«Наша миссия — вытаскивать на российский рынок книги, которые без нас не будут изданы никогда»

«Сейчас перевожу свою пятьдесят пятую книгу»

— Шаши, каким был ваш путь в мир перевода?

— Как многие переводчики на русский язык, по образованию я не имею отношения ни к филологии, ни к лингвистике, ни к языку вообще. Мое попадание в профессию — результат поразительного стечения многих обстоятельств. Получилось так, что я была вхожа в компанию людей, увлеченных всякой эзотерикой, и в этой компании оказались ребята, которые были владельцами издательской компании «Аванта+». Они и пригласили меня работать с ними. Так произошло мое посвящение в издательское дело.

Поскольку английский мне давался легко, я на нем говорила и работала с последнего курса университета, в 2005 году, уже работая главным редактором издательства Livebook, я сделала свой первый художественный перевод. Ну и дальше продолжала этим заниматься, копить навыки. Погодя, когда я уже перестала быть администратором в издательстве и занялась нашим книжным клубом-магазином, стала переводить для других издательств. Поскольку работаю я много, довольно быстро и с удовольствием, получилось так, что у меня сложился хороший послужной список, и сейчас, дерзну сказать, я вхожу в число профессионалов на рынке, в предложениях издателей у меня недостатка нет.

— Какие из своих работ считаете самыми значимыми?

— Сейчас я перевожу свою 55-ю книгу. Есть в моем списке авторы, известные широкому кругу российских читателей, а есть по-особенному дорогие мне малоизвестные. Моя личная любовь и любовь народная не всегда совпадают. Я с большой нежностью отношусь к двум книгам Стивена Фрая, которые перевела за последний год для издательства «Фантом Пресс», и тут с народной любовью мы совпадаем. Переводить Фрая сравнительно несложно. Но мне дороги работы, на которые я потратила много сил и энергии и при этом получила громадное удовольствие.

Например, есть такой журналист и модернист первой половины ХХ века, классик ирландской литературы Флэнн О’Брайен — я его большая фанатка, и мне выпала честь перевести две его книги. Я сделала огромный сборник его журналистики, и это было настоящим испытанием переводческого мастерства: там прорва ирландских реалий, почти все — на злобу дня, как любая журналистика, сплошная игра слов сразу на нескольких языках и очень много сардонического умного юмора. Чтобы переводить такие тексты, нужно ориентироваться в реалиях Ирландии 1940—1950-х годов. Эта книга, как никакая другая, потребовала большой подготовительной работы, знания исторического контекста.

Все это для меня — огромное наслаждение: я увлекаюсь историей Ирландии, и когда выпадает работа по переводу книги любимого писателя, получается прекрасная структурирующая система, в которой начинаешь набирать знание из разных источников — вот тебе и самообучение, и возможность создать замечательное произведение для других читателей.

Переводила я и сколько-то научно-популярных книг — у меня естественно-научное образование, издатели этим пользуются. По математике, по химии, по естествознанию… Сейчас у меня книга Леонарда Млодинова для издательства «Лайвбук» — переводить работы этого физика-популяризатора мне заказывают последние лет 10. Нынешняя книга, самая свежая, посвящена эластичности человеческого мышления.

Я увлекаюсь историей Ирландии, и когда выпадает работа по переводу книги любимого писателя, получается прекрасная структурирующая система, в которой начинаешь набирать знание из разных источников — вот тебе и самообучение, и возможность создать замечательное произведение для других читателей

— А что бы вы хотели перевести?

— Еще мне нравится переводить поэзию, но пока это делается в основном в стол. Я переводила много разного и бессистемно у американцев и англичан, просто по любви. Мы в «Додо Пресс» выпускали сборник прекрасного американского поэта-регионалиста Джима Доджа, в моих переводах и переводах Макса Немцова, но это практически все, что выходило «официально» из моих стихотворных переводов. Заказывают мне в основном прозу, но все стихи, интегрированные в прозаические тексты, когда такое случается в книгах, с которыми я работаю, я перевожу сама.

«Наша миссия — вытаскивать на российский рынок книги, которые без нас не будут изданы никогда»

— Как возникло ваше издательство? Это было связано с тем, что вы не находили среди существующих интереса к тем книгам, которые хотели издавать?

— Издательское дело — это болезнь. Влезть в издательский рынок непросто, уйти же из него невозможно. Потому что это неотвязная и очень манкая штука — издавать книжки. Если понравилось делать первую книгу, вас неизбежно настигнут и вторая, и третья. Когда в 2003 году я впервые стала издателем — двое моих друзей учредили издательство и позвали меня им руководить, — я очень подсела на это занятие. И когда в 2009 году мы придумали книжный клуб «Додо», остановиться я уже не могла.

«Додо Пресс» появился не потому, что меня не устраивает рынок, — я просто хотела издавать книги. Свои переводческие амбиции я реализую на широком рынке, а издательские — в «Додо Пресс». Это интересная увлекательная и кайфная игрушка, особенно когда перед издателем не стоит задача заработать этим на жизнь, как мы себе это обустроили с «Додо». Это наш маленький садик, мы его возделываем с моим наставником, коллегой, лучшим другом и мужем Максимом Немцовым, финансово это обеспечивается через платформу краудфандинга «Планета» — что, в общем, та же книжная подписка, известная нам с советских времен. Нам много в чем содействуют наши замечательные друзья и коллеги из «Фантом Пресс», старейшего и, вероятно, лучшего издательства переводной литературы на российском рынке.

— По каким принципам работает ваше издательство?

— «Додо Пресс» 10 лет. За это время мы набрались опыта в краудфандинге и, наконец, доросли до того, чтобы реализовать свои специфические издательские амбиции. В первые 6 лет мы издавали просто то, что нам нравится, без всякой системы. Неважно, как давно написана книжка, мы ее печатали, если она нас почему-либо восхищала.

А последние 3 года мы издаем книги в проекте «Скрытое золото XX века», и вот у него есть отчетливая миссия — вытаскивать на российский рынок книги, которые по разным причинам в советское и раннее постсоветское время не были изданы и не будут изданы никогда, если к этому не приложим руку мы сами.

Это маленькие шедевры, которые вышли в прошлом веке. Их, кроме нас, издать некому, потому что они совсем не новинки и часто не были бестселлерами, даже когда выходили впервые. Ну и вдобавок это зачастую сложные постмодернистские или модернистские тексты для довольно компактной аудитории ценителей.

В рамках проекта «Скрытое золото», если считать вместе с этим годом, выйдет всего 12 книг. Все эти книги нам давно хотелось предложить нашим друзьям на русском языке. В итоге выяснилось, что у проекта есть устойчивая влюбленная аудитория, мы ее собирали не один год. Она невелика, поэтому тиражей в 1,5—2 тысячи экземпляров нам хватает.

Проект живет, нам удается собирать по подписке необходимые для публикации суммы. «Фантом Пресс» занимается реализацией части тиражей, печатаем мы чуть больше объема прямой подписки, чтобы себестоимость экземпляра получалась человеческая. Это многотрудный, но очень радостный способ публиковать переводы книг, которые никто никогда нам не закажет.

«Додо Пресс» появился не потому, что меня не устраивает рынок, — я просто хотела издавать книги. Свои переводческие амбиции я реализую на широком рынке, а издательские — в «Додо Пресс». Это интересная увлекательная и кайфная игрушка, особенно когда перед издателем не стоит задача заработать этим на жизнь

— А кто их читает? Что это за несколько тысяч человек?

— Это широко понимаемые постмодернистские читатели-романтики, доверяющие нашему с Максом вкусу. Потому что переводчики с более-менее известными читающей публике именами имеют преимущество и проклятие одновременно: то, что они переводят, — частенько эдакая визитная карточка их литературного и читательского вкуса. На этом этапе своего профессионального опыта мы уже не работаем с любыми предложенными книгами, почти не берем в работу то, что нам не нравится. Если что-то переводим, значит, у нас есть с этой книгой какое-то родство. И читатель идет на эту книгу в том числе потому, что ее перевел тот или иной человек — не только из-за качества предлагаемой работы, а потому, что переводчик вообще решил ее делать.

Вот так и вышло, что книги «Додо Пресс» читают люди, синхронные нам по читательским предпочтениям. Макс — вполне себе живой классик перевода преимущественно американской литературы второй половины ХХ века, у Макса есть своя аудитория. Я в этом смысле специалист куда юнее, но и у меня уже есть небольшая группа читателей, с которыми у нас сходятся вкусы, к моей большой гордости и смиренной благодарности. Аудитории у нас с Максом пересекаются, но не идентичны, и в итоге получается такая соборная штука. А в силу моей увлеченности Ирландией это еще и люди, которые интересуются всем ирландским, читают все, у чего есть ирландские корни.

— А откуда у вас такая любовь к Ирландии?

— Это древняя история. Надо признаться, что я себя считаю русскоязычной, но очень не убеждена, что русской, — скорее, ирландкой из так называемых исторических «старых англичан». Но если говорить обыденнее, то вышло так, что в университете я участвовала в ролевой московской тусовке, а она очень сильно была про всякую кельтику, пусть и несколько сусально-сувенирную. А позже чтение классики ирландской литературы сроднило меня с англоязычной ирландской культурой, с ирландским чувством юмора, с их восприятием реальности, драматизмом. Уже в издательском деле у меня возникло больше контактов с ирландским литературоведением. Затем Макс познакомил меня с журналистикой Флэнна О’Брайена, и это была любовь с первого взгляда. В нулевых я пару раз съездила в Ирландию — обожание с первой же встречи.

«Устное общение — тоже акт искусства, часть единого сложного высказывания, каким я считаю любую жизнь»

— В одном интервью вы говорите, что занимаетесь переводом и изданием книг с целью просвещения. Что это значит? Чему учат и в чем просвещают ваши переводы?

— Говоря про «Скрытое золото», я уже немного об этом сказала. У издателя есть возможность выбирать, с чем знакомить своего читателя. В «Додо Пресс» мы знакомим читателя с пропущенными маленькими шедеврами XX века, потому что, среди прочего, из этих «пропущенных» работ выросли позднее громадные имена, которые сейчас продолжают быть известными и даже обросли легендами. У каждого большого автора и великого бестселлера в серьезной литературе есть свои литературные отцы и деды, и далеко не всегда у них столь же громкие имена и названия. И те авторы, с которыми мы работаем, зачастую были предтечами других крупных писателей. Нам интересно искать корни литературных направлений XX века — например, отслеживать, как из своих ирландских корней развивался модернизм. То же касается корней американского постмодернизма.

С другой стороны, мы все свои издания обычно очень плотно аннотируем. У них есть предисловие или послесловие и обычно — обширный и подробный справочный аппарат, поэтому наши издания вводят читателя в исторический контекст, рассказывают, как этот автор и его работа влияли и влияют на какую-то национальную и мировую литературу.

— Вы также читаете публичные лекции на различные темы. Это тоже с целью просвещения?

— Какое-то количество лекций последние пару лет я читаю исключительно про Ирландию. Прошлой осенью провела один семинар по ненасильственной коммуникации — этой темой я плотнее занималась несколько лет назад. Все публичные разговоры, которые я веду, можно условно разделить на две категории: литература/культура (преимущественно ирландские последнее время) — и письменная и устная коммуникация. Вторая тема значима для меня много лет — это прагматика и этика письменного и устного общения. Здесь все связано с моим интересом к языку и к его жизни в головах людей и в современном общении.

У каждого большого автора и великого бестселлера в серьезной литературе есть свои литературные отцы и деды, и далеко не всегда у них столь же громкие имена и названия. И те авторы, с которыми мы работаем, зачастую были предтечами других крупных писателей

— Можете немного поделиться своими размышлениями на эту тему?

— Если совсем коротко и в режиме инструкции, я бы отослала читателей этого интервью к методам ненасильственной коммуникации в формулировке Маршалла Розенберга. Его книга «Ненасильственное общение. Язык жизни» была, к счастью, недавно еще раз переиздана в переводе на русский. В сути своей это технология разумной бережности в общении с окружающими и самим собой.

Язык — далеко не только практический инструмент коммуникации, но и жанр искусства — и литературного, и искусства обыденности, повседневности. Для меня любое устное высказывание, сколь угодно не предназначенное к запечатлению для потомков, а просто устное общение. А это тоже акт искусства, часть единого сложного высказывания, каким я считаю любую жизнь, в том числе и свою, и потому я часто рекомендую окружающим пробовать относиться к своей жизни так же.

И поэтому коль скоро устное, письменное или бытовое высказывание, даже самое проходное, — часть большого мультимедийного высказывания, которое есть человеческая жизнь, — относиться к нему имеет смысл по возможности так же тщательно и примерно вдоль тех же незримых силовых линий, вдоль которых рождается и создается любое произведение искусства. Научиться этому самостоятельно, по моему опыту, непросто, учить снаружи — еще труднее, но никто не запрещает пытаться.

— И как можно этому научиться?

— В двух словах не ответишь. У Роберта Пёрсига в романе «Дзэн и искусство ухода за мотоциклом» есть прекрасное понятие качества. Формализовать его определение очень непросто, но все, что нашими усилиями привносит в продукт наших трудов это самое качество, и есть «правильное» действие. То же касается и устной или письменной речи. И дело совсем не сводится к правильной грамматике, к соблюдению правил синтаксиса и пунктуации — и даже к богатству и оригинальности словаря, — не сводится оно и к образованности говорящего, к его чувству меры и вкуса, к его тактичности или чуткости. Это вопрос глубины осознания цели произносимого или написанного, цели, к которой устремляется и поток смыслов, и поток форм создаваемой речи.

Поэтому если говорить, как насыщать и организовывать свою речь, то, конечно, нужно читать качественные — в смысле Пёрсигова качества — книги на русском и книги, качественно переведенные с других языков, смотреть качественное кино с качественными диалогами. Но есть огромное отдельное пространство самовоспитания, связанное с осознанием того, что́ мы произносим и пишем — и, главное, с какой целью, в каждой фразе.

Такое наведение порядка в речи — штука многоуровневая. Можно для начала взять себе за правило разгребать в собственной голове и речи хлам суконных и канцелярских оборотов, клише, автоматизмов и громоздкостей, которыми мы все поголовны заражены с советских и даже более ранних времен. Если вот так взяться следить за свежестью формулировок собственных мыслей и высказываний, возникает интересный эффект — сперва говорить становится труднее. Что-то похожее происходит с теми, кто привык разговаривать, куря, а потом бросил и перестал уметь вести быструю, тугую беседу без сигареты. С письменной речью проще, потому что, когда ты наедине с окном в компьютере или с листком бумаги, карандашом и ручкой, у тебя есть время, чтобы перепридумать фразу. Все ограничивается только твоим терпением. В устной речи такой возможности нет, переиграть нельзя, оттого и возникает стресс. В частности, поэтому мало кто всерьез берется приводить свою устную речь в порядок — как правило, это на первых порах мешает разговаривать.

Чуть более сложное упражнение — тренировка в «парковании мысли». Я знаю немало людей, которым в устной речи, особенно когда это просто привольная беседа с друзьями, например, а не доклад на деловом совещании, трудно, начав некую сложносоставную мысль со всякой аргументативной или анекдотической обвеской, дотащить ее до финиша — высказывание превращается из канала имени Москвы в меандр и в конце концов тает где-то за валунами. Учиться доезжать в разговоре до изначально выбранного финиша — пусть даже и по извилистой траектории — тоже дисциплина и искусство речи.

Но и это частность, есть еще много чего другого, а потому, если совсем в общем, ответ здесь таков: работа с собственным высказыванием сводится к повышению его осознанности — плотности смысла, красоты, ответственности и гуманизма.

Когда человек читает буквы на бумаге или на экране, есть только его персональная призма восприятия текста. Стоит ему услышать интонационное толкование другого человека, абстрагироваться от него уже будет довольно трудно. Это некоторое сужение восприятия текста

«В мире, где все подлежит обсуждению в соцсетях, чтение уже никогда не будет прежним»

— Многие издатели бумажных книг говорят сегодня о конкуренции со стороны аудиокниг. Что вы думаете об этом?

— Мы издаем 4—6 книг в год максимум, тиражи маленькие, и наши книги становятся коллекционными, наши читатели — коллекционеры всякой литературной и книжной экзотики, а само издание у нас подписное, как я уже говорила. Аудиокниги — отдельный прекрасный способ жизни литературы, и, как мне кажется, в силу громадной разницы восприятия написанного и озвученного текстов они не просто не мешают друг другу, а прекрасно дополняют. Люди, воспринимающие текст преимущественно напечатанным, наверное, время от времени скачивают себе аудиокниги, а вот люди, которым совсем некогда сидеть с книгой, и они к тому же аудиалы, не будь аудиокниг, «читали» бы гораздо меньше. Поэтому аудиоформат расширяет совокупную читательскую аудиторию, я считаю, а не ворует ее у бумажных книг.

— Что же теряет человек, слушая аудиокнигу и не читая бумажное издание?

— Мне кажется, это как кино. Читающий актер в любом случае предлагает свою эмоциональную интерпретацию текста, с которым взаимодействует. Есть интонирование, расставление акцентов, выделение отдельных слов или оборотов. Это создает вполне определенный угол зрения на текст. Когда человек читает буквы на бумаге или на экране, есть только его персональная призма восприятия текста. Стоит ему услышать интонационное толкование другого человека, абстрагироваться от него уже будет довольно трудно. Это некоторое сужение восприятия текста, но, по сравнению с непрочтением текста вообще, это потери незначимые, ими можно пренебречь.

— Вы пишете: «Сейчас, если человек не ходок в какое-нибудь религиозное заведение, у него нет денег на психотерапевта или друзья не под рукой, есть только одно место, где он может быть собой и говорить о том, что чувствует и думает, — книжный магазин-клуб». На ваш взгляд, какое будущее у книги в нашей стране и вообще в мире? Какую жизнь вокруг себя она способна и будет создавать?

— Сейчас в русскоязычном пространстве вокруг книг происходит довольно много всякого яркого и интересного — от ярмарок и литературных премий до мультимедийных событий, читок, дискуссий. Впрочем, цеху не помешает разжиться большим числом профессиональных книжных обозревателей и рецензентов: сильных, ярких и интересных лидеров читательских мнений, на мой взгляд, у нас по-прежнему немного, а профессионализм в этой среде накапливается очень постепенно. Если будет больше специалистов в разных специфических жанрах, конкретных авторах и небольших направлениях, читатель от этого только выиграет.

Знакомство с текстом происходит один на один. А дальше начинается жизнь вокруг текста, и относятся к этой жизни-после-чтения по-разному. Некоторые откровенно презирают любые околокнижные тусовки, считают, что самого акта чтения и осмысления прочитанного достаточно. Но в мире, где все и вся подлежит теперь широчайшему обсуждению в соцсетях, чтение уже никогда не будет прежним. Потому что среди многого прочего книга была и остается потрясающе эффективным поводом для разговора — причем разговора, который завести просто так, с бухты-барахты, вряд ли удастся: в обществе бытуют довольно отчетливые регламенты, что, с кем и в каких обстоятельствах уместно обсуждать без формального повода. Книга — идеальный «формальный повод». Читательский клуб — идеальный формат использования именно таких формальных поводов, но книга — это повод для разговора на любую мыслимую тему, вообще в любых обстоятельствах, совсем не только в режиме заранее заявленной книжной дискуссии. И в этой роли ее в жизни человечества ни отменить, ни заменить.