Кирилл Соловьев: «Возникло то, о чем мечтали долгие годы — конституционная монархия»

«Ждали что-то типа падения Бастилии или похода женщин на Версаль«

— Кирилл Андреевич, почему власти, как вы говорите, вплоть до осени 1905 года, не сразу осознавали революцию? В стране идут многодневные забастовки рабочих, крестьяне жгут помещичьи имения, на флоте происходит восстание броненосца «Потемкин».

— Есть канон революции, который крепко сидел в голове многих людей во власти того времени — это Великая французская революция. Поэтому в качестве жеста революции в России ждали что-то типа падения Бастилии или похода женщин на Версаль, но в России ничего подобного не было.

— Но ведь у нас тоже происходили серьезные вещи.

— Конечно. Прежде всего в стране происходил распад системы управления — многие представители бюрократии, чиновники МВД, товарищи министра, сенаторы, члены Госсовета входят в 1905 году в антиправительственные партии. Можно ли было представить, что чиновники оказываются даже лидерами в организациях, которые требуют политических преобразований? Конечно, чиновники не были революционерами — они просили о созыве того же Земского собора, говорили о необходимости законодательного представительства, но они открыто признаются в недовольстве существующим порядком.

Но бывали и более интересные случаи, и самый характерный из них связан с кутаисским губернатором Владимиром Старосельским: он вполне откровенно признавался в симпатиях к социал-демократам и более того — в симпатиях к фракции большевиков, которым всячески покровительствовал, что, естественно, вызывало раздражение в Петербурге. В 1905 году Старосельского увольняют, и он с полным основанием и с легким сердцем мог войти в дорогую ему фракцию большевиков. Таким образом, мы видим, что в России были не только губернаторы-либералы, но и губернаторы-большевики, что, конечно, впечатляло.

Кроме того, в 1905 году в России, по сути, прекратили функционировать все учебные заведения России — университеты, духовные академии, семинарии и многие гимназии, а в университетах на постоянной основе проходят митинги противоправительственного содержания. А если вы посмотрите еще и на периодические издания 1905 года, особенно осени 1905 года, то убедитесь, что никакой цензуры в них нет — формально-то она есть, но можно печатать абсолютно все что угодно, и мы видим, что в легальных газетах, особенно столичных, обсуждаются перспективы низвержения строя.

В 1905 году в России, по сути, прекратили функционировать все учебные заведения России — университеты, духовные академии, семинарии и многие гимназии, а в университетах на постоянной основе проходят митинги противоправительственного содержания

Еще один жизненный пример, о котором мы узнаем из источников личного происхождения. Был такой государственный деятель Анатолий Куломзин, руководивший до 1903 года канцелярией Комитета министров, у него был сын и тоже Анатолий, который служил на фронтах русско-японской войны — в октябре 1905 года Куломзин-младший со своими друзьями-однополчанами возвращается в связи с окончанием войны в европейскую часть России. Куломзин едет с друзьями в офицерском вагоне, а рядом солдатский вагон, из которого как-то Куломзин услышал, как солдаты говорят: «А неплохо было бы сейчас всех офицеров высадить и расстрелять!» Это типичный эпизод из гражданской войны и таких эпизодов в 1905 году будет чрезвычайно много в Остзейском крае, и в меньшей степени в остальной России. Куломзину и его друзьям-офицерам повезло — просто кто-то из солдат запел, песню подхватили, а предложение расстрелять офицеров забыли, что позволило Куломзину мирно доехать до Москвы. В Москве Куломзин и его друзья увидели, что под контролем правительства находится лишь площадь трех вокзалов, потому что она окружена войсками, а за ее пределами происходили совершенно странные вещи: скажем, на территории Московской консерватории проходила конференция на тему «Какое оружие лучше использовать при терактах?», а рядом стояла корзина, куда кидали деньги в помощь жертвам террора — естественно, речь шла о жертвах правительственного, а не революционного террора.

1905 год был вообще пиком террористической активности в России. Уже в 1906—1907 годах она пойдет на спад, но вместе с тем за 1905—1907 годы от терактов в России погибнет более 10 тысяч человек! А если мы возьмем в совокупности и раненых, и покалеченных при терактах, то речь идет уже о 18 тысячах человек, а это очень существенная цифра. При этом каждый четвертый губернатор в стране за 1905—1906 годы пострадал от террора революционеров! Похожая статистика касается и городовых.

Как видите, политическая система в 1905 году распадалась очень быстро. Почему быстро? Тут сказался и фактор общественных настроений, и фактор недовольства, и то, что многие пытались воспользоваться ситуацией неопределенности. Но главная и коренная причина того, что система начала распадаться, заключается в том, что единой власти в стране в 1905 году не было и не было вектора развития страны, то есть представления о том, что власти нужно или, вернее, — какова программа власти на будущее.

И есть второе, еще более важное обстоятельство — бюрократия в России была довольно квалифицированной, но чиновничество инкорпорировалось в систему не по принципу лояльности власти, а по принципу профессионализма, то есть по способности выполнять определенные функции. Но будучи представителем общества, бюрократия и думала, как общество, — читала те же книги, ходила на те же собрания. И, по большому счету, мы не можем назвать ни одного представителя оппозиционной общественности, который не был бы среди чиновников, и наоборот. Все это означало, что бюрократия не сочувствовала существующему политическому режиму и надеялась, что он будет преобразован. И неслучайно у чиновников была такая болезненная реакция на провал реформы Святополка-Мирского, и неслучайно они будут включаться в работу по проекту «булыгинской Думы»(по проекту министра внутренних дел Булыгина учреждалась Государственная дума, но изначально как совещательный орган, без права обсуждения бюджета страны и ее основных законов, — прим. ред.), и неслучайно они будут радоваться, что будет подготовлен Манифест 17 октября.

Все это касалось высшей бюрократии. А если говорить о ее среднем и низшем уровнях, то там ситуация была более радикальной — скажем, в 1906 году, когда происходили выборы в первую Государственную думу, региональные чиновники министерства финансов открыто агитировали в пользу партии кадетов, то есть главной оппозиционной партии. Оказалось, что бюрократия — главный инструмент правительственной политики — работает против политического режима.

У революции 1905—1907 годов очень большая предыстория, и она не могла не случиться, и события Первой русской революции имели большие корни, чем события революции 1917 года

«Кроме нас, никого готовых сражаться за самодержавие нет»

— И вот наконец в октябре 1905 года Николай II издает Манифест, где даровал гражданские права и свободы рабочим, где Дума обретала законодательные полномочия, была объявлена политическая амнистия, появилась возможность легально создавать партии, профессиональные союзы. Почему Николай II пошел на эти изменения?

— А этот как раз тот редкий случай, когда Николай II откровенно выскажется о том, что имело место в октябре 1905 года, и выскажется в двух письмах: в письме своему близкому человеку — генералу Дмитрию Трепову и матери Марии Федоровне. Царь пишет: «Немного нас, но мы сражались за идеалы самодержавия. Однако мы оказались одиноки — оказалось, что кроме нас, никого готовых сражаться за самодержавие нет». И Николай был прав — он увидел то, что видели еще люди из ближайшего окружения его отца, Александра III, и люди его окружения до 1905 года. То есть сторонников той системы, которая сложилась к этому моменту, фактически не было — ни на каком уровне: ни среди консерваторов, ни, конечно же, среди либералов и социалистов. В дневниках военного министра Куропаткина, кстати, есть интересное воспоминание по этому поводу: в 1905 году он прогуливался в Зимнем дворце с Сергеем Витте, и Витте рассказывал ему о лицах, которые ходили по дворцу — понятно, что это были фигуры не случайные, а чиновники, сенаторы, члены императорской семьи, и Витте сказал: «Все они — конституционалисты», то есть все они за Конституцию.

И в этих обстоятельствах, когда уже не работал телеграф, телефон, не выходили газеты, Петербург не был освещен, когда представители аристократических фамилий срочно переводили деньги за рубеж, Николай II уже был поставлен в безвыходную ситуацию и прекрасно понимал, что не подписать Манифест в новых обстоятельствах он уже не может. И тут можно привести анекдотический случай — насколько он правдив, сказать трудно, но приводят его многие: будто бы великий князь Николай Николаевич, дядя императора, чуть ли не приставил себе к виску пистолет и готов был застрелиться, если царь не подпишет Манифест. Это, конечно, может быть анекдотом, но отнюдь не анекдот то, что даже в императорской семье не видели иного решения, кроме как идти на радикальные уступки обществу.

— Власть пошатнулась в те дни?

— Очень сильно пошатнулась. Есть такое мнение, с которым я солидаризируюсь: события октября 1905 года, да и события всей Первой русской революции, были подготовлены всей предыдущей четвертью столетий. У революции 1905—1907 годов очень большая предыстория, и она не могла не случиться. И события Первой русской революции имели большие корни, чем события революции 1917 года.

— Манифест, как понимаю, был самым точным и верным шагом в той ситуации — как для власти, так и для общества?

— Мы можем сколько угодно ругать верховную власть России тех лет — она заслуживает того, чтобы говорить о ее «великом» вкладе в кризис 1905 года, поскольку этого «вклада» действительно больше, чем вклада революционных партий и, условно говоря, японской разведки. Но при всем этом власть из этого кризиса вышла, и вышла с относительно небольшими потерями. Да, политическая система в стране изменилась, но в целом она устояла, и многое из того, что было ранее в ней, сохранилось. Более того, системе удалось сохранить, хоть и ритуальное, но упоминание в Основных законах о самодержавии, и у царя оставалась надежда, что, может быть, удастся отыграть назад. Надежда отыграть назад, конечно, была тщетной, но, тем не менее, она у него сохранилась. Сохранилась, потому что в 1905 году системе удалось преобразиться и войти в новое качество, а уже в 1906 году начать цикл преобразований — преобразований столь существенных, что власть могла определять повестку дня благодаря премьеру Петру Столыпину.

В 1905 году системе удалось преобразиться и войти в новое качество, а уже в 1906 году начать цикл преобразований — преобразований столь существенных, что власть могла определять повестку дня благодаря премьеру Петру Столыпину

— Но общество выиграло от Манифеста?

— Выиграла в общем вся страна и практически все население. Есть такая уродливая формулировка, мне крайне несимпатичная, говорящая о поражении Первой русской революции, и она понятно откуда берется — из сочинений Владимира Ильича Ленина, ведь для него было очевидным, что революция потерпела поражение, так как поражение потерпел лично он и большевистская фракция РСДРП. Но революция, если она случилась, по своей логике потерпеть поражение не может! Потерпеть поражение может бунт, мятеж, но революция происходит, когда она что-то может в жизни качественно поменять, и эта революция поменяла и очень многое поменяла: в России возникли представительные законодательные учреждения и в стране. Таким образом, возникло то, о чем мечтали долгие годы — конституционная монархия: да, она очень сильно ограничивала полномочия Государственной думы, но это был шаг вперед.

Далее. В России возникла свободная пресса — пресса, которой не было до этого события и которой долгое время не будет после революции. И конечно же, в России официально возникли партии: если у вас предусмотрены выборы, значит, должны быть учреждены партии. И более того, в выборах могли принимать даже незарегистрированные организации самой прямой революционной направленности, и неслучайно во Второй Государственной думе будут фракции и эсеров, и трудовиков, и народных социалистов. Выборы, как известно, позволяли людям определиться и с социальными предпочтениями и с партийными. Кроме того, у российского человека впервые появилась возможность сказать, кто он есть и по своей национальной принадлежности. Помимо этого, в 1906 году в России возникают временные правила, которые введут в России элементы гражданских прав и свобод, а именно — возможность собираться, организовывать союзы. Будут обеспечены права старообрядцев наряду с православными, то есть правовое поле расширилось очень существенно. И наконец, в 1906 году начинается цикл аграрных преобразований, которые затронут абсолютное большинство населения страны.

«Депутаты полагали, что они едут в Петербург совершать революцию — но не на улицах и баррикадах»

— В 1906 году была избрана Дума, но и она, и вторая Дума были распущены царем, так как правительство видело, что депутаты занимаются только политическими разговорами, митинговщиной и так далее.

— Так говорить не вполне справедливо. Нужно чувствовать психологию момента: в Думу были избраны очень разные люди, и среди них много было в высшей степени достойных и талантливых людей, но они были избраны в представительство, которое ими воспринималось как учреждение не вполне себе парламентского свойства. Депутаты полагали, что они едут в Петербург совершать революцию — но не на улицах и баррикадах, а в Таврическом дворце. То есть депутаты думали, что они примут законы, которые в считаные дни будут менять Россию. Первая Дума ожидала, что она очень многое изменит за те дни — депутатам было нестрашно, распустит их правительство или нет, потому что они полагали, что если распустит, то начнется такая революция, что будет страшно подумать, что будет с действующей властью и ее приспешниками. У депутатов первой Думы была логика не парламентариев, а совсем другая, и поэтому требовать от них что-то другое было невозможно.

— И со Второй Думой, которую распустили 1907 году, тоже пришлось трудно, и она была распущена. Почему не последовало возмущения?

— Ключевая роль в том, что революции от депутатов не состоялось, принадлежала Петру Столыпину. И дело было не только в том, что Столыпин был человек с позицией, с волей и решительностью, но и в том, что он чувствовал, что нужно не только подавлять восстания и принимать решения по установлению правопорядка, но и предлагать что-то обществу. И уже к августу 1906 года была готова программа преобразований правительства Столыпина — впервые за российскую историю правительство выступает не просто с набором каких-то мероприятий, которые неплохо было бы провести, а с системой реформ, которые должны были коснуться всех сторон жизни тогдашнего общества, буквально всех. Осенью 1906 года реформы начались, и именно тогда революция, на мой взгляд, заканчивается.

Сохранение Думы было важным элементом тех же столыпинских преобразований, начатых в 1906 году, хотя работать правительству с законодательным органом было очень трудно.

— А почему не в 1907 году, когда была распущена Вторая Дума?

— 1907 год тоже важен, поскольку идет попытка диалога с Думой, избранной по прежнему законодательству, но попытка была неудачной. И в 1907 году власть находилась перед выбором: у нее возникло искушение отказаться от законодательной Думы, и это было абсолютно реально, так как хороших результатов работы у Второй Думы не было. Но правительство и лично Столыпин настояли на том, чтобы Думу сохранить как законодательный орган. И сохранение Думы было важным элементом тех же столыпинских преобразований, начатых в 1906 году, хотя работать правительству с законодательным органом было очень трудно.

— А изменилось ли в стране отношение к царю со стороны тех масс населения, которые были в самом ущемленном положении до 1905 года? Да, крестьян освободили от выкупных платежей, но земли не хватало. Да, рабочим повысили зарплату, но ведь расстрел 9 января невозможно было стереть, как и подавление восстания рабочих в Москве.

— Принципиально отношение к царю не изменилось. Конечно, проследить это сложно — та же крестьянская среда тех лет, хотя она и была огромной, до сих пор для нас остается terra incognita. Крестьяне меньше выступали, меньше говорили, меньше писали, а если и есть у нас об их мнении какие-то сведения, то они фрагментарны. Но не тем не менее, судя по крестьянским представителям в первых двух Думах, было видно, что политические и бюджетные вопросы депутатов-крестьян интересовали во вторую, третью, четвертую очередь, а интересовал их только вопрос земли. И тут можно сделать вывод, что крестьяне были скорее лояльны к существующему режиму. Тут я могу привести пример: когда Николай II впервые приехал в Думу в феврале 1916 года, представители левых фракций хотели устроить императору обструкцию, но тут левые встретили сильное сопротивление со стороны крестьян, входивших в Трудовую группу — для них обструкция императора была совершенно невозможна. Или вот другой пример: крестьяне из Псковской губернии делились впечатлениями от работы в первой Думе — им не нравилось, что они не сидят за круглым столом, не нравится, что сидят спиной к спине, не нравится, что им во время заседания не разливают чай, и не нравилось то, что они не видят на заседании Думы государя императора. Им казалось, что они должны были сидеть за столом с Николаем II и думать с ним о том, как поступить с землей, но, тем не менее, крестьянство мыслило весьма традиционно.

Думаю, что важный разворот в понимании того, что такое император и императорская семья, происходит во время Первой мировой войны, а не в 1906 году.

Рабочие же были малой частью российского социума — они составляли 2—3 процента от населения страны. Да, это особая категория, но опять же были чернорабочие, которые по своей политической активности мало отличались от крестьянства, а была рабочая аристократия, которая хорошо оплачивалась, по уровню жизни жила лучше, чем земские и гимназические учителя. Но именно эта часть рабочих была наиболее активна, очень часто сотрудничала с леворадикальными партиями, и среди них революционные настроения имели место. Уникальная ситуация, согласитесь — радикальность настроения не всегда связана с уровнем жизни! Но даже среди рабочей аристократии иногда не было единодушия: в холодных цехах Путиловского завода доминировали социал-демократы, а в горячих — черносотенцы, и как это объяснить, совершенно непонятно. Поэтому говорить, что рабочие — это единая социальная среда, которая всегда будет поддерживать революционеров, сильное преувеличение.

Но люди видели изменения, происходящие именно на их глазах: с бурным ростом экономики (по данным последних исследований, он составлял более 9 процентов мировой экономики), а особенно сельского хозяйства, шел рост вкладов населения в сберегательные банки, а это не могло не свидетельствовать ни о чем другом, как о росте благосостояния. Кроме того, в русской деревне наблюдается такое явление, как железная кровля, в деревню приходят модные журналы и множество газет. Конечно, не все было замечательно и не все жили припеваючи. Более того, при росте экономики мы видим и растущее недовольство среди отдельных групп, которые живут не так, как им хотелось бы, но страна до Первой мировой войны менялась быстро, и это было результатом революции.