Гузэль Яруллина: «К детям отношусь как к личностям. С ними очень интересно»

«В детстве я не хотела быть врачом»

Подтянутая стройная брюнетка, Гузэль Рашидовна разговаривает четко и быстро. Такое ощущение, что она постоянно куда-то торопится. Внимательно слушает и цепко смотрит тебе в глаза: кажется, что видит тебя насквозь. Она напоминает сжатую пружину, в которой скрыта огромная энергия.

— В детстве я не хотела быть врачом, — обескураживает она с самого начала. — Хотела быть летчиком, или геологом, или следователем. И хотя моя мама работала в медицине, она никогда не уговаривала меня. Я закончила казанскую школу №18, английскую — и учителя почему-то видели меня переводчицей в будущем. И как-то раз наша учительница начала спрашивать всех, кем они хотят стать. Был 10 класс, пора было уже определяться. И все почему-то отвечали, что хотят быть врачами. Я постеснялась сказать, что хочу быть летчицей — боялась, что засмеют. И тоже «собралась» в медицинский. А она мне и отвечает: «Да ты что! Разве физику ты сдашь?». И во мне взыграло самолюбие. За год подтянула физику, сдала ее на пять и поступила в медицинский, на педфак. Как будто бы назло.

Но об этом решении она не пожалела ни разу. По натуре очень любознательный человек, она с первого же курса окунулась в тонкости будущей профессии — ей было интересно абсолютно все в ней. Сейчас Яруллина размышляет: «Думаю, даже если б я занялась чем-то другим — скажем, машиностроением — и там бы нашла что-то очень интересное для себя». Но так получилось, что способная девушка пошла по медицинской стезе — и идет по ней вот уже 43-й год.

Во мне взыграло самолюбие. За год подтянула физику, сдала ее на пять и поступила в медицинский, на педфак. Как будто бы назло.

Спать на кровати по очереди и спасать детей по книжкам

После института, в 1979 году, Гуля отправилась работать по распределению в Удмуртию, в поселок Кизнер. В тот момент туда приехали четыре молодых доктора, все только что со студенческой скамьи. Сначала девушек поселили… в кабинете лор-врача, прямо в больнице. Днем там вел прием доктор, а на ночь в кабинете раскладывали кушетки, девчонки готовили немудреный ужин, укладывались спать. Спозаранку все убирали и приводили кабинет в пригодное для приема состояние.

Потом им выделили комнату в коммуналке, но это не стало существенным улучшением условий жизни молодых врачей — она была такая крошечная, что в ней помещались только три кровати. Девушки спали по очереди: трое на кроватях, четвертая на стульях. Но чаще стулья пустовали — ведь постоянно были ночные дежурства.

В Кизнере молодым интернам дали столько самостоятельности, сколько они могли взять — они должны были работать абсолютно автономно, и кураторы из Ижевска помогать не спешили. Сейчас умудренная опытом доктор вспоминает:

— Как-то к нам поступил двухлетний ребенок с менингококковой инфекцией. Температура высоченная, он был весь покрыт пятнами — когда острая надпочечниковая недостаточность, возникают на коже пятна по типу трупных. Я тогда очень испугалась. Но ведь помнила, что нужно делать — вводить большие дозы преднизолона. Сколько я ему ввела — не знаю, там в книжку смотреть было некогда. И когда туда наконец приехал инфекционист из Ижевска, он очень удивился: «Надо же, я думал, он умер уже». И потом мама этого ребенка принесла мне букет полевых цветов. Это был самый запомнившийся подарок за всю мою карьеру, наверное…

Но как-то раз в Удмуртии все-таки пришлось спасать ребенка по книжкам: когда родился малыш с гемолитической болезнью новорожденных (такое бывает при несовпадении резус-фактора у мамы и ребенка). Если не сделать заменное переливание крови в первые часы жизни, ребенку грозит в худшем случае смерть, в лучшем — тяжелое поражение мозга на всю жизнь. Вчерашние студенты ни разу в жизни ничего подобного не делали, но кураторы по телефону дали жесткую отповедь: «Вы же Казанский институт закончили. Неужели не знаете, что делать?». И кровь новорожденному переливали сами, сверяясь с учебником. Он выжил.

Детей люблю не как милых малышей, никогда не сюсюкаюсь. Люблю их как личностей. Ведь даже ему каких-то семь месяцев, уже видно, каким он вырастет.

Ужасное дежурство

Проработав два с половиной года в Кизнере и испытав на себе все прелести «земской медицины», Яруллина вернулась в Казань — и попала прямиком в РКБ. Неонатолог Алевтина Кузнецова, бывшая преподавательница нашей героини, позвала ее в отделение патологии новорожденных, но главврач Евгений Карпухин решил по-другому. Он отправил девушку в приемно-диагностическое отделение.

Главное, на чем сейчас фокусирует внимание Гузэль Рашидовна, — работать было очень интересно, хоть и бесконечно тяжело. Работу по неотложке она любит до сих пор — не зря же продолжает брать дежурства.

А тогда они шли нескончаемой чередой, и чего только на них не бывало! Раньше в приемный покой поступали множество детей со стафилококковой деструкцией легких (сейчас такого уже почти не встречается, потому что антибиотики стали сильнее и разнообразнее). Там пришлось научиться внутрилегочному введению антибиотиков, пункции, дренажу... Вместе с подругой, Натальей Валерьяновной Криницкой (ныне — заведующей эндокринологическим отделением ДРКБ), приходилось действовать молниеносно: и кровь найти, и капельницу поставить, и переливание сделать…

Яруллина вспоминает одно свое дежурство, которое с полным правом можно назвать кошмарным. Началось все с того, что в приемно-диагностическое отделение привезли ребенка с температурой.

— Маленький совсем, годик ему был. Из какой-то деревни его привезли. И вот, я заглядываю ему в ухо, а оттуда белые куски какой-то губки виднеются. Ну я думаю: «Надо же, губку раскрошил и в ухо засунул». Взяла пинцет, стала тянуть. Смотрю: а это личинки, опарыши. Штук 20 вынула из уха. Убрали, промыли. Маме говорю: «Вы что, не купаете ребенка»? Она говорит: «Да вот только вчера купала». А там, видимо, муха отложила яйца… Это был ужас какой-то. А потом в больнице отключили свет, и прямо в это время к нам привезли взрослого солдата. Не знаю, почему к нам, ближайшей больницей, видимо, мы были. Я смотрю: он не дышит, не реагирует. И давай ему делать искусственное дыхание рот в рот. Спасать же нужно. И что-то, думаю, губы какие холодные!.. В общем, оказалось, что он еще в машине умер, пока его везли. Это был срочник, который покончил жизнь самоубийством. В ту ночь к нам приехал его начальник, он прямо у нас в больнице плакал. И вот эти случаи оба произошли в одно дежурство. Врагу не пожелаешь…

«Все хотят быть начальниками, а ты не хочешь»

Через некоторое время молодая и инициативная доктор прошла ординатуру по эндокринологии — и стала работать по этой специальности. Они с Натальей Криницкой первыми в республике организовали школу диабета. Но тут в 1996 году главврач ДРКБ сообщил, что ее ждет работа главного внештатного специалиста-педиатра Минздрава республики.

— Я не хотела. А он меня спрашивает: «Как так? Все хотят быть начальниками, а ты не хочешь». Он был очень строгий и убеждать умел. И пошла я в Минздрав, через слезы. Целый месяц плакала, выезжая туда на работу. Но в итоге отработала там 13 лет (но и в ДРКБ дежурить все равно приезжала). Главный специалист-педиатр Татарстана занимается организацией всей службы по детству по РТ. Я тогда объездила все районы республики. Мы контролировали показатели младенческой смертности, я продолжала консультировать по сложным случаям. Была и административная работа, и разборы жалоб, прокурорских и судебных дел. Мы развивали самые первые комплексные программы по здравоохранению — например, «Будущее Татарстана». Работала я там до 2008 года, — рассказывает доктор.

Интенсивность нагрузки для меня сейчас как раз достаточная. А без этого скучно. Сесть и отдохнуть никогда не хочется — характер такой, видимо.

За те годы, что она в медицине, изменилось очень многое. Взять ту же младенческую смертность. Когда Яруллина работала в Кизнере в начале 1980-х, она составляла 30-32 случая на 1000. В 1996 году, когда Гузэль Рашидовна пришла в Минздрав, показатель был 18. В 2008, когда она уходила с должности, младенческая смертность была 11 на 1000, а сейчас — 4.

— Все это, конечно, происходит благодаря новым аппаратам и препаратам, которые в том числе и мы закупали в республику по тем самым программам. Сейчас мы научились выхаживать малышей от 500 граммов, а в начале 1980-х минимальным весом выхаживания был 1 килограмм, — рассказывает она.

А потом Гузэль Рашидовна организовала Центр здоровья ДРКБ и заведует им вот уже больше десяти лет. Кроме этого, занимается диспансеризацией детей-сирот, дежурит в больнице, консультирует по сложным случаям, три самых горячих месяца пандемии безвылазно проработала в ковидном госпитале ДРКБ — в общем, без дела не сидит.

— Интенсивность нагрузки для меня сейчас как раз достаточная. А без этого скучно, — разводит руками доктор. — Сесть и отдохнуть никогда не хочется — характер такой, видимо.

«Никогда не сюсюкаюсь с детьми»

Гузэль Рашидовна говорит про детей спокойно, профессионально и по-деловому. Объясняет:

— Я давно поняла: детей люблю не как милых малышей, никогда не сюсюкаюсь. Люблю их как личностей. Ведь даже ему каких-то семь месяцев, уже видно, каким он вырастет. С детьми работать очень интересно и эмоционально легко.

Правда, когда речь идет о тяжелых случаях, когда спасти пациента не удастся, или впереди тяжелая инвалидизация, доктор качает головой:

— Думаю, например, в гематологии, с онкологическими заболеваниями я бы работать не смогла.

Яруллина, как эндокринолог, часто сталкивается с моментами, когда приходится устанавливать с детьми личный, человеческий контакт.

Что делать бедному ребенку, если он отовсюду слышит страшилки про ЕГЭ? Я обычно всегда говорю детям, которые ко мне приходят: «Все школу заканчивают, еще никто в школе не остался. Не волнуйся, все сдашь».

— Ведь к эндокринологу отправляют всех детей, у которых что-то непонятное. Мальчик с апатией и частой сменой настроения. Агрессивная, расстроенная девочка с плохим сном. Или подросток с постоянной температурой. Это ведь все не эндокринология, а вегетативные нарушения со стороны нервной системы. Начинаю разговаривать с ними — и выясняется, что они в страшном стрессе… из-за ЕГЭ. Их пугают со средней школы, а ведь они живые люди, и у них в психике это откладывается. От школы вообще очень многое зависит в здоровье детей, — говорит доктор. — Что делать бедному ребенку, если он отовсюду слышит страшилки про ЕГЭ? Я обычно всегда говорю детям, которые ко мне приходят: «Все школу заканчивают, еще никто в школе не остался. Не волнуйся, все сдашь».

Гузэль Рашидовна призывает родителей школьников не волноваться чрезмерно самим и не накручивать детей.

— Они, бедные, в школе постоянно слышат про ЕГЭ — директор скажет, учитель скажет… Домой придут в надежде отдохнуть — а тут и родители присоединяются. Представляете, какая нагрузка? Дома его должны не накручивать, а накормить, приласкать, выслушать, в театр сводить, на прогулку...

Яруллина обращает внимание на рост тревожности у современных подростков. А еще, как она рассказывает, выявляется все больше случаев анорексии. Доктор объясняет, что эта болезнь развивается у подростков с изначально ранимой, не очень устойчивой психикой. Тревожных, мнительных детей, по ее опыту, видно даже просто по поведению на приеме. Но задача врача — помочь, дойти до истины, разговорить пациента. Но «не сюсюкаться», как говорит сама Гузэль Рашидовна.

— Я, наверное, только со своим ребенком себе это позволяла. Когда он был маленький.

Кстати, сын Яруллиной — реаниматолог. В медицинский поступал по собственному решению, чем изрядно удивил мать. Но он, как и многие дети врачей, практически вырос в ДРКБ, был «сыном полка», поэтому знает больничную жизнь с раннего детства. Гузэль Рашидовна с плохо скрываемой гордостью рассказывает о том, как он сейчас работает, как спасает пациентов, делая им сложные медицинские манипуляции в полевых условиях, и как уже к нему, а не к ней, обращаются по своим житейским надобностям соседи… Так что одну слабость у «железной леди» от здравоохранения мы все-таки нашли.

Почему в интернатах нет абсолютно здоровых детей

Работа Гузэль Рашидовны сегодня связана не только с лечебной практикой, но и с двумя большими направлениями: с профилактикой и диспансеризацией.

В Центре здоровья врачи занимаются профилактической работой. Там установлено оборудование, которое позволяет проводить скрининговое обследование детей — и выявлять, какие заболевания им могут грозить в ближайшем будущем. Ребенок проходит ЭКГ, ему мерят кислород, обследуют вегетативную нервную систему, детям с лишним весом делают биоимпедансометрию…

У детей из приюта больше патологий со стороны психиатрии. Не обязательно это будет шизофрения или тяжелые расстройства, но вот задержка речи, задержки развития со стороны ЦНС — будут у многих. И это ожидаемо. Без мамы ребенок развивается медленно.

— Эта работа кажется простой, ведь мы рассказываем те вещи, которые все и без нас знают про здоровый образ жизни. Но попробуй-ка расскажи это так, чтобы дети тебя поняли и не отмахнулись? Мы выезжаем в районы со своим автомобилем мобильного центра здоровья (в нем тоже стоит это оборудование), обследуем детей и там. А потом многие из них сами к нам приходят — даже без родителей. Один парень недавно свою девушку на обследование привел. То есть все-таки мы можем достучаться до них и донести важность того, чтоб следить за своим здоровьем! Еще мы часто ездим по школам с лекциями, и во всех районах республики нас знают.

И еще одна важная часть работы Яруллиной — раз в год она проводит полное обследование здоровья детей из приютов, детских домов, школ-интернатов и домов ребенка. В сферу деятельности Гузэль Рашидовны входят Лаишевский детдом, Дрожжановский и Алексеевский приюты, два дома ребенка в Казани. Она с нескрываемой радостью говорит о том, что детей стали чаще усыновлять, и некоторые приюты закрываются. Причем в семьи уходят даже малыши с тяжелыми патологиями.

А вот про заведения, где содержатся дети с тяжелыми психическими отклонениями, Яруллина говорит с тяжелым сердцем:

— Такой интернат есть в Сабинском районе. Представьте себе: очень красивая территория, ходят павлины, косули, страусы, обезьянки. Шикарный красивый сад. Заходишь внутрь — а там дети, которые никому не нужны, и они ведут абсолютно вегетативное существование. Не все они даже могут сами есть: некоторые кормятся через зонд. И бывать там ужасно. Туда мы тоже выезжаем на диспансеризацию. После этого очень тяжело.

Работы на диспансеризации много: доктора отвечают за диагноз каждого ребенка, а потом контролируют выполнение врачебных рекомендаций. Гузэль Рашидовна говорит:

— Детей с первой группой здоровья в интернатах нет. Я задавала себе вопрос, почему. И знаете, мне кажется, нельзя сказать, что они соматически более больны, чем дети из семей. Просто они — более обследованные. Ведь если обследовать любого человека на тщательном уровне, мы не найдем никого абсолютно здорового. Но у детей из приюта больше патологий со стороны психиатрии. Не обязательно это будет шизофрения или тяжелые расстройства, но вот задержка речи, задержки развития со стороны ЦНС — будут у очень многих. И это ожидаемо. Без мамы ребенок развивается медленно. И когда к ним туда приходишь — они же всех мамами называют…

«Лежали в ковидном госпитале и малыши»

Как мы уже говорили выше, Яруллина — человек, который находит интересное во всем. Как же можно было пройти мимо новой неизведанной болезни? Так что в ковидный госпиталь она попросилась работать сразу же после его открытия.

— Почему я туда пошла? Было же интересно изнутри посмотреть, что это такое. Проработала там несколько месяцев. Ушла, только потому что пора было возвращаться в Центр здоровья.

Эта работа кажется простой, ведь мы рассказываем те вещи, которые все и без нас знают про здоровый образ жизни. Но попробуй-ка расскажи это так, чтобы дети тебя поняли и не отмахнулись?

В детском госпитале, как рассказывает доктор, были несколько тяжелых случаев — все-таки не все 100% детей переносят коронавирус бессимптомно.

— Было четыре ребенка, которые очень сложно болели. И гормоны им вводили, и антибиотики капали, и по полной программе, как взрослых, пришлось лечить. Они все были с лишним весом — им было по 15—16 лет, и весили они все больше 100 кг. Были среди них и мальчики, и девочки. Лежали в ковидном госпитале и малыши, из роддома прямо. Они практически не болели, просто были положительные анализы. А вот мамы их болели!

Но Гузэль Рашидовна подтверждает, что в подавляющей массе дети — переносчики коронавируса, причем суперэффективные.

— Все рассказывают одну и ту же историю: у ребенка был насморк один день, а потом вся семья слегла…

Парашют, грибы, бассейн и Данте

Коллеги Яруллиной говорят: она из тех людей, кто никогда не сидит на месте. Сегодня она плывет на байдарке, завтра едет на море, послезавтра обнаруживается на лыжной гонке, а вечерами фланирует по фойе театра в коктейльном платье.

Гузэль Рашидовна рассказывает: плаванием занималась с третьего класса, тренировалась серьезно, дважды в день.

— Уроки приходилось делать на коленке, потому что и до, и после школы приходилось тренироваться. Потом занималась греблей на байдарке. В студенчестве занималась парашютным спортом — интересно же! Правда, в серьезный парашютный спорт меня не взяли, ну и ладно.

Раньше доктор постоянно ходила в походы и на сплавы в Марийку. Сейчас продолжает ходить в бассейн, с удовольствием ходит на лыжах, а летом старается выехать на море — в ту же Турцию. Еще одна большая страсть Гузэль Рашидовны — собирать грибы и ягоды. Когда она работала в ковидном госпитале, смена заканчивалась в 4 утра. Доктор садилась в машину, ехала в Боровое Матюшино, собирала там грибы — и возвращалась на основную работу. Говорит, что не боится ни змей, ни медведя: «Да что со мной в лесу-то случится?»

Любит Гузэль Рашидовна театр, но классический. ТЮЗ ей больше по душе, чем Качаловский, а иммерсивный спектакль «Анна Каренина» произвел на доктора неоднозначное впечатление: «Атмосфера там тяжелая».

Что касается книг, то наша героиня утверждает: ненавидит читать с экрана гаджета. Воспринимает только бумажную литературу:

— Книги читаю, классику перечитываю — Чехова сейчас, например, совсем по-новому воспринимаю. Раньше очень любила детективы. Сейчас перечитываю «Божественную комедию» Данте. Память тренирую, некоторые части наизусть учу — и заново его переосмысливаю. Очень интересно! Он ведь первым из поэтов систематизировал загробную жизнь.

Сама Яруллина в загробную жизнь, скорее, верит, чем нет: «Что-то же там есть. Обидно ведь умирать, зная, что больше ничего не будет…»

Общий стаж педиатрической работы Гузэль Рашидовны — 42 года. Уже 38 лет она эндокринолог, с 1996 года работает организатором здравоохранения. И после всех этих бесчисленных лет и пациентов она говорит:

— Я верю в чудеса. Бывает, что люди восстанавливаются после очень тяжелых состояний. Да, медицина сейчас шагнула далеко вперед, поэтому сейчас, к счастью, доктору не нужно совершать геройских поступков. И когда ты спасаешь жизнь — это воспринимаешь как обыденность. Потому что это твоя работа. И это касается не только реаниматологов или хирургов. Ведь любой участковый педиатр, поставив диагноз, по сути, спасает жизни. И поэтому каждый врач — герой…