Алексей Венедиктов: «От таких людей, как Шаймиев и Минниханов, мне важно получить видение проблем России»

«С Миннихановым поговорили о татарском этносе в России»

— Алексей Алексеевич, перед нашим разговором вы встречались с президентом Татарстана. О чем говорили, если не секрет? Помимо интервью, которое, насколько мне известно, вы планировали у него взять.

— Нет, я не брал интервью у президента. Мы изначально договаривались, что я приеду просто поговорить. Я вообще придерживаюсь мнения, что прежде чем брать интервью, нужно нащупать, как это сказать, такое… дребезжание. Попасть в резонанс. Надо понимать, у кого ты берешь интервью, что ему интересно, а что нет. Поэтому разговор у нас получился вдвое больше предусмотренного, не 40 минут, а полтора часа.

О чем говорили? О татарском этносе в Российской Федерации, о проблеме языков, религий, истории, вернее, о незнании и упрощении истории. Я рассказал президенту о своих недавних поездках. Я только что прилетел из Минска, встречался с руководством Республики Беларусь. О своей поездке в Украину, когда шел обмен пленными.

Ну мы с ним пофилософствовали. И еще затронули некоторые вопросы в продолжение наших предыдущих разговоров. То есть, повторю, это не было интервью, я не вынимал из него никакую информацию. Мы обменивались с ним пониманием. И мы обменялись тем пониманием, что, несмотря на то, что на очень многие вещи мы смотрим по-разному, что у нас, в том числе разные политические позиции, это не мешает нам общаться и понимать друг друга.

— Интервью в итоге будете брать?

— Когда-нибудь буду. Но не в этот раз. И с первым президентом Татарстана Минтимером Шариповичем Шаймиевым я завтра (сегодня, — прим. ред.) встречаюсь тоже не ради интервью. От таких людей, как Шаймиев и Минниханов, мне гораздо важнее получить видение проблем Российской Федерации, чем то, что они скажут публично с трибун или у микрофона. Мне сначала нужно получить понимание, только после этого я буду готов разговаривать под запись.

От таких людей, как Шаймиев и Минниханов, мне гораздо важнее получить видение проблем Российской Федерации, чем то, что они скажут публично с трибун или у микрофона. Мне сначала нужно получить понимание, только после этого я буду готов разговаривать под запись

— О будущих выборах президента Татарстана вы, стало быть, не говорили?

— Вообще нет. Во-первых, я здесь турист и поэтому совершенно не знаю внутренних проблем Татарстана в том объеме, в каком это необходимо для такого разговора.

— А что зацепило вас в сегодняшнем разговоре?

— Что такое «зацепило»?

— Ну что вспоминается первым делом?

— Наш разговор о нынешних законах о языке и о преподавании религии в школах. На мой взгляд, они негативны, потому что разделяют наше многонациональное, многоконфессиональное общество. Президент Минниханов внес некоторые уточнения в мое понимание вопроса, и в свое, надеюсь, тоже.

Еще раз повторяю — это не был такой разговор, как, вы знаете, [журналисты] любят: «А какую новость ты принес?». Никакой новости я не принес. Я работал на глубинное понимание того, как укладываются вот такие вещи в голове у президента Татарстана, одного из лидеров Российской Федерации.

«Мы видим, что проект «Говорим по-татарски» слушают. Мы видим рейтинги»

— Можно несколько слов о проекте «Говорим по-татарски» на «Эхе Москвы». Что показал этот эксперимент, какие были отзывы?

— Во-первых, эксперимент удался, и удался блестяще. Я могу сказать по московской аудитории, что эту передачу слушают не исключительно носители татарской культуры и татарского языка. Я сталкиваюсь с совершенно необычными и далекими от восточной культуры людьми, которые говорят: «А ты знаешь, я услышал у тебя на «Эхе», что такое-то слово обозначает то-то, круто!» То есть люди воспринимают это как образовательный проект. Интересный, завлекательный. Ведь для чего нужен образовательный проект? Чтобы человек мог похвастаться своими знаниями перед другими. И это работает.

Во-вторых, мы видим рейтинги. Мы видим, что это слушается.

И третья история, неожиданная: мне стали звонить руководители национальных регионов со словами «А почему нет «Говорим по-бурятски»?», «А почему нет по-якутски, по-мордовски?». Я отвечаю — ну, в общем, татары — это третий этнос в Москве после русских и украинцев, а у меня коммерческая радиостанция, и мне нужно, чтобы аудитория… «Не-е-ет, — говорят, — не так!»

Нет, меня, конечно, обвиняли в сепаратизме: «А почему татарский, ты должен говорить по-русски». А я говорю: «Так у меня есть передача «Говорим по-русски», вы ее просто не слушаете!"

Этот проект некоммерческий в том смысле, что он не за деньги. Но он привлекает дополнительные аудиторию и рекламу, и в конечном счете он, таким образом, за деньги. То есть это успех. Ни с одной стороны этого проекта я не вижу неуспеха.

Нет, меня, конечно, обвиняли в сепаратизме: «А почему татарский, ты должен говорить по-русски». А я говорю: «Так у меня есть передача «Говорим по-русски», вы ее просто не слушаете!»

— А кто-то может вас в чем-то обвинять? Если вы коммерческая радиостанция?

— Конечно. Очень многие. Политические, как бы сказать… импотенты, скажем мягко.

— Имена их после такого предисловия вы, видимо, не назовете?

— Ну зачем я буду их называть? Это частный разговор. Люди имеют право ошибаться. И затем корректировать свою точку зрения.

— А этот проект еще идет в федеральном эфире? Мы-то, понятно, здесь его слышим, но, может быть, он уже стал только казанской вставкой?

— Да, он идет в федеральном эфире.

— И как долго он будет продолжаться?

— Вот сколько слов будет [в татарском языке], так долго и будет продолжаться.

— А вы сами за это время выучили какие-то татарские слова?

— Это же не для того, чтобы учить.

— Но вы же сказали — чтобы похвастаться перед другими.

— Ну я хвастаюсь, и [тут же] забываю, конечно. Так ведь культура — она же в этом и есть. Это же не математика, где человек должен помнить, что дважды два четыре. Это ровно для понимания, что русский язык богат не только славянскими корнями. Что и русский язык, и русская нация, и русский этнос — это очень сложное LEGO-образное образование. И это надо подтверждать вот такими маленькими story, историями из истории языка.

— Вы не обсуждали с Миннихановым «Стояние на Угре» как проект калужского губернатора?

— Я затронул эту тему. Честно говоря, даже не вспомнил, кто это [предлагал]. Я очень уважаю Артамонова, он очень сильный губернатор, но тут как раз… Ну вот я говорю Минниханову — «Стояние на Угре», ну мы посмеялись. Тут же перешли на Куликово поле, что там источники говорят — кто там бился с обеих сторон и почему на Куликовом поле не могут найти ни одного обломка стрелы, ни одного фрагмента кольчуги, ни одного захоронения. Нет археологии на Куликовом поле. Где же они сражались, в воздухе?

Мы как раз говорили о мифологии истории и о том, как люди и общество используют историю для сиюминутных целей. Понятно, что по поводу «Стояния на Угре» мы с президентом Миннихановым имеем одинаковую точку зрения.

Мы как раз говорили о мифологии истории и о том, как люди и общество используют историю для сиюминутных целей. Понятно, что по поводу «Стояния на Угре» мы с президентом Миннихановым имеем одинаковую точку зрения

«О, чувак из ВДудя!»

— Не следите за тем, сколько просмотров набирает на YouTube пародия на «Эхо Москвы», которую недавно сделал Comedy Club?

— Последний раз мне говорили, что что-то около трех миллионов. В общем, после двух миллионов я перестал считать. Я понял, что вошел в историю.

Знаете, один мой приятель сказал мне: если отбивки тебе пишет Шнур, если у тебя брал интервью Дудь и если на тебя делает пародии Comedy Club, то твоя жизнь удалась, можешь идти на пенсию. На это я отвечаю: я уже на пенсии. Но да, жизнь удалась.

В общем, думаю, что миллиона три просмотров. Нет?

— На вчерашний день было 4,2 миллиона.

— Я счастлив.

— Это, конечно, не рекорд канала Comedy Club на YouTube, но это и совсем не мало. Вас не удивляет такая цифра?

— Знаете, я с интересом отношусь к деятельности Comedy Club, но не слежу за ними. Так, иногда смотрю отдельные номера. Ну хорошо, ну сделали из меня карикатуру. Я вообще сторонник карикатур. Меня эта пародия не обидела, но в то же время я понимаю, что карикатура может обижать. Это такая форма существования.

— А вам, кстати, не кажется, что и Comedy Club, и «Уральские пельмени», и вообще все эти наши смехачи в последнее время стали очень сервильными?

— Слушайте, я смотрю то, что мне нравится, и не смотрю то, что мне не нравится. Уж я точно не слежу, еще раз повторю, за сервильностью или несервильностью смехачей, давно не слежу. Вполне допускаю и сервильность.

Но, слушайте, они же отражение общества. Они работают на спрос. Значит, если верить вашим выводам, в обществе спрос на сервильность.

— То есть это у них свой внутренний редактор, а не какое-то указание сверху?

— Нет, это точно не указание сверху. Сделать еще более популярными Венедиктова и «Эхо Москвы» — ну я с трудом представляю себе такую задачу. То есть люди, которые никогда не слышали о существовании «Эха Москвы»... Вы знаете, у меня просто есть личный опыт. Я очень не хотел идти на интервью к Дудю. Я отношусь к нему с большим уважением, но когда он мне позвонил, я сказал: «Юра, вы знаете, у нас разные аудитории. Я не для вашей аудитории. Мне это неинтересно». Он говорит: «Я вас понимаю, но все-таки прошу подумать». И потом мой сын, которому тогда было 17 лет, сказал мне: «Папа, тебе оказана высокая честь, а ты кобенишься».

Я понял, что не могу его подвести, пошел и дал интервью. И на следующий день выхожу глубокой ночью после эфира на Новый Арбат. Стоит 20-летняя парочка, целуется. Парень отрывается от девушки, смотрит на меня и говорит: «О, чувак из ВДудя!». Понимаете, вот я теперь «чувак из ВДудя». А сейчас еще и чувак из Comedy Club.

Так что уровень сервильности пусть определяют потребители этого продукта. А не те, кто, как я, его не потребляют.

— Кстати, а как вам мнение, что Дудя готовят на роль российского Зеленского?

— Я не занимаюсь фантазиями. Я занимаюсь конструкциями, когда у меня есть какие-то исходные данные. Слово «готовят» — это смешно. Кто готовит?

— Допустим, Ходорковский.

— Михаил Борисович не может сейчас в России ничего готовить. Это раз. Вторая история заключается в том, что Украина не Россия, как правильно в свое время написал президент Кучма, и следующими президентами здесь будут скорее люди возрастные. Но в любом случае у меня нет никаких реальных данных об этом. А пока у меня их нет, это является только плодом болезненной фантазии спецслужб.

Сначала было много Сергея Собянина, потом стало много Сергея Нарышкина, теперь много Сергея Шойгу. Может, Владимир Владимирович ищет человека с именем Сергей? Вот как-то кажется, что он уперся в Сергеев

— А что за активность вокруг Сергея Шойгу, которую мы сейчас наблюдаем?

— Ну сначала было много Сергея Собянина, потом стало много Сергея Нарышкина, теперь много Сергея Шойгу. Может, Владимир Владимирович ищет человека с именем Сергей? Вот как-то кажется, что он уперся в Сергеев. С моей точки зрения, это значит, что будет точно не Сергей.

— Это вы, видимо, с долей шутки говорите?

— Нет, я считаю, что если бы президент решил найти себе наследника, он не стал бы так это демонстрировать. Хотя кто его знает, что в голове одного человека. Путин же не институт, он человек. Значит, его представления могут не совпадать с вашими. Его представления об эффективности могут не совпадать с моими. Ну хорошо, будем наблюдать.

— Но вы можете себе представить президента России Сергея Шойгу?

— Могу. Я и вас могу представить президентом России.

— Хотя он наполовину тувинец?

— Россия в этом смысле страна абсолютно циничная. Вот абсолютно все равно.

— Населению?

— Да. Это не играет никакой роли. Я могу даже Рамзана Кадырова представить главой России.

— А мог визит Шойгу и Путина в Туву быть призван показать неспокойным в последнее время национальным сибирским регионам — Бурятии, Якутии, что «все под контролем»?

— Нельзя же считать президента дебилом. Он очень умный, очень хитрый и, главное, очень искушенный человек. Сегодня показали, а завтра шаман пошел. И все, что показали, забылось. Ну президент это понимает. Поэтому такие теории в моей голове не имеют права на существование, иначе я сойду с ума и стану шизофреником.

Продолжение интервью.