«Нужно было дать кооператорам время перебеситься»

«Не уверен, что Горбачев понимал состояние экономики в объеме всей страны»

— Сергей Леонидович, в первые 2 года с момента избрания генсеком Михаил Горбачев занимался в основном экономикой, реализуя программу ускорения, то есть технической модернизации предприятий страны. Можно сказать, что новый генсек, как и Андропов, изначально видел проблемы страны только в ее отставшей (в частности, в техническом плане) экономике?

— Я не уверен, что Горбачев понимал состояние экономики в объеме всей страны, потому что до своего избрания генсеком он в качестве члена Политбюро и секретаря ЦК занимался только сельским хозяйством. Сельское хозяйство в советские годы всегда было провальной отраслью, и руководить им ставили людей явно не для будущего их продвижения, и вскоре эти люди неизбежно сваливались со своего поста. Но Горбачев здесь был приятным и счастливым исключением в силу того, что его непосредственные руководители, то есть генсеки, занимали свой пост недолго в силу болезней и практически не занимались экономикой.

Хотя все-таки надо отметить, что Андропов пытался заняться проблемами страны: у него были правильные и точные представления о том, чем в стране нужно заниматься в первую очередь. И Горбачев, реализуя эти идеи, тоже никакой Америки в 1985 году не открывал. Да, в том году во время поездки в Ленинград он выступил перед партхозактивом города и области, встретился на улицах с людьми и поразил страну знанием тех проблем и сложностей, с которыми сталкиваются простые люди — с жильем, продуктами, очередями и так далее. Тем самым Горбачев вызвал взрыв народной любви: люди увидели, что вот он, «великий Гудвин», но, по сути, Горбачев стал делать то, что хотел делать Андропов.

Но, Андропов, понимая проблемы экономики, просто не успел ничего сделать для их решения. За исключением одного: на пост заведующего экономическим отделом ЦК КПСС он назначил Николая Рыжкова, директора одного из крупных заводов Свердловской области, задачей которого была разработка реформ для советской экономики. Рыжков довольно активно начал работать в этом направлении, и в ЦК в качестве консультантов появились такие специалисты, как Леонид Абалкин, Абел Аганбегян.

Экономика СССР в 1985 году была в угрожающем положении, и вот почему: система управления ею, и сама экономическая система страны уже были нежизнеспособны. Да, в стране была огромная социальная поддержка населения, социальная нагрузка советского государства была на порядок (если не на порядки) выше, чем в современной России, но при этом производительность труда была нижайшая, объем производства держался не на очень высокой планке (хотя и не падал), и то, что производила наша тяжелая промышленность, за исключением продукции оборонного комплекса, в принципе для страны было не особо нужным.

Кроме того, была чудовищная зависимость предприятий от Госплана, от цифр, от планов, которые определяли в Москве, а не на местах — именно Москва контролировала все, вплоть до пуговиц и иголок. Но тем не менее отследить все необходимое количество производства в Москве было невозможно, поэтому возникали волны приписок, халтуры, воровства бюджетных средств и так далее. И когда говорят, что в СССР не воровали, это неправда — воровали, просто в меньших объемах, чем сейчас, и в основном за счет приписок: директорам предприятий нужно же было отчитываться по плану. А план был страшнее пистолета в висок, чаще всего выполнить его было невозможно по вполне объективным причинам.

Хотя обитателям больших кабинетов и сложно было понять происходящее — у них-то все было в порядке: они хорошо питались, получали пайки, а как люди живут и как кормят свои семьи, представляли далеко не все, Горбачев тем не менее это понимал. Но он понимал еще и то, что экономика — это полбеды: менять экономические правила в стране было невозможно без смены политического устройства страны, поскольку все — и политики, и экономисты, и директора предприятий, и журналисты, и рабочие, и крестьяне, и даже артисты Большого театра были заложниками идеологии. А идеология была простая — мы же социалистическая страна, у нас нет частной собственности, конкуренции, эксплуатации человека.

Но поменять идеологию было чревато в первую очередь для партийных функционеров, поэтому у Горбачева была фактически неосуществимая задача — реформировать экономику через политические реформы.

«Закон «О кооперации» был маленьким боязливым шажком, но он открыл шлюзы в нашей экономике»

— Давайте напомним, за счет чего могла держаться экономика СССР к тому времени. За счет нефти?

— Экономика страны держалась на вале произведенных продуктов, и здесь для СССР значительную роль, конечно же, играла сырьевая отрасль. Да, страна экспортировала и продукцию машиностроения, но только в братские соцстраны, и осуществлялось это чаще в виде обмена: мы им станки, а они нам ту или иную свою продукцию. Но вот продукцию точного машиностроения и тем более электроники Советский Союз экспортировал редко, тут мы неизбежно отставали и доходов не имели.

Сырьевая отрасль давала хороший экспорт и приносила СССР «живую» валюту, которая, в свою очередь, активно использовалась для покупки за рубежом (в основном в ФРГ) труб для тех же нефтепроводов и для экспорта на Запад другого важного природного продукта — газа. Кроме того, валюта давала возможность покупать за границей необходимую для СССР продукцию сельского хозяйства, которой страна до конца не была обеспечена. Практически с войны до 90-х годов сельское хозяйство было на задворках. Здесь главным для советских руководителей были прежде всего цифры по зерну. Считалось, что на душу населения должна приходиться тонна зерна в год, то есть если в стране 300 миллионов населения, то в ней должно быть произведено 300 миллионов тонн зерна. Но столько зерна СССР не производил никогда. «Своих» было 200—220 миллионов тонн, остальное закупали за границей — в Канаде, Австралии, других странах.

— Экономика держалась, но с товарами народного потребления было туго — дефицит тех или иных вещей ощущался постоянно, качественной продукции было мало.

— Конечно, такую картину надо было менять, а как? Можно было поменять, придав советскому экономическому укладу частно-рыночные отношения, то есть нужно было вывести часть народного хозяйства из государственной собственности в частную. На тех этапах предполагалось, что это можно сделать с мелким производством, скажем, отдать в частные руки часть бытового хозяйства: сапожные мастерские, парикмахерские, хлебопекарни, различные мелкие ремонтные мастерские и мелкие фабрики, производящие предметы народного потребления.

— Получается, политика технической модернизации экономики от Андропова, которая реализовывалась и Горбачевым, была просто глупостью?

— Да, программа ускорения принадлежала понимавшему проблемы в экономике Андропову, но ни у кого из руководителей страны в момент ее принятия не возникало мысли поменять экономические и политические отношения в стране. А они требовали изменений. В те годы в жизнь страны уже должна была быть внесена частнособственническая идея, и часть народного хозяйства должна была перейти в руки собственников и развиваться на частной, рыночной основе. И пусть закон 1988 года «О кооперации» был маленьким боязливым шажком в этом направлении, но он открыл шлюзы в нашей экономике.

А что было в политике ускорения? Да, такая политика требовала повысить производительность труда, но за счет чего? За счет дисциплины, за счет более четкого и честного отношения к своим обязанностям. Недаром Андропов призывал выгонять людей в рабочее время из бань, кинотеатров и так далее, но это была чисто механическая история. Конечно, в экономике самое важное — производительность труда и техническая модернизация с повышением дисциплины — один из верных путей в реформах Андропова, но ее беда была в том, что она проводилась «по-старому», если хотите, по старым лекалам!

Смотрите: Госплан запланировал технически перевооружить завод N, производящий, условно говоря, швейные машины. Собрали для этого документацию, закупили новые станки, привезли и… некому работать на этих станках, у рабочих нет для этого навыков, и станки стали стоять на заднем дворе завода под проливным дождем. Если бы вы были владельцем завода как частник, вы бы подготовили сначала рабочих, затем завезли 150 станков, начали бы на них работать, поняли бы, что дело пошло, и стали бы закупать дальше. Но человеку из Госплана подобное в голову не приходило, зачем ему думать об этапах, если есть поручение правительства и ЦК? Пошла команда из ЦК — значит, надо делать!

Но такая команда была хороша лишь в годы Великой Отечественной войны, а после войны при командно-административной системе многое в экономике задыхалось, шла плановщина, кампанейщина, а в них крылся бес.

«Горбачев не думал поступать так, как поступили в 90-х, приватизировав не обувные фабрики, а «нефтянку»

— Горбачев это понял быстро…

— Понял он это быстро, потому что в экономической элите появились экономисты, которые стали говорить о том, что мы не просто неправильно хозяйствуем, а что сама форма хозяйства неверная, что ее надо менять, причем на 180 градусов. Конечно, так быстро произвести перемены в хозяйстве было невозможно — это же был бы колоссальный перелом, и не в экономике, а и в мозгах. Те же экономисты — Абалкин, Аганбегян с одной стороны и Явлинский и Шаталин с другой — это понимали.

Дело в том, что партийное руководство середины 80-х под страхом расстрела не могло употреблять такие слова, как «частная собственность на средства производства», «рынок», — это было такое табу, что люди за это шли в лагеря. И произнести эти слова генсеку Горбачеву было сродни выходу Хрущева на трибуну XX съезда КПСС с рассказом о том, какой мерзавец и людоед Сталин. Но у Хрущева хватило мужества, а у Горбачева нет.

Поэтому и появлялись промежуточные звенья экономической реформы — хозрасчет, материальная заинтересованность коллектива, закон о госпредприятиях и кооперации и так далее. Но пусть это были и промежуточные звенья, но вели-то они к одному — к переходу к рынку, ко всем законам рынка и к получению собственности в руки частников. Ведь что такое закон «Об индивидуальной трудовой деятельности»? Это попытка разрешить вопрос с частным делом, закон разрешал человеку держать свое предприятие. И теперь нужно было только определить время, чтобы все эти законы нормально действовали в условиях рынка.

Другое дело, что о переходе к рынку две группы экономистов говорили по-разному. Платформа одна, стратегическое направление одно, но экономисты расходились в сроках перехода на рынок. Абалкин и Аганбегян говорили, что для этого нужно 5-6 лет, а Явлинский с Шаталиным (и отчасти Нечаев с Гайдаром) утверждали, что переход к рынку возможен в течение полутора лет — отсюда программа «500 дней».

Но с переходом к рынку торопили — в экономическую реформу начали вмешиваться другие факторы. Пошли требования снизу, а значит, страну толкали к непродуманному переходу к рынку.

— Может быть, если бы денег в стране было больше от той же «нефти», возможно, и реформы пошли бы иначе? Горбачев позднее часто об этом говорил.

— Бесспорно — когда денег в бюджете много, можно и делать многое, а когда их мало, нужно как-то вылезать. Но дело не столько в цене на нефть. Если ты в своей стране позволяешь бизнесу развиваться активно и свободно, позволяешь ему обрасти шерстью, у тебя и так будет развиваться экономика. Но ведь бизнесу не дали развиться. Только-только приняли закон «О кооперации», как сказали, что, мол, этого кооперативам делать нельзя, того нельзя.

— Но ведь и сами кооперативы не все стремились к производству товаров народного потребления и оказанию нужных у слуг. Уже к 1991 году немалое количество кооперативов занималось посредническим услугами, перепродажами.

— Нужно было дать время кооператорам «перебеситься». Если они все-таки производят то, на чем зарабатывают, то и слава богу. Нужно было дать несколько лет для расцветания кооперации и частного предпринимательства. Но увы — кто бы в регионе в конце 80-х позволил кооператору развиваться на глазах у первого секретаря обкома партии, у председателя облисполкома? У чиновников было свое представление о том, как должна развиваться страна, и они не готовы были к переходу на эти новые формы. Предпринимательство было для них табу, и вы представьте себе лицо первого секретаря обкома, которому дают команду «Дайте возможность развиваться кооператорам!». Москве он ответит: «Есть!», но на самом деле будет душить их на корню. Вот и вся проблема!

Поэтому в конце 1988-го — начале 1989 года политическое руководство страны поняло одну простую вещь: изменить ситуацию в экономике можно только изменив политическую ситуацию, и прежде всего избавившись от руководящей роли КПСС в государстве. Как говорили классики, политика — это концентрированное выражение экономики. Как руководить государством, политикам всегда диктует экономика. Вспомним, британские купцы говорили в парламенте, что, мол, новый закон принимать нельзя, так как он ущемляет интересы торговли, а нужны другие законы, и их принимали. И экономика развивалась.

А у нас в стране было наоборот — только политики определяли, какой быть экономике, и, увы, до сих пор ничего не поменялось. Именно силовые структуры определяют, как развиваться российской экономике, что ей производить, сколько и кому платить. Горбачев же понял, что экономику нужно освободить из жестких объятий политиков, освободить от идеологии, которая мешает развиваться, обувать, одевать и кормить народ. Что в руках государства нужно было оставить только крупнейшие добывающие и обрабатывающие отрасли, а также оборонку. И Горбачев не думал поступать так, как поступил в 90-х Ельцин, разрешив приватизацию не обувных фабрик и магазинов, а металлургических комбинатов и нефтяных месторождений.