даже не в Москве! Так что квартет QUATERNION в музеях — предмет моей огромной гордости.

Я всегда делаю только то, что сама знаю и люблю. Скепнер — это знак качества, скажу без лишней скромности. Никакой ерундой никогда заниматься не буду — лучше буду дома сидеть. И не поднимусь делать что-то, пока не влюблюсь в проект. А в квартет я влюбилась

«Скепнер — это знак качества, скажу без лишней скромности»

— А как музыканты из musicAeterna отнеслись к татарскому концерту? И, собственно, вы сами — я лично не помню, чтобы вы когда-либо делали национальные проекты доселе. Между тем концерт в музее Габдуллы Тукая произвел фурор.

— Да, и одно издание даже назвало нас «национальным достоянием». С этими музыкантами я впервые за 21 год продюсерской карьеры сделала концерт татарской музыки, полностью окунувшись в это. Всю эту музыку мы пропустили через свое сердце. Ребята занимались по 7—9 часов в день, учили новые для себя произведения, ведь струнный квартет — это титанический труд, сложно играть вчетвером, не спрячешься за массой оркестра.

Кстати, очень интересно было подбирать музыку для этого концерта. Например, там впервые прозвучал квартет Назиба Жиганова — я нашла его в архиве консерватории, он даже не был издан. В партиях инструментов не все было дописано — местами ребята дописывали сами. И он прозвучал!

А еще мы исполнили произведение Эльмира Низамова. Я позвонила ему за неделю до концерта и спросила, есть ли у него что-то для струнного квартета. Он выслал нам свою юношескую дипломную работу, предупредив: «Я даже не слышал, как он звучит». Но за день до концерта испугался и хотел, чтобы мы сняли это с программы — он был не уверен, что квартет надо исполнять, говорил, что это юношеская еще работа. А музыканты-то его уже выучили и играли! И я пригласила Эльмира на репетицию и прогон. И вот он идет по музею Тукая, слышит, как они играют, и говорит: «Какая музыка классная. Хоть бы это была моя!» А я ему отвечаю: «Так это твоя и есть…» Ну, конечно, он шутил… мы посмеялись.

И слушатели тоже оценили его музыку. Зал встал, когда ребята сыграли этот квартет в завершение концерта.

— Зрители, насколько я понимаю, хорошо приняли этот ваш проект, билеты на него достать непросто. Он может окупиться коммерчески?

— На первый концерт мы с трудом собрали зал, рекламу не давали. А сейчас у нас аншлаги, да еще какие! Но посадка в зрительном зале, по закону, не может быть больше 75%. Однако говорить об окупаемости, конечно, не приходится — повторюсь, это очень дорогой проект. И если бы не Министерство культуры, он не состоялся бы.

И это, кстати, нормальная история. Есть в музыкальном бизнесе такое понятие, как «болезнь Баумоля». Экономист Уильям Баумоль еще в начале прошлого века написал научную работу о том, что на деньги с билетов за концертную деятельность невозможно организовать концерт, тем более с прибылью.

Издержки на проект будут всегда выше. И это мировая практика, индустрия это такая — у нас издержки всегда выше, чем прибыль с проекта. Поэтому любые концертные шоу возможны лишь только при наличии двух составляющих: государственного финансирования и коммерческих вложений. Мы не можем существовать на самоокупаемости. И по этому поводу не нужно заламывать руки и страдать — просто это надо принять как факт. Поэтому многие культурные проекты на Западе субсидированы государством: во Франции полностью, в Америке — только на 5%, остальное спонсирует бизнес.

— Вы, которая всегда продюсировала джазовые фестивали, как в итоге себя чувствуете? Полюбили этот проект?

— Я всегда делаю только то, что сама знаю и люблю. Скепнер — это знак качества, скажу без лишней скромности. Никакой ерундой никогда заниматься не буду — лучше буду дома сидеть. И не поднимусь делать что-то, пока не влюблюсь в проект. А в квартет я влюбилась. И если сейчас спросить меня, что интереснее, джаз или этот проект, я не отвечу. Кстати, с музыкантами была идея сделать совместную пластинку — чтобы я поработала не как продюсер, но и как певица. И может быть, QUATERNION будет играть и джаз — вместе со мной. Мы думаем над этим.

Джаз — это элитарная культура. Это культура для избранных — и я имею в виду не толстосумов, а тех, кто понимает этот музыкальный язык. Джаз — это музыка для интеллектуалов

«Это будет возвращение в усадьбу Сандецкого»

— А что джазового мы от вас увидим в этом году?

— Последние несколько месяцев я вовсю думаю над джазовым фестивалем. Запланировали мы его на конец лета, четыре концерта должны будут пройти с 5 по 26 августа. Это будет возвращение в усадьбу Сандецкого, в нашу камерную, уникальную атмосферу. У меня уже готовы все сметы и бюджетирование, подготовлено письмо президенту Татарстана Рустаму Минниханову — с просьбой о разрешении на проведение фестиваля и хотя бы о частичном субсидировании. Президент уже поддержал нас в 2019 году, во время фестиваля в Казанском кремле, и этот проект «взлетел». Хотели «взлетать» и в 2020-м, но нас остановила пандемия…

— А кроме государственного субсидирования, какие средства вы хотите привлечь? Планируются ли спонсоры и можете ли вы, например, выиграть грант?

— Нам всегда помогают спонсоры, но это довольно сложный формат. Огромный вклад в джазовый фестиваль делает крупный бизнес республики, но такого, чтобы пришел один генеральный спонсор и взял на себя все четыре или восемь концертов, — такого еще никогда не было. А грант взять тоже непросто. Нужно, чтобы организация подходила под грант — это должно быть не ИП, не ООО по форме — как у меня, а фонд.

Так что проблем с финансированием серьезных проектов по-прежнему остается много, и нам, конечно же, очень нужна помощь правительства, чтобы делать фестивали — и классические, и джазовые.

— Каких артистов мы увидим в усадьбе Сандецкого этим летом?

— Я, как суеверный человек, пока не буду раскрывать список приглашенных музыкантов. Но поверьте, это будет проект высокого уровня. Лишь бы только новых пандемических ограничений не случилось и фестиваль смог состояться.

Показывать слушателю то, с чем он еще не встречался. Я свою роль, свой смысл существования в этом вижу

«Джаз — это музыка для интеллектуалов»

— Вы всегда говорите, что джаз — дело всей вашей жизни. При этом любителей этой музыки все-таки немного, даже в условиях такого большого города, как Казань.

— Это нормально. У джаза всегда была и будет маленькая аудитория. Мы не должны собирать стадионы. И те, кто пытается это сделать, занимаются обманом самих себя. Я бы этого делать точно не стала. Потому что джаз — это элитарная культура. Это культура для избранных — и я имею в виду не толстосумов, а тех, кто понимает этот музыкальный язык. Джаз — это музыка для интеллектуалов. За те 19 лет, что я делаю джазовые проекты, у меня почти не было развлекательных программ. Условную «Hello, Dolly!» я ни разу не привозила, и даже свинг стараюсь особо уже не показывать, потому что, например, в Америке он давно коммерциализировался.

Я стараюсь показать зрителю в большей степени авторскую импровизационную музыку, и для меня это всегда было серьезным процессом и просветительской идеей. И как мы умудрялись и просветительством заниматься, и финансирование подводить под это, и даже немного зарабатывать? Наверное, потому что я это очень люблю.

— Но ведь вы позиционируете себя не только как джазового организатора, но и как бизнес-леди. Как стыкуется ваша принципиальная позиция не привозить публике условную «джазовую попсу» и необходимость зарабатывать на этих концертах?

— Понимаете, я не хочу разменивать свое внутреннее ощущение красоты и музыки на условную маржу. Потому что я сложный человек — всю свою жизнь училась, я человек науки, «книжный червь», можно сказать. И неужели, потратив столько лет на обучение, я буду работать исключительно на коммерческую историю? Я бы, конечно, могла, но никогда этого не делала. Я могу учитывать спрос публики, но максимум на 5%. А на 95% — буду продвигать другое. Показывать слушателю то, с чем он еще не встречался. Я свою роль, свой смысл существования в этом вижу. Я же получила определенный багаж знаний и не хочу его в себе таить — хочу раздать людям. А что уж там получается на выходе — судить не мне. Но у меня не бывает пустых залов.

— Значит, у вас все получается.

— Был один показательный случай — концерт в Ратуше. Приехали французы и начали играть настолько сложный джаз, что даже для меня этот европейский формат не сразу был понятен — авангард или блеск новыми техниками, но это была экспериментальная музыка. И вот я сижу, слушаю и понимаю: сейчас у меня зал может встать и уйти. Вижу странное отношение зрителей, недоуменные лица, вот уже они все в телефонах… Все сидят унылые, но терпят и думают: «Если Скепнер привезла — значит, это модно и круто». И вдруг, во втором отделении, они начинают играть лирику, и как-то так это проникновенно делают, что берут зал на второй минуте. Люди забыли про телефоны, некоторые даже плакали. И когда я вижу вот такую метаморфозу, которая происходит со зрителем, — это самые счастливые моменты моей жизни.

Я помню, в усадьбе Сандецкого на первом концерте было 32 человека. А потом 100, 200 — и не было свободных мест. При этом ни копейки на рекламу не было затрачено. Разве вы не верите, что у меня получится?

«Зритель должен испытывать уважение к нам»

— В Казани до сих пор нет джазовой площадки. И все мероприятия, которые есть на нашей джазовой сцене, — разового или фестивального формата. Вы наверняка задумывались о том, чтобы сделать площадку, где можно было бы слушать джаз на регулярной основе?

— Да, и еще как. Это, можно сказать, моя идефикс. Буквально полторы недели назад у меня была встреча с хозяином одного ресторана, он делает помещение, и оно хорошо могло бы подойти под джаз-клуб. Нам в Казани нужен профессиональный джаз-клуб, я уже много раз говорила об этом. Я могла бы заняться этим и делать музыкальный аутсорсинг. Это ведь уже будет далеко не первый заход.

Где только мы уже не пытались создать джаз-клуб! Я пыталась делать это с нуля при открытии «Перекрестка джаза», в «Старом рояле». Но моя принципиальная позиция — самим рестораном я заниматься не буду. Я могу привлечь туда зрителей, могу сделать из этого бренд. Поэтому работать над джаз-клубом должен не просто ресторатор, но соратник — он должен быть близок к джазу. Вся инфраструктура в ресторане должна бить на ключевого клиента, на целевую аудиторию, и даже коврик на входе должен быть «джазовым».

Мы ведь миллион раз это проходили. В «Перекрестке джаза» это не получилось, когда там в итоге «размыли» концепцию и перестали бить на ключевого клиента. Если бы там не было ни одной фонограммы, а была возможность работать с живым бэндом, если бы выдержали концепцию — зал бы отлично заполнялся любителями джазовой музыки, и тогда, возможно, запустилась бы концепция «джаз-клуба». И только «Старый рояль» более или менее как-то пока в Казани продолжает джазовую историю…

— А публика в Казани готова к такому клубу? Он будет заполняться на регулярной основе?

— Я помню, в усадьбе Сандецкого на первом концерте было 32 человека. А потом 100, 200 — и не было свободных мест. При этом ни копейки на рекламу не было затрачено. Разве вы не верите, что у меня получится?

— Джаз в ресторане, под стучание вилок и ложек, — это концептуально правильно, как вы думаете?

— Конечно, с идеей высокого искусства еда не очень сообразуется. Я пою в «Старом рояле», в дуэте с пианистом Андреем Руденко или в трио PORUSKE с виолончелью, либо в бэнде. Когда мы там выступаем, Андрей иногда воспитывает публику — останавливается, когда начинают громко говорить за столами. Представьте себе: у меня идет сильнейшая эмоциональная баллада, она тишайшим звуком начинается, я разрыдаться готова от наплыва чувств, а там за столом кто-нибудь громко обсуждает свои дела. Андрей в таких случаях прекращает играть и говорит: «Если сейчас вы не замолчите, мы прекратим концерт». Так что публику надо иногда воспитывать. Потому что мы испытываем уважение к зрителю и миримся с тем, что он в процессе ест, но и зритель должен испытывать уважение к нам — к музыкантам, которые стоят на сцене. И в Штатах, кстати, та же самая история — там бывает даже, что барабанщик кидается чем-то в зал. Но там традиция давно сложившаяся. Там в джазовых кафе исторически еды-то не было — люди сидели за столиками и пили коктейли. А у нас ментальность другая.

— «Принесите мне гуся, я буду слушать джаз»?

— Что-то вроде того. Но жизнь есть жизнь, и на то мы и люди, чтобы уметь договориться. Так что и мы, и зрители должны друг друга уважать. Уважать труд, творчество, профессию человека.

— А когда клуб будет, хватит ли в Казани музыкантов, чтобы его заполнить?

— Это будет трудно, но это возможно. Когда в 2019 году была очередная попытка открыть джаз-клуб в Казани — «Терра Вита», я делала программу им на месяц. И тогда столкнулась с проблемой: коллективов в Казани очень мало, очень многие талантливые музыканты разъехались. А работать, привозя сюда иногородних артистов, слишком дорого: логистика, проживание, райдер… Конечно, тогда я смогла составить программу, но всю голову сломала над тем, как ее заполнить, чтобы было интересно и художественно. Я ведь придирчивая. Так что, скорее всего, придется пару раз в месяц кого-нибудь привозить.

— Разумеется, эти «кто-нибудь» будут российские музыканты?

— Пока да. Я ведь состою в Международной ассоциации джазовых промоутеров — и в Европе ситуация неприглядная пока. Почти полный локдаун во многих странах, о концертной жизни многие продюсеры фестивалей забыли сейчас. Они ведь до сих пор даже из дома выйти не могут после определенного вечернего часа, не говоря уже о том, чтобы играть концерты. Некоторые мои европейские и американские коллеги и друзья в шутку пишут: «Оля, пришли нам вакцину»...

В мире не могут быть все одинаковыми, это утопия — помните же, чем закончилась идея всеобщей уравниловки коммунизма? Всегда будут разные люди, но стремиться человек, конечно, должен к лучшему и красивому. И работать нужно

«Казани не хватает фестиваля современной академической музыки»

— Вы работаете с детьми и студентами. Как вы думаете, есть среди них достойная смена, есть еще молодежь, искренне увлеченная серьезной музыкой?

— Работа с учениками 9—11-х классов в ССМШ при консерватории, со студентами, аспирантами в консерватории — это моя основная деятельность, моя душа, мое сердце. И хорошие ребята — есть! С ними очень интересно, но, конечно, они такие трудяги! В десятилетке у меня 11-й класс в этом году, в нем шесть человек, и они очень талантливые. Постоянно занимаются, на переменке погулять никого не выгонишь — сидят, читают. И из них вырастет очень хорошая смена. А есть вторая категория — ребята, которые не хотят ни учиться, ни работать, а хотят просто хайпануть и «срубить» быстрых денег. Но это нормально. В мире не могут быть все одинаковыми, это утопия — помните же, чем закончилась идея всеобщей уравниловки коммунизма? Всегда будут разные люди, но стремиться человек, конечно, должен к лучшему и красивому. И работать нужно. Постоянно нужно работать. Возможно, я это говорю, потому что сама трудоголик. Всю жизнь работаю как сумасшедшая…

— Как вы относитесь к телевизионным вокальным конкурсам — например, к «Голосу»?

— К детскому — плохо. Я плохо отношусь к детским конкурсам вообще. Хотя все понимаю. Но считаю, что психологически это плохо на детей влияет. Они проиграли — плачут. Выиграли — плачут. У них сильный эмоциональный стресс в любом случае. Я понимаю, почему родители ведут туда детей — это амбиции. Но с детьми в это время могут происходить плачевные метаморфозы.

А вот взрослые соревнования и конкурсы — это, пожалуй, может приносить и хорошие плоды. Почему бы и нет? Ведь взрослая психика уже устоявшаяся, и если у человека есть мастерство — почему бы не сравнить его с чужим? Такие соревновательные вещи порой рождают истину. Они могут привести к новым творческим коллаборациям, к союзам, и я уже не говорю о PR для артиста. Думаю, например, что проект «Голос» в России в плане джазовой импровизационной музыки открыл той большой аудитории, которую собирает Первый канал, множество прекрасных джазовых музыкантов. Там были многие мои друзья и коллеги — Антон Беляев, Мариам Мерабова, Этери Бериашвили, всех и не перечислишь. И, кстати, я многих ведь еще раньше, до «Голоса», привозила на «JAZZ в усадьбе Сандецкого»!

— В Казани ежегодно проводится множество хороших музыкальных фестивалей. А как вы думаете, чего еще не хватает на нашем культурном небосклоне?

— Классическая музыка у нас хорошо представлена. Много проектов от Александра Сладковского, театральная история тоже развита неплохо. Есть у нас фестиваль Concordia (фестиваль современной музыки имени Софии Губайдулиной), есть мои джазовые фестивали (и я думаю, что для Казани джаза достаточно). Думаю, что нам не хватает фестиваля современной академической музыки, но не привязанного к одному имени (как Concordia, например), а более разнопланового. Возможно, это может быть фестиваль электронной академической музыки. И, конечно, на основе готового уже бренда QUATERNION можно открыть форум камерной музыки, когда к нам приедут много-много струнных квартетов. Вот это будет соревнование! Думаю, и площадки в Казани под эту мысль есть — та же «Пирамида» по акустике отлично подошла бы, ее можно переориентировать и под камерные проекты…

Думаю, что нам не хватает фестиваля современной академической музыки, но не привязанного к одному имени (как Concordia, например), а более разнопланового. Возможно, это может быть фестиваль электронной академической музыки

«Надо сбалансировать финансирование всей культурной сферы»

— В пандемию все, кому не лень, давали онлайн-концерты. В джазе тоже? И как вы к этому относитесь?

— Я абсолютный противник онлайн-концертов. За пандемию, ответственно вам заявляю, я не дала ни одного, хотя у меня была масса предложений, включая даже оплачиваемые. Хотя все давали эти концерты, и все информационное пространство «Фейсбука» было заполнено ссылками на них. Но на джазовые концерты онлайн приходит два с половиной человека — особенно если брать Россию.

Зритель не хочет за такое платить, потому что он не будет отдавать деньги за то, что можно взять бесплатно, — все-таки пиратской историей мы избалованы. А я сама не делаю этого, потому что это будет не живое звучание, и ты не чувствуешь фидбэка от зрителя. А я хочу видеть теплый зал. И когда у меня был первый концерт после пандемии в «Старом рояле» — я пела три часа, не отпускали, зал встал. Люди изголодались по этому и говорили: «Никаких больше онлайнов!» И их можно понять.

Так что меня можно назвать ретроградом — в конце концов, я музыкант, сформировавшийся в прошлом веке, я училась у уважаемых профессоров Казанской и Московской консерваторий. И многие новшества воспринимаю с внутренним протестом, и меня сложно в этом винить, согласитесь? Может быть, когда-то я приду к этому формату. Но пока — нет.

— Как вы думаете, следует на государственном уровне вкладываться в музыкальную культуру? Выделять больше денег на музыкальное образование общества, на воспитание вкуса и культуры, на популяризацию серьезной музыки — того же джаза? И может ли это в принципе сработать — или все-таки серьезная музыка так и останется историей для избранных?

— Я считаю, что для просвещения нужно брать разные виды искусства и попытаться их сбалансировать. Например, театральные проекты в Казани хорошо развиты — их уже и подпитывать не надо. У них всегда есть зритель и история, которая давно и лихо закручена на годы вперед. Нуриевский и Шаляпинский фестивали никуда не исчезнут, у них всегда есть плотное финансирование.

А мы с джазом и классикой всегда бьемся как рыба об лед. Классическую музыку необходимо серьезно поддерживать. Вспомните классический век меценатства, начало XX столетия. Тогда был Дягилев со своими русскими сезонами, который умудрялся нашу музыку и наше искусство импортировать — и вся Европа с открытым ртом слушала! Так вот сейчас: зачем мы будем возить сюда зарубежных музыкантов, когда у нас своих крутых очень много? Это мы их туда должны привозить, как продюсеры, показывать их всему миру! Ведь в России есть собственная джазовая традиция, и она уникальна. А у нас мода — привезти американца (который в Штатах, как правило, стоит дешево), показать его тут и сделать на концерте деньги. Я так не работаю принципиально, мне это неинтересно.

Первые 10 лет на фестивале я занималась пропагандой только отечественной джазовой музыки. Отечественные джазовые музыканты пишут такую музыку, издают такие альбомы! С интеллектом, с русской душой. Это дорогого стоит.

Поэтому думаю, что надо сбалансировать финансирование всей культурной сферы и показывать зрителям всю музыку. Ведь в одной только классике столько поджанров! Я вот сейчас взяла струнный квартет, но это только одна малая часть. А еще есть хоровая музыка, фортепианная, духовые ансамбли — всего очень много, все очень разное. Это огромный просветительский контент. И думаю, что в эту сферу надо вкладываться на государственном уровне!