Рафаэль Хакимов: «Теперь внутренней политикой занимаются 38 человек. Это очень неэффективно»

«Гаагская инициатива»

После подписания Договора между РТ и РФ различные научные центры начали изучать опыт Татарстана и примерять его к другим странам, прежде всего к постсоветскому пространству. Гарвардский университет пригласил Шаймиева на форум в школу им. Кеннеди для публичного выступления. Программу назвали «Гаагской инициативой». Зал был полон. Шла трансляция по одному из каналов национального телевидения. Некоторые журналисты любят задавать каверзные вопросы. На этот случай я сидел в президиуме, готовый ответить на них.

Встреча длилась более двух часов и закончилась бурными овациями. Затем появились статьи о Татарстане в бостонских и лондонских газетах. О Татарстане заговорили не как о сепаратисте, разрушающем Россию, а как о примере редкого, но удачного решения сложного политического конфликта. «Модель Татарстана» зазвучала в прессе в качестве положительного примера.

Между первой и второй «чеченской войной» мы во главе с Шаймиевым и совместно с Гарвардским университетом при поддержке фонда Карнеги организовали во Дворце Мира в Гааге встречи конфликтующих сторон постсоветского пространства для определения возможных путей урегулирования двусторонних отношений. Сложности были с чеченцами.

Самолет Шаймиева приземлился в Москве с тем, чтобы прихватить представителя боевиков, а его не было. Мы торопились, каждый простой в аэропорту стоил денег, но без чеченца значение форума резко снижалось. Спецслужбы, естественно, следили за ним и по дороге в аэропорт тормознули машину в расчете, что мы улетим по расписанию. Однако мы набрались терпения, дождались и полетели в Гаагу в полном составе.

Заседания проходили во Дворце Мира в зале Гаагского трибунала. Представители Грузии и Абхазии, Приднестровья, Гагаузии и Молдовы, Чечни и России спорили до хрипоты. За основу взяли опыт Татарстана, но он, к сожалению, не был универсальным, хотя и успешным.

«Мозговой штурм» в Гааге показал, что принципиальное решение конфликта в Чечне возможно. Мы назвали его принципом «отложенного решения». Это означало, что вначале создаются условия для мирной жизни, а после стабилизации ситуации решается вопрос о статусе Чечни.

Впоследствии министр культуры Чечни мне признался, что они не хотели больше того, что получил Татарстан, но наличие нефти, которую чеченцы не смогли поделить с Москвой, обострило двусторонние отношения. Добрая воля сторон уперлась в обладание нефтяными скважинами.

В Гааге обсуждали и другие конфликты с участием представителей разных сторон. Абхазо-грузинский конфликт был не сложным, но стороны не хотели слышать друг друга. Вопрос касался статуса абхазов в Грузии, что надо было решать не демократическим большинством, поскольку грузин заведомо больше, а закреплением прав абхазского меньшинства даже в самой Абхазии. К тому же все переговоры следовало проводить публично, а Шеварднадзе с Ардзинбой вели кулуарные встречи, что было принципиальной ошибкой. Когда обнародовали результаты договоренностей, обе стороны были обвинены в предательстве: в Грузии в сдаче позиций заподозрили Шеварднадзе, а в Абхазии — Ардзинбу. Переговоры зашли в тупик.

Опыт Татарстана остался уникальным. Сегодня многим кажется естественным мирное развитие республики, но в начале 1990-х годов, по мнению международных экспертов, конфликт был неизбежен. При той глубине культурных и исторических различий, накопившихся обид, стереотипов «большого брата» и «взятия Казани Иваном Грозным» следовало ожидать самых серьезных разногласий. Конфликта не было, сработал субъективный фактор. Команда Шаймиева нашла технологию управления конфликтом. Сработало и общее недовольство федеральным центром, загнавшим жителей в нищету. На этом фоне Татарстан выглядел более трезвым, а главное, заботливым о населении.

В Москве в 1992 году для Татарстана рассматривалось даже силовое решение вопроса. Москва подняла истерию вокруг референдума, полагая, что Татарстан объявляет независимость. Этот шум больше напугал верхи, нежели руководство республики.

Горячие головы («ястребы») в Москве предлагали ввести войска. Но, как говорил мне впоследствии председатель Совета безопасности РФ Юрий Скоков, в Татарстане и татары, и русские поддерживали руководство республики, иначе говоря, центр не смог создать эффективную оппозицию. К тому же татары рассеяны по всей стране, и трудно было предсказать, как они поведут себя в случае военного вмешательства центра. Оставалось договариваться, а в этом случае срабатывал субъективный фактор, т. е. интеллектуальная подготовка переговорщиков.

Мы были заинтересованной стороной и тщательно готовились к переговорам. У российской стороны была надежда, что проблема сама как-то «рассосется». Они были заняты внутренними разборками с коммунистами, состав делегации постоянно менялся, приходили новые люди, обязанные участвовать в переговорах по должности, без соответствующего опыта переговорщиков.

Торжество бюрократии

Годы суверенитета республики стали временем творческого прорыва. Каждый на своем месте не только что-то предлагал, но и нес ответственность. Оглядываясь назад, я понимаю, что бюрократия была минимальной. Мы возмущались количеством министерств и их численностью. Как-то на 8 марта собрался аппарат президента, и Шаймиев увидел, что зал почти полный. Он не столько возмутился, сколько удивился: «Мы же сокращали штаты. Откуда появилось столько сотрудников?»

Журналисты на одной из пресс-конференций задали вопрос Шаймиеву:

— Вам нравится такая бюрократия в республике?

— Нет. А что если я им не понравлюсь?!

Со стороны кажется, что президент — должность всесильная. На самом деле многое держится на авторитете, который не купишь, его надо заработать.

В России наступило время шабашников, должности покупаются. Где-то в меньшей степени, а где-то повально. В наше время далеко не все покупалось и продавалось. Психология шабашника еще только формировалась вместе с рыночными отношениями, а инерция советских времен давала о себе знать. К тому же Татарстан вынужден был отстаивать свои права, что наполняло людей энтузиазмом.

С 2000 года в эпоху вертикали власти, с развитием рыночных отношений и перманентной болтовни наступило оцепенение. Люди замкнулись на своих интересах. Бизнесмены увлеклись прибылью, иномарками и дорогими шмотками, будто республика не имела никакого значения в их деятельности. По всей стране развилась коррупция, воровство и цинизм.

Сегодня аппарат президента занимает пол-Кремля. У меня не было даже секретарши, но приходилось заниматься внутренней политикой и включаться в международные отношения. Теперь внутренней политикой занимаются 38 человек. Это очень неэффективно, ибо люди отнимают время друг у друга, их надо организовать, все боятся принимать решения.

Благодаря Электронному правительству можно следить, как твоя бумага спускается сверху вниз, пока не доходит до работника низшего звена, который не только боится принимать решение, но и не понимает смысла письма. Он на всякий случай пишет: «Принято к сведению». Затем бумага ползет вверх и приходит к автору с ответом, годным на все случаи жизни: «Принято к сведению», хотя надо было ответить: «Да» или «Нет».

Такое происходит даже при наличии резолюции президента, ибо начинается процедура согласования, причем с теми, кто к делу не имеет никакого отношения — на всякий случай. Ответственность размазывается, вопрос не решается. Бюрократия в республике стала капитальным тормозом. Впрочем, во всем мире бюрократизм неистребим, хотя есть страны (Дания, Сингапур), которые сумели свести его до минимума.

Как-то будучи в Лондоне на Бейкер-стрит, 10, я заметил, что зал заседаний Кабинета министров небольшой. Поинтересовался, сколько сотрудников у премьер-министра. Оказалось, всего 100 человек вместе с садовником и дворником. Приехал домой и рассказываю Шаймиеву, какой аппарат в каких странах. А он отвечает:

— Ты это другим расскажи, а не мне…

Сегодня мне смешно смотреть на девочек и мальчиков, которые с важным видом занимаются протокольными делами. Если им рассказать, как это начиналось, они не поверят. Орговики считались белыми людьми, а советники — второй сорт. Многие не понимали, зачем нужны советники, ведь вроде и так все понятно. Главное — людей организовать. Нас с Акуловым «закинули» на самый верхний этаж, как ненужное дополнение к аппарату. Посадили на голубятне под крышей, да еще в одном кабинете.

Я бы так и остался там, если бы не ситуация с Акуловым. Как-то поднимаюсь к себе по крутой лестнице, а на ступеньках сидит иностранная делегация. Я с трудом пробрался через них к себе, и это стало последней каплей. Я пошел к президенту объяснять, что нельзя иностранцев держать на лестнице под крышей. Шаймиев был несколько удивлен и распорядился пересадить советников на первый этаж в приличные кабинеты.

Шло время, и роль советников росла на глазах. Акулова начали принимать как министра иностранных дел Татарстана. После развала СССР не все понимали различие союзных и автономных республик, и Татарстан воспринимался в одном ряду с Туркменистаном, Узбекистаном, порой его путали с Казахстаном. Объявление Татарстаном суверенитета порой считали объявлением независимости.

Сложные отношения Москвы и Казани были у всех на слуху. В такой непростой ситуации зарождались международные связи республики. Они возникли не из амбиций, а из прагматических соображений. Москва очень ревностно относилась к самостоятельности регионов, а республике нужно было выживать, иначе говоря, искать рынки сбыта для своей продукции.

Продолжение следует

* Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов