Лилиана Сафина: «Пока татарская орфография проигрывает башкирам»

«Говорим по-татарски» на «Эхе Москвы» с точки зрения маркетинга — ход гениальный»

— Лилиана, вы являетесь автором и ведущей интересной программы на «Эхе Москвы» «Говорим по-татарски». Расскажите, как возникла идея этого проекта?

— Идея этой программы принадлежит талантливому российскому журналисту и замечательному человеку Максиму Курникову. До того как перебраться в Москву, он работал на радиостанции «Эхо Москвы» в Уфе, где подобные программы выходили по татарскому и башкирскому языкам. Максим предложил Алексею Венедиктову запустить такой проект и на головной радиостанции. Кстати, до нас здесь уже начала выходить передача «Що там у них» на украинском языке. Когда меня пригласили, мне оставалось разработать формат передачи, начать писать тексты и озвучивать их.

— То есть все темы, все идеи по каждой программе генерируете именно вы, а не Максим?

— Я сама. Бывают, конечно, творческие кризисы, и Максим находит время для подпитки идеями. Впрочем, последнее слово всегда остается за Максимом Курниковым, который контролирует работу и при необходимости редактирует, выдавая окончательный текст. Сначала мы брали слова татарского происхождения, которые есть в русском языке. Нам говорили: «А что вы будете делать, когда все слова закончатся?». Действительно, подошло время и из татарских заимствований остались в основном только архаизмы. Когда «вкусняшек» стало меньше, на каком-то этапе мы перешли в новостной блок: стали переводить русские новости на татарский язык. В любом случае у каждой передачи существует своя изюминка: к каждой передаче мы должны что-то придумывать интересное, познавательное. Это может быть небольшое грамматическое правило, либо какое-то объяснение.

— А сам Максим Курников не начал изучать татарский?

— Когда я ему первый раз принесла тексты, он бегло их прочитал. Меня это удивило. Оказывается, Максиму близки тюркские языки. Он родился и вырос в Казахстане и, как я уже говорила, в свое время работал в Башкирии. Он понимает очень много татарских слов и порой мне говорит: «А вот в казахском это будет вот так».

Выпуск тематического журнала, вероятно, связан со столетием нашей республики. Не думаю, что к татарам есть какой-то особый интерес, татары все-таки народ не экзотический

— Почему на «Эхе» возник такой неожиданный интерес к татарам? Например, недавно Венедиктов сообщил, что готовится номер журнала «Дилетант» про татар.

— Выпуск тематического журнала, вероятно, связан со столетием нашей республики. Не думаю, что к татарам есть какой-то особый интерес, татары все-таки народ не экзотический. Просто Россия — страна многонациональная, но в последнее время некоторые политики начали это игнорировать. Скорее всего, «Эхо Москвы» как оппозиционное СМИ решило напомнить им об этом своими интересными проектами. Ну а с точки зрения маркетинга — ход, конечно же, гениальный. Ничего подобного нет в других русскоязычных СМИ, и эта программа, безусловно, подогрела интерес татар к радиостанции «Эхо Москвы» в целом. Но нужно понимать, что программа, все-таки сделана не только для татар, но и для русскоязычной аудитории — она позволяет ей постичь тонкости русского языка.

— Долго ли просуществует этот проект?

— Я сама неоднократно задавалась этим вопросом. Сначала думала, еще месяц, и все. Но ведь в августе 2 года будет, как программа выходит. Мне кажется, на радиостанции никаких долгоиграющих планов на сей счет нет, если наскучит, закроют. А пока, как я делала семь слов на неделю, так и делаю. Сейчас новый этап — делаем программы о татарских именах. Думаю, пройдет какое-то время, переориентируемся на что-то другое. Понимаете, одно и тоже приедается.

— Была какая-то негативная реакция со стороны слушателей?

— Конечно. Месяца два назад сделали передачу об именах. Не секрет, что татарам очень нравятся европейские имена, имеющие в своем составе слог «Аль» или «Эль»: Альберт, Алина, Альбина, Альфред, Рафаэль и т. д. На это уже давно обратили внимание некоторые татарские блогеры и журналисты. Согласитесь, только татарин поймет человека, который никогда не даст своему сыну имени Ричард, но с удовольствием назовет его Альбертом. Между этими именами существует очень тонкая разница. И в этом, кстати, проявляется суть татарского характера — выбрать в чужой культуре нечто созвучное с культурным кодом своего народа, причем сделать это так, что никто не поймет, с чем связан тот или иной выбор. Хотя, надо сказать, эти имена пробили дорогу и другим европейским именам, никак уже не связанным с татарской традицией, и появились у нас свои Роберты и т. д. Так вот, одна девочка в «Инстаграме» расписала на этот счет 50 страниц негатива потому, что решила, что это мнение не имеет права на существование.

Или еще один случай. Как-то мне Максим говорит: «Лилиана, мы с вами прогадали со словом «карандаш». Нам написали, что это не тюркское слово, а французское, был, типа, карикатурист с такой фамилией». Я говорю: «Быть не может. Настолько это слово тюркское, что не может быть сомнений». Прихожу домой, начинаю изучать биографию этого карикатуриста. Оказывается, Каран д’Аш — это не французская фамилия, а псевдоним (настоящее имя — Эммануил Пуаре, — прим. ред.).

— У меня нескромный вопрос. Вам за эту работу платят?

— Нет, Тимур. Я работаю на безвозмездной основе, но получаю огромное удовольствие. Впрочем, в соцсетях дается ссылка на языковую школу «Умарта», для меня это очень важно.

Как-то мне Максим говорит: «Лилиана, мы с вами прогадали со словом «карандаш». Нам написали, что это не тюркское слово, а французское, был, типа, карикатурист с такой фамилией»

«В татарском языке таких манящих перспектив нет: человек изучает для себя»

— У вас любопытная биография. Вы ведь из татарской глубинки?

— Родилась я в Кайбицком районе Татарстана в татарском селе Старое Тябердино, что находится прямо на границе с Чувашией. Оно расположено на реке Урюм. Село у нас старинное, с богатой историей, со своей культурой. По мнению некоторых историков, здесь когда-то был город. Сейчас подавляющее большинство жителей села, как и мой отец, Михаил Сергеевич Харитонов, являются татарами-кряшенами.

Но в нашей деревне есть один необычный род, представителей которого называют некрещеными кряшенами. Моя мама, Римма Ивановна, как раз из этого рода. Согласно семейному преданию, во время крещения одному человеку из нашего села удалось спрятаться и избежать этой участи. Его потомки живут на отдельной улице. Изучив по архивным документам историю села, мы выяснили имя этого человека. Им оказался Уразмет Уразгильдин. Его дети и внуки до середины XIX века носили татарские мусульманские имена, но потом этот род перешел на русские имена. Эта традиция сохранилась до нашего времени, но они при этом никогда не принимали крещения. Их вера на сегодняшний день — это смесь языческих, мусульманских и православных обрядов.

— А как вы оказались в Москве?

— Сначала я поехала поступала в Казань на татфак педагогического института. На экзаменах, как тогда было модно, мне не хватило одного балла. Я пришла забирать свои документы, а девочка из приемной комиссии, аккуратно так, тихо-тихо говорит мне: «В Москве открывается татарское отделение. Можете туда попробовать». Спасибо ей огромное. Я не знаю, для чего она это сделала, наверное, у меня на лице было все написано: я ведь еще в седьмом классе определилась, что буду учителем татарского языка, это было идеей фикс. А тут подходит время поступать, и мне говорят: «Ты не можешь, деточка, этим заниматься». Но все, что случается, происходит не просто так. И я поехала в Москву. Никто ничего не знал об этом наборе, в тот год разрешили взять только пять человек в МПГУ. Потом этот список расширили. Покойная Алия Абдуллаевна Баранникова пробивала эту дорожку. И я поступила на филфак в Москву на специальность «Русский язык и литература с дополнительной специальностью татарский язык (родной) и литература».

Будучи студенткой, начала преподавать татарский язык в мечети, потом в культурном центре, затем ушла оттуда, теперь читаю лекции в Российской государственной библиотеке. Поступила в аспирантуру, тут же в МПГУ защитила диссертацию. Основная моя работа связана с иностранцами, я преподаю им русский язык. А языковая школа «Умарта» — это моя отдушина.

Будучи студенткой, начала преподавать татарский язык в мечети, потом в культурном центре, затем ушла оттуда, теперь читаю лекции в Российской государственной библиотеке

— Значит, ваша основная работа — это работа с иностранцами, а не «Умарта»?

— «Умарта» — это часть моей общественной жизни. А так я заведую кафедрой русистики в МАДИ, кандидат филологических наук, доцент. Очень люблю свою работу. Преподаю русский язык студентам, приехавшим из-за рубежа. Особое удовольствие получаю в работе с тюркоязычной аудиторией — с узбеками, казахами, киргизами и т. д. У них глазки горят, когда я объясняю особенности русского языка.

— Лилиана, а много ли нетатар вы смогли привлечь к изучению татарского языка?

— К нам на занятия приходят люди разных национальностей. У нас был и американец, наполовину вьетнамец, наполовину белорус… Совершенно разные люди. Когда была Универсиада в Казани, было очень много евреев. Плюс у нас много детей из смешанных браков. Еще приходят русские девушки, которые выходят замуж за татарина, они тоже хотят понимать, кто и что говорит в семье. Вот в этом году, например, одна девочка представилась именем Марьям, год проучилась и только тогда все узнали, что она русская и зовут ее Маша, а вот муж у нее татарин.

Люди с таким трепетом, любовью относятся к татарскому языку. Когда человек изучает английский язык, у него есть какая-то корыстная цель: карьера, переезд. В татарском языке таких манящих перспектив нет: человек изучает для себя. Приходящий на курсы ищет здесь утраченную связующую нить со своими сородичами. Он говорит: «Мой дедушка говорил, а я не понимаю. Я хочу передать своим детям». Это, действительно, связь прошлого с настоящим, устремленная в будущее для людей, находящихся вне своей языковой семьи.

В «Инстаграме» мы, наверное, сделаем такой блог «Почему я пришел в «Умарту». У каждого своя интересная история, своя боль, желание, свои надежды. Будет интересно. Поэтому те, кто согласится в этом участвовать, будут выкладывать маленькие интервьюшки со своей историей. Ведь кому-то кажется, что он один со своей проблемой, а на самом деле это не так.

Но и помимо школы есть места, где можно продвигать татарский язык. И до отмены преподавания и сейчас в татарстанских городах недостаточно интересных кружков и секций с татарским языком обучения. Тоже Москва мешает?

— Ваши курсы бесплатные?

— Они у нас платные — 1 200 рублей в месяц. Туда входят четыре занятия по два часа в неделю. В этом году мы занимаемся в библиотеках города Москвы. Мне довольно часто приходится слышать от людей: «Вы что, Лилиана? Вы сумасшедшая? 1 200 рублей?» А я: «Ну да, это же все общественная работа, к которой я отношусь серьезно». В любом случае, она мне дает удовольствие, это другие интересы. Я этим занимаюсь вне своего рабочего времени.

— Хорошо. Татарам или людям из смешанных семей понятно, зачем нужен татарский. А зачем он нужен нетатарам — тем же американцам, русским, евреям?

— Американец съездил в Башкортостан и удивился, что в России есть уголки, где говорят на родном языке и не говорят на русском. Этот парень технарь, у него была хорошая способность к языкам, он учил для себя. У людей просто есть интерес. Например, ко мне много лет ходил человек, который любил старотатарский язык: он сначала учил арабский, а через него перешел на татарский. Он, будучи русским человеком, чувствовал какую-то необъяснимую связь с татарским народом, и для него было важно выучить язык. Были и такие люди, которые таким образом хотят избежать болезни Альцгеймера. Всякое может быть. В этом году занимался дедушка, которому 84 года, он родился и вырос в Москве, ходил на занятия со своей дочерью.

— Уже проходит третий год, как отменили обязательное преподавание родных языков (в том числе татарского) в школах. Хотелось бы узнать ваше мнение на этот счет.

— Разумеется, в школах татарский язык должен быть — тут не поспоришь. Методику его преподавания нужно развивать в двух направлениях: должен быть татарский язык как иностранный и должен быть татарский как родной. Если я человек, который с детства был погружен в татароязычную среду, для чего, приходя в школу, должен учить «кошка сидит под столом»? Где логика? Разумеется, я должна знать язык с точки зрения грамматической, научной базы — это нормальное явление.

Но и помимо школы есть места, где можно продвигать татарский язык. И до отмены преподавания и сейчас в татарстанских городах недостаточно интересных кружков и секций с татарским языком обучения. Тоже Москва мешает? Где в городах татарские культурные центры? Если нет в школе возможности учить татарский язык, надо создавать культурные центры — они должны быть в каждом районе города. Чем больше в городе проживает татар, тем больше возможностей создавать подобные центры. У нас и до отмены обязательного обучения татарского языка в школах были проблемы, видимо, нужно было довести ситуацию до такого состояния, что бы эти проблемы стали очевидными.

Наверное, проповеди должны быть на двух языках — сначала на татарском, потом на русском. Ничего не мешает это проводить для двух аудиторий. В XXI веке это реально

— Сейчас эту функцию частично взял на себя муфтият, который проводит языковые курсы. Кстати, 4 года назад Духовное управление мусульман Республики Татарстан ввело пятничные проповеди (вагазы) именно на татарском языке, исключив русский.

— Наверное, проповеди должны быть на двух языках — сначала на татарском, потом на русском. Ничего не мешает это проводить для двух аудиторий. В XXI веке это реально. Но это хорошо, что в мечетях стало больше татарской речи. Одна моя ученица сейчас учится в Казани в исламском институте. Она говорит, что там в коридоре девушки между собой общаются на татарском языке.

Просто надо сесть и сделать дорожную карту — надо знать, чего мы хотим. Хотим, чтоб к концу этого года 5% населения начали посещать курсы? Надо знать, что нужно для этого сделать: объявить, набрать. Мы, например, делаем так: четко 10 августа я объявляю набор, целый месяц набираем, дальше я их тестирую, рассаживаем и учимся. Есть план. И это нормальный процесс, когда работается согласно пятилетке.

«Еще имеют место наши комплексы»

— В прошлом году у вас были серьезные разногласия с Фаритом Фарисовым (глава ТНКА Москвы), из-за которых ваша языковая школа покинула Дом Асадуллаева. В итоге смогли с ним помириться?

— Мы с ним оба оказались жертвами хорошо разыгранной партии. Ее разыграл молодой чинуша в своих личных корыстных интересах. Радует, что в итоге проиграли не только мы с Фаридом Фарисовичем, но и тот, кто все это провернул, не достиг желаемого результата. Признаюсь, я тогда не до конца понимала, какая там идет игра. Жаль, конечно, что мы попали на эту уловку. Хотя у нас с Фаритом Фарисовичем всегда были чудесные отношения, взаимная симпатия. Он неплохой человек, по природе добрый, я прекрасно понимала то, что он делает для культурного центра. И ссориться с ним не было никакого желания. Лично к Фарисову как к человеку, никаких претензий не имею.

— И в Дом Асадуллаева уже не вернетесь?

— Нет. Там сейчас занимаются три новых преподавателя. Я работаю с библиотеками.

Я преподавала в Мемориальной мечети на Поклонной горе — это моя самая любимая мечеть. До сих пор захожу туда с определенным пиететом

— В свое время вы преподавали в мечети. Сейчас кто-нибудь там обучает татарскому?

— Я преподавала в Мемориальной мечети на Поклонной горе — это моя самая любимая мечеть. До сих пор захожу туда с определенным пиететом. Там я начинала преподавать: это был 2001 год, ехала зимой к 9 утра, вся в определенных нарядах. Сейчас там преподает моя ученица Эльмира — нижегородская татарочка, которая проходила наши курсы, очень много занималась. Теперь планирую и к нам ее привлечь, когда будем преподавать нижегородский (мишарский) диалект.

— Дома вы тоже говорите по-татарски?

— С детьми говорю только по-татарски, а с мужем чаще по-русски. Он родился и вырос в Подмосковье, но он — казанский татарин. Здесь живет в четвертом поколении. Он все понимает, но вслух говорить по-татарски пока не готов.

— Общаетесь ли с татарскими артистами?

— Я общаюсь с татарской живой тусовкой, которая представляет основную массу активных татар, тех, кто ходят на сабантуи, на концерты, организовывают какие-то мероприятия. Это целая кипящая жизнь. Не скрою, в Москве татары больше заточены под песни и пляски. Людей, стремящихся к культурной, образовательной части, меньше. Набрать 50 человек на лекцию какого-нибудь ученого очень сложно, а вот концерты собирают многотысячные залы.

— Бытует мнение, что татары — больше сельская нация, нежели городская.

— Я согласна. Но сейчас у нас выросло поколение городских татар, и нам надо научиться жить в этом окружении. Я тоже родилась и выросла в деревне, а потом подстраивалась под городские условия. Тут еще имеют место наши комплексы. У нас в доме живут армяне — они спокойно могут разговаривать по-армянски меж собой, причем довольно громко, как на базаре. А у многих татар все наоборот. Одна татарская бабушка тут, кстати, из Уфы, говорит с внуком только на русском языке и удивилась, что я с детьми общаюсь по-татарски.

Татары на сегодняшний момент не могут принять данность, что сейчас появилась татарская русскоязычная литература. Я рада, что у нас такая литература есть

«Кому не нравится выбор Зулейхи, хочу успокоить: Игнатов — чуваш»

— Весной проходили бурные дискуссии вокруг сериала «Зулейха открывает глаза». Вы на чьей стороне в этих спорах?

— Образ Зулейхи, придуманный Гузель Яхиной, прошел во мне трансформацию. Сначала я прочитала книгу за сутки взахлеб. Автора еще тогда мало кто знал. Гаяр абый Искандер провел для нас встречу с ней, нас было два с половиной человека, очень мало. Она меня купила своими образами — эта татарская женщина, эта баня… У меня были очень пожилые прабабушки — одна 1906 года рождения, другая — 1916-го, они были долгожителями. Они в меня вложили понимание ушедшей в ХХ веке исконной татарской старины. Эта книга вернула меня в детство.

Потом я начала говорить, что от этого произведения больше вреда, чем пользы. А сейчас вижу в нем и хорошее, и плохое. На курсах рекомендую его: «Если вы хотите познакомиться с татарским бытом, с нашей колоритностью, традициями, заковырками, почитайте эту книгу». У нас нет другой литературы на русском языке о татарах, в которой можно в красках пережить то, что переживает героиня. У нас есть научная литература, в которой написано, что такое татарская изба. Но когда ты можешь окунуться в этот образ и пройтись на цыпочках в предбаннике у Зулейхи, почуять запах бани, услышать скрип снега, ты это все ощущаешь, это же здорово! Поэтому здесь никаких претензий нет. Роман имеет право быть. Татары на сегодняшний момент не могут принять данность, что сейчас появилась татарская русскоязычная литература. Я рада, что у нас такая литература есть. А кому не нравится выбор Зулейхи, хочу успокоить: Игнатов — чуваш. Я в этом даже не сомневаюсь.

Хочу еще добавить. Думать, что у татар не было язычества, — обман. Пусть приезжают в мою деревню и посмотрят на наши традиции. В нашей деревне до сих пор кормят покойников, до сих пор бросают в поле еду. Я родилась в такой семье, где бабушка по приезде своих любимых сыночков бросала на печку конфетку и кормила домового. И обвинять Яхину, что этого не было, неразумно. А у Гузель корни как раз сабинские. А там марийцы. Конечно, она это видела. Ее бабушки-дедушки это перенесли и в Казань. В этой книге есть возможность увидеть наше разнообразие.

— Кстати, с другим писателем-татарином Шамилем Идиатуллиным поддерживаете отношения?

— О его имени на «Эхе» делали передачу, потом ему отправила карточку. Он замечательный. Это здорово, что он у нас есть! Шамиль Идиатуллин открыл русскоязычному читателю нашего Убыра. Он поднимает наш колорит на другой уровень. Показывает, помогает разглядывать интересное на ладошке, а не где-то понаслышке.

Он замечательный. Это здорово, что он у нас есть! Шамиль Идиатуллин открыл русскоязычному читателю нашего Убыра. Он поднимает наш колорит на другой уровень

— Лилиана, сколько, по вашему мнению, в Москве татар?

— Их реально много. Два миллиона точно есть. Другой вопрос: кроме имени, фамилии, отчества, у кого есть татарское самосознание? Тут, может быть, недотянем.

— Со многими ли известными татарами Москвы знакомы? Например, с Маратом Хуснуллиным.

— В позапрошлом году на Сабантуе Марат Хуснуллин (тогда был заммэра Москвы, сейчас вице-премьер РФ) мне вручал благодарственное письмо за мою общественную работу. Так, мы все пересекаемся, общаемся на городских мероприятиях. А близко мы не общаемся. В Москве несколько точек сбора татарского народа. Это и Дом Асадуллаева, где я когда-то работала. Это и Полпредство Татарстана в РФ, ну и, конечно же, Штаб татар Москвы. И это только вершина айсберга. Появление штаба особенно порадовало, потому что он не связан с государством и существует на общественных началах.

«Разделяться на татар и кряшен нет смысла. А в чем наша разница?»

— Вы сказали, что отец ваш — кряшен, а мама не совсем. В 2021 году ожидается перепись населения. Какую национальность укажете вы?

— У нас в деревне мы не называем себя кряшенами. Поэтому все будут указываться татарами. Национальность — это одно, а вот религия — другое. Разговор с Богом — вопрос интимный и для кого-то больной. Не стоит все это в кучу валить. Я знаю эти моменты по себе: с этим неоднократно сталкивалась и в Москве. Разницы между кряшенами и татарами нет никакой: язык одинаковый, воспитание одинаковое, мы одинаково одеваемся, одинаково обижаемся, одинаково комплексуем. И разделяться нет смысла. А в чем наша разница? Если Бог в душе, мы по-разному поклоняемся, по-разному просим, но все просим одного и того же. У нас в семье такой проблемы не было. И какого-то разделения, каких-то подобных проблем у моих односельчан не должно возникнуть. Хотя я понимаю и ту часть кряшенской интеллигенции, которая выступает за признание кряшен отдельным этносом. Эта идея не на пустом месте появилась, но я надеюсь, что существующие идеологические противоречия будут преодолены и единство нашего народа сохранится.

— В переписи можно будет указывать несколько языков: первый, второй, третий… Какой вы укажете первым?

— Разумеется, первым я укажу татарский, вторым — русский, хотя я и билингвальный ребенок. Татарский — потому что я считаю цифры на татарском языке. Счет — это наши мысли. Когда я читаю книжку «Преступление и наказание» Достоевского, я смотрю на номер страницы и говорю: «Егерме бишенче бит» («двадцать пятая страница»). Бывает, что во время чтения я перестаю понимать, на каком языке получаю ту или иную информацию.

— А какие еще языки знаете?

— Есть, конечно, какие-то базы из серии «английский со словарем», не хочу это указывать. Сейчас учу турецкий язык. Мне вообще нравятся тюркские языки — узбекский, киргизский, турецкий. Это все — мои научные интересы, диалог культур. Мне нравится, что я тюрколог в русском пространстве.

Я вижу огромный потенциал у татарского народа, несгибаемую силу жить и хранить свои традиции. Все у нас будет хорошо

«Пока наша орфография проигрывает башкирам»

— Вероятно, вы слышали про проведенный «Башкирский диктант» и северо-западный диалект башкирского языка. Как вы думаете, это все-таки татарский язык или диалект башкирского?

— Могу предложить идею, может быть, довольно спорную: чтобы примирить обе стороны, пусть, например, считают татарским диалектом башкирского языка. Там ведь проблема, скорее, не в языке, а в самосознании. Люди находятся в татаро-башкирском пограничном состоянии и не знают, к какому этносу себя отнести. Кто-то выбирает башкирскую идентичность, но говорит на татарском языке. Как решить эту проблему и устранить эти противоречия? В моем окружении есть люди, из тех краев, которые при знакомстве говорили, что они татары, а потом стали говорить, что башкиры. Получается, что среди людей с такой сложной идентичностью начала бо́льшим успехом пользоваться башкирская культура. А мы, татары, вместо того, чтобы с причинами этого бороться, бросились в атаку на последствия. Нужно делать нашу культуру более привлекательной и более престижной, и тогда проблема северо-западного диалекта отпадет сама собой. А пока даже наша орфография проигрывает башкирам.

— И в чем же?

— Татарская грамматика немножко усложнена. Мы пишем «төтен» (дым, — прим. ред.), а говорим «төтөн». Я иногда смотрю башкирский телеканал «Туган тел». Там у них внизу бегущей строкой идут «Продам…», «Познакомлюсь…» и т. д. Они говорят «төтөн», они так и пишут. С точки зрения изучения языка это проще: человеку не надо контролировать себя, где и что произносит. Тот же «табигать» (природа, — прим. ред.) мы говорим «табиғат», мишары — «табигат», а башкиры напишут и скажут «тәбиғәт». У нас в литературном языке вообще нет «г» гортанного (ғ) — это большое упущение. Я уже год думаю: кто стоял у истоков современного татарского алфавита? Скорей всего, это был мишарин. Казанский татарин сказал бы «ғ». Но у нас нет в письменном языке гортанных звуков. С одной стороны, это все смешно, с другой — интересно, забавно.

— Такая разница в произношении не может стать причиной раскола татарской нации?

— Нет. Татар объединяет не только и не сколько язык, а общее культурное наследие, общая история. Шигабутдин Марджани, Нур Алимов (Кара-Малай), Габдулла Тукай, Амирхан Еники, Петр Гаврилов и т. д. Это все знаковые для татар фигуры, которые невозможно разделить и которыми мы одинаково гордимся, независимо от того, к какой группе татар относимся. Будучи носительницей казанского диалекта, я немало делаю для пропаганды мишарского диалекта и не считаю, что это как-то может нанести вред татарскому единству. В этом году даже запустили набор на курсы по мишарскому диалекту. Мне порой говорят: «У нас же перепись, это разделение опасно». Но это потребность времени, этого люди хотят. Есть спрос, будет и предложение, поэтому у нас отдельно будет изучаться мишарский диалект татарского языка. Я вижу огромный потенциал у татарского народа, несгибаемую силу жить и хранить свои традиции. Все у нас будет хорошо.