«В криминальных кругах над АУЕ просто посмеиваются. Такого слова нет в блатной фене»

«В конце 80-х субкультурной молодежи было 10%. Сейчас субкультурность исчезает»

— Дмитрий Вячеславович, вас называют ведущим специалистом по «гопнической культуре». Как вам такая трактовка ваших исследований?

— Спасибо СМИ за это (смеется). Хорошее определение, я всегда очень радуюсь таким, хотя и не слишком точное. В моем случае речь идет об изучении молодежных уличных сообществ. «Гопник» же — слово внешнее, экзоним, то есть то, как людей определенной группы назвали со стороны. Самая популярная версия его возникновения связана с аббревиатурой ГОП, в прошлом — Городское общежитие пролетариата в Санкт-Петербурге, сейчас — здание гостиницы «Москва» напротив Московского вокзала. В этом общежитии, судя по свидетельствам того времени, процветал криминал, отсюда и пошло название. Сами члены уличных сообществ гопниками себя не называют, в уличной среде с начала 80-х используется термин «пацан», так что, наверное, специалист по «пацанской культуре» было бы уместнее, но я не протестую.

— Как вы пришли к изучению группировок?

— Уличными группировками я начал заниматься 10 лет назад, в конце нулевых. Последнее время все глубже. Изначально предметом моего внимания были молодежные сообщества субкультурного типа. Я в свое время и сам был «волосатым» (хиппи, — прим. ред.), отсюда и органичный интерес. В конце 80-х, на фоне перестройки и всеобщего понимания того, что «все можно», по некоторым исследованиям, процент субкультурной молодежи в СССР составлял около 10% — это очень много. Соответственно, был и предмет исследования. В последующие годы процент падал, но все-таки субкультуры жили, а изучение того, что существует в реальности, актуальных событий, дает много возможностей.

Но сейчас субкультурность, в общем-то, исчезает. Как массовое явление субкультуры появились после Второй мировой войны — на фоне экономического подъема: у молодежи стало больше свободного времени и свободных денег. Сейчас молодежь все меньше объединяется по субкультурному признаку: изменился уклад жизни, прежде всего информационное пространство — Интернет уничтожил потребность в физическом объединении. Неожиданно для меня новых субкультур, способных закрепиться надолго и у масс, за последние лет 10 не появилось, а старые угасли.

Я в свое время и сам был «волосатым», отсюда и органичный интерес. В конце 80-х, на фоне перестройки и всеобщего понимания того, что «все можно», по некоторым исследованиям, процент субкультурной молодежи в СССР составлял около 10% — это очень много

Молодежи во все времена важно удовлетворять ряд потребностей: общение, эмоциональные переживания, поисковая сексуальная активность (то есть общение мужчины и женщины), организация интеллектуальной жизни (обмен идеями). Все это они находили в субкультурах, укладе, который существовал 20—30 лет назад, а сейчас реализуют через Интернет. Классическая субкультурная тусовка почти исчезла. Для того чтобы найти единомышленников, больше не нужно выходить на улицу и выискивать их по внешнему виду. Субкультура больше не вторая идентичность. Ведь раньше на эту субкультурную идентичность тратилось огромное количество времени — нужно было куда-то выходить, выезжать, общаться, слушать музыку, читать определенную литературу, доставать ее в конце концов.

«Молодые люди через СМИ получили образец: они вдруг решили быть люберами и бить неформалов»

— Первой вашей уличной группировкой стали подмосковные любера, хотя сами вы их группировкой как таковой не считаете. Как вы вышли на них?

— Это был мой плавный и вынужденный переход с субкультур на уличные сообщества. Тогда, в 1987 году, появилась субкультура люберов, она существовала недолго, всего года два. Сам я родом из Люберец, поэтому заняться ими сам бог велел. Возникли любера во многом из-за сообщений СМИ. Есть такая закономерность — многие субкультуры возникают тогда, когда о них начинают писать журналисты. Движение люберов было представлено ими как объединение агрессивной молодежи, которая ездит в Москву бить неформалов.

В действительности же эта группа сформировалась скорее как спортивное сообщество. В Люберцах одно время был большой интерес к силовым видам спорта, создавались качалки под лестницами в подъездах, занимались на турниках. Молодежь знакомилась, общалась, в какой-то момент начались выезды в Москву. Что и понятно, ведь Люберцы — это окраина, с которой Москва воспринимается как поле неограниченных возможностей. Естественно, когда молодежь что-то делает коллективно и самоорганизованно, рано или поздно она сталкивается с другой молодежью, которая тоже что-то делает. Из люберов, с которыми я общался, практически никто не вспоминал драк с неформалами. Разговор происходил так: «Любером был?» — «Был» — «Качались?» — «Качались» — «Хиппей били?» — «Каких хиппей? Ну с металлистами один раз дрались».

То есть это была молодежная пацанская движа. Но когда об их поездке в Москву и драке были написаны статьи в «Огоньке» и «Собеседнике», закрепилось мнение, что любера — агрессивная организованная банда. Молодежь через СМИ получила указание, образец, множество молодых людей вдруг решили быть люберами и бить неформалов. Московские неформалы вспоминают об этом времени с ужасом, стало действительно опасно — нападали, били, стригли волосы. Максимум пришелся на 1987 год: по городу ходили толпы и с той, и с другой стороны. Как любая молодежная движа, любера быстро угасли. После уже пошли другие группировки, с Люберцами мало связанные, на слуху уже был «казанский феномен».

Возникли любера во многом из-за сообщений СМИ. Есть такая закономерность — многие субкультуры возникают тогда, когда о них начинают писать журналисты. Движение люберов было представлено ими как объединение агрессивной молодежи, которая ездит в Москву бить неформалов

«Случай с БДСМ во Владивостоке — из разряда «посмеяться и забыть»

— Интерес ко времени поволжских группировок в последние годы резко возрос. В СМИ, научном сообществе вновь поднимаются эти темы, причем после каких-то единичных подростковых разборок Сеть пестрит фразами вроде «Возвращение казанского феномена», «Окунаемся ли мы во времена группировок?». Как можно это расценивать — зачем эта мифологизация и нагнетание страха?

— Я тоже наблюдаю эти явления. Прежде всего есть заинтересованные в этом люди. В данном случае, я думаю, это журналисты (по понятным причинам) и чиновники — чтобы объяснять, чем они занимаются, аргументировать собственную значимость, создавать представление о том, что их работа нужна.

Например, вам, как и всем сейчас, наверное, известна аббревиатура АУЕ. Она появилась во многом благодаря тому, что на выборах детского омбудсмена одна из кандидаток сделала свою предвыборную кампанию на том, что «есть такое АУЕ, это страшно-страшно-страшно, а я буду с этим бороться, выбирайте меня». Это был красивый ход с точки зрения пиара, но благодаря этому слово АУЕ вышло на государственный уровень, его узнал Путин, который тоже его употребил, сказав, что, если такое есть, надо с этим бороться. Так кандидат в омбудсмены распропагандировала это понятие, создала моду. Что с молодежью ни происходит, всегда стоит посмотреть реакцию СМИ на это, и все станет яснее.

О том, как СМИ могут придать необоснованный импульс совсем непоказательным ситуациям, расскажу на другом примере. Недавно произошел случай в школе во Владивостоке, группа школьников на выпускном оделись в БДСМ-костюмы, это засняли на видео и выложили в Интернет, ролик моментально распространился. На мой взгляд, это случай из разряда «посмеяться и забыть» — молодые балбесы. Такого рода случаи происходили в разных городах, но этот попал в СМИ. Частный случай оказался растиражирован, запустился механизм моральной паники, это было почти руководство к действию.

Посмотрим, кто высказывался. Председатель комиссии Общественной палаты по поддержке семьи, материнства и детства Диана Гурцкая сказала, что воспитательная работа в школе провалена и нужно всех наказывать. Да, у нас множество проблем с молодежью, но они совершенно в другой сфере, а такие медиаповоды позволяют людям поговорить о молодежной проблематике, засветиться в медиаполе. Я прекрасно понимаю журналистов, которые оказываются в ситуации двойственности, им нужны интересные темы, но часто они не думают о том, что они тиражируют и к чему это приведет, кому они помогают в той или иной ситуации. Грань этого найти действительно сложно.

— В таком случае, знаете ли вы примеры, когда журналисты рассказывали о каком-либо сообществе, не создавая «образцы для подражания»?

— Например, в начале 2000-х, когда действовало Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ, в России признано экстремистским сообществом и запрещено на территории всей страны с 9 августа 2011 года, — прим. ред.), журналисты писали о них довольно много. Мне запомнилась одна статья, в ней журналист пообщалась с членами этого движения, заканчивался ее материал примерно так: «Мне было с ними очень скучно, невероятно скучные люди, которые ничего хорошего сделать не могут». Она понимала, что этих брутальных ребят не надо выставлять в хорошем свете никак.

Председатель комиссии Общественной палаты по поддержке семьи, материнства и детства Диана Гурцкая сказала, что воспитательная работа в школе провалена и нужно всех наказывать. Да, у нас множество проблем с молодежью, но они совершенно в другой сфере, а такие медиаповоды позволяют людям поговорить о молодежной проблематике, засветиться в медиаполе

«Свежий пример моральной паники — так называемые «группы смерти»

— Вы употребили термин «моральная паника». Можете расшифровать его и проиллюстрировать недавними событиями?

— Механизм моральной паники был описан Стэнли Коэном еще в 1972 году на примере молодежного движения модов — одной из первых известных субкультур. Маленькая группа английской рабочей молодежи на юге страны устроила драку, про них написали журналисты, дав им название, и они вдруг приобрели сверхизвестность. Это была социальная истерия — «страшные моды» избивают людей, ужас мгновенно возник в обществе. Коэн описал этот механизм: трансляция частной информации с большой трибуны приводит к неконтролируемым последствиям, в том числе происходит массовая вербовка новых участников в такие изначально маленькие сообщества.

Есть и более свежий пример — так называемые «группы смерти», игры типа «Синий кит», вступая в которые молодые люди якобы совершали суицид. Шумиха вокруг этих групп возникла именно благодаря СМИ. После публикаций «встали на уши» многие госструктуры, включая ФСБ и МВД. В тот год действительно наблюдался рост суицидов, в том числе и среди молодежи. Милиция рассмотрела каждое дело с подростками, был выпущен специальный пресс-релиз, в котором говорилось, что в 99% случаев никаких «групп смерти» рядом с детьми не было, в 1% случаев — неизвестно.

Специально в 2017 году был принят закон, по которому стало возможным строго наказывать за доведение до самоубийства. По статье был арестован один человек. Изначально ему инкриминировалось доведение до самоубийства 15 человек. Когда дело дошло до суда, инкриминировали двух, с которыми он вел переписку, но до суицида не довел. Позже арестовали еще одного человека, который действительно приложил руку к самоубийству, но, судя по описаниям, девочка совершила бы суицид и без него. Вся история с «Синими китами» оказалась большим фантомом, а журналистка, с которой это пошло, до сих пор настаивает на своей правоте, хотя у нее нет фактов.

Несмотря на опровержения, шумиха вокруг «групп смерти» продолжилась: подключились медицина, образование, научное сообщество, которому вверяется исследовать причины происходящего. Организации получали деньги на борьбу с «группами смерти», эти деньги обратно уже не отозвать. Если этими организациями руководят люди умные и порядочные, они будут изучать реальные проблемы молодежи, а может быть и такое, что деньги пойдут на развитие моральных паник, они ведь целевые, по ним надо отчитываться.

Вся история с «Синими китами» оказалась большим фантомом, а журналистка, с которой это пошло, до сих пор настаивает на своей правоте, хотя у нее нет фактов

«Рассматривать АУЕ как единую субкультуру нельзя»

— Хотелось бы вернуться и поставить точку в теме АУЕ. Апеллируя к расплодившимся пабликам АУЕ в соцсетях, многие заговорили об этом даже не как о субкультуре, а как о какой-то организованной группировке. Вы можете развеять эти утверждения, либо подтвердить их?

— Россия — большая страна. Да, есть и сейчас криминальные поселки, в которых среди подростков процветают тюремные уклады. Есть школы, в которых собирают деньги на то, чтобы «греть зону» (иногда эти деньги до зоны не доходят, их просто собирают старшие школьники с целью поживы). Но рассматривать АУЕ как единую субкультуру никак нельзя по нескольким причинам.

Во-первых, криминал не заинтересован в том, чтобы о нем знали, он живет своей жизнью. Воры и бандиты подтягивают молодежь, но подтягивают точно не через СМИ и Интернет, не через пропаганду своего образа жизни. Людей ищут через личные знакомства: находят склонных к этому молодых людей, начинают консультировать, помогать, потихоньку подключают к своим делам. То есть работает механизм более тонкий.

Во-вторых, интернет-сообщества, посвященные АУЕ, представляют собой не что иное как тематические мужские паблики. Это площадки, на которых обсуждается маскулинная тематика: автомобили, мужская дружба, оружие. В связи с шумихой в обществе эти паблики изменились, в них стало меньше АУЕ и больше автомобилей. И я знаю случаи, когда интернет-сообщества были скрытыми рекламными площадками, через них продвигались, например, товары определенных брендов. В-третьих, в самих криминальных кругах над АУЕ и его последователями просто посмеиваются. Слова АУЕ в блатной фене нет. Тема АУЕ возникла лет восемь назад, раньше этого не было. Например, социолог Анатолий Бреславский, в 2000-е годы изучавший забайкальские спецшколы (весьма криминализованные), этого слова не встречал. И в Интернете это слово восемь лет назад почти не встречалось.

Поскольку я немного занимаюсь «Википедией», после того как я сделаю научную публикацию на эту тему, я все-таки хочу собраться с силами и переписать статью об АУЕ в ней, потому что то, что там есть сейчас, нужно уничтожить. Статья совершенно некомпетентная: там, конечно, есть огромное количество ссылок, но все они на сообщения СМИ, в которых описываются частные случаи про хулиганов, бивших стекла с криками «АУЕ», и догадки журналистов. Править нужно все, с первого предложения: АУЕ — это не объединение, АУЕ — это словосочетание.

В самих криминальных кругах над АУЕ и его последователями просто посмеиваются. Слова АУЕ в блатной фене нет

«Причина внимания ТВ — то, что в число «винишек» пользователи Двача внесли дочь Навального»

— Теперь еще одна «точка»: как вы считаете, есть ли признаки возвращения уличных группировок в том массовом и организованном виде, в котором они существовали в 70—80-х, или это все-таки исчезающая реальность?

— Уличные группировки — исчезающая натура. Дело в том, что исчезают причины их возникновения. Раньше группировки формировались, начиная с самого младшего возраста, преимущественно по месту жительства. Молодые люди, скажем, 60-х годов рождения с детства не вылезали со двора, это была постоянная среда общения, которая, соответственно, с течением времени и взрослением детей логично формировала пацанскую среду. Большей частью такие сообщества были мирными, но, естественно, из-за того, что это были все же мужские сообщества, они быстро подсаживались на криминальную деятельность, если возникал какой-то повод. Они легко организовывались на конфликты, если обижали своих, если появлялся общий враг или если возникала возможность криминального заработка, как это было с вашим казанским «Теплоконтролем».

Известны случаи, когда все это перерастало в крайнюю форму — настоящие криминальные группировки с иерархией, системой ценностей, понятий, преступной деятельностью. Но надо сказать, это встречалось нечасто. Сейчас у молодежи есть множество других интересных занятий, нет повода для уличного объединения. Тенденция не в их пользу, именно поэтому в начале нашей беседы я сказал про вымирание субкультур. Молодежи уже не нужны субкультуры — они заняты другими формами досуговой деятельности, потреблением услуг разного вида. Например, много путешествуют.

— Что в таком случае пришло на смену субкультурам?

— Помимо субкультур, существуют другие типы объединения, например «солидарности» — это когда люди в принципе разные, но солидарны в чем-то одном, например в веганстве. Возникло еще одно явление, которое я называю псевдосубкультурами: в Интернете создается некий имидж, и пользователи раскручивают его. Например, таким образом появляется «винишко-тян» — девочки с яркими волосами, в больших очках без диоптрий, с нарочитой сексуальностью, любящие вино и читающие умные книжки. Совмещение таких черт дает комический эффект.

Образ возник на одном из имидж-бордов — на «Дваче». Его придумали, он показался прикольным и начал гулять по интернет-пространству как мем. Девочки фотографировались в образе винишко-тян, в Сети выискивались фотографии девчонок, подходящих под данный образ. Следом возникла и моральная паника: сюжет про винишко-тян даже показали по телевизору с комментариями, что вот, мол, новое и опасное молодежное движение. Причиной внимания телевидения было, видимо, то, что в число «винишек» пользователи «Двача» внесли дочь политика Алексея Навального, а на телевидении, видимо, есть норматив, по которому нужно компрометировать Навального и других оппозиционеров (смеется).

Возникло еще одно явление, которое я называю псевдосубкультурами: в Интернете создается некий имидж, и пользователи раскручивают его. Например, таким образом появляется «винишко-тян»

«Феминизм благодаря делу сестер Хачатурян активизировался»

— Хотелось бы затронуть еще одну тему, косвенно связанную с молодежью, — политический активизм, изучение которого тоже входит в область ваших научных интересов.

— Прежде всего, современный уличный политический активизм не является молодежным. До 2011 года действительно существовали многочисленные молодежные объединения, построенные по субкультурному принципу: Авангард красной молодежи (АКМ), Национал-большевистская партия (запрещена на территории России, — прим. ред.). Это были действительно молодежные движения, люди среднего и старшего возраста в них не задерживались. Но с тех пор многое изменилось: если вы посмотрите видеозаписи с какой-нибудь уличной акции, то увидите, что там в равной пропорции представлены люди разных возрастов.

Из последних событий: движение, связанное с Иваном Голуновым, было очень мощным, но я сомневаюсь, что оно было молодежным. На пикеты ходила не только молодежь. Очень сильно подключилось московское журналистское сообщество. Протесты, связанные с сестрами Хачатурян, — здесь, да, сильно развивается эта идея в молодежном формате, особенно среди феминистического движения, феминизм благодаря делу Хачатурян активизировался.

Акции Алексея Навального — это тот редкий сейчас случай, когда политической повесткой удалось поднять молодежь. Думаю, это произошло благодаря личности самого Навального, в частности благодаря найденному им формату видеоблогера — видеоблогинг у молодежи сейчас очень популярен. Но нужно отметить, мало кто из молодежи, посещающей акции Навального, ходит на другие оппозиционные акции, то есть они объединяются не вокруг идеи, а вокруг лидера.

Я думаю, в общей массе молодежь сейчас не склонна к политическому активизму, это подтверждают исследования: процент активистов среди возрастных категорий примерно одинаков.

Протесты, связанные с сестрами Хачатурян, — здесь, да, сильно развивается эта идея в молодежном формате, особенно среди феминистического движения, феминизм благодаря делу Хачатурян активизировался

«Люди не боятся выходить на улицы, их останавливает то, что такая форма деятельности у нас не принята»

— Тем не менее есть ощущение, что протестная работа в Сети заметно активизировалась, несмотря на усиление регулирования. Вы, как исследователь, фиксируете общий подъем политического активизма в России?

— Нет. Последний заметный всплеск был зимой 2011 — весной 2012 года, но уже летом 2012 года он сошел на нет. Сейчас тоже есть активизм, возникают ситуативные протесты, да, но о подъеме говорить не приходится. Вспомните, а были ли протесты из-за пенсионной реформы? Очень незначительные, их фактически не было. Протесты против мусора в Подмосковье, например, идут в течение последних десяти лет, это не ново. Есть мощные ситуативные движения, например, по мусорному полигону на станции Шиес, но, опять же, это частные случаи. Есть фоновая активность, которая не увеличивается и не уменьшается.

Для того чтобы люди научились массово выходить на митинги, должен быть преодолен психологический барьер. Я не считаю, что люди боятся выходить, их останавливает именно то, что такая форма деятельности не принята в обществе. Живо мнение, что «только дураки выходят на улицы». В конце 1990-х — начале 2000-х к акционизму приобщалась молодежь, постепенно осознававшая, что это можно делать. В декабре 2011-го внутренний запрет был преодолен оппозиционно настроенными гражданами, позже — сторонниками Владимира Путина.

О слабости нынешнего политического активизма говорит, например, следующее. Известно, что лучший момент для «цветных революций» — это момент выборов. Объявляя выборы нелигитимными, легко поколебать власть. Так вот, по итогам последних президентских и парламентских выборов не было ни одной сколько-нибудь заметной протестной акции, не нашлось никого, кто захотел бы воспользоваться таким удобным моментом.