«Не должно быть ощущения, что наши предметы сделаны «на коленке», как обычно думают о российской мебели»

«Я ориентировался на тех, кто обычно ходит в «Икею» и устал от нее. Но промахнулся»

— Первый вопрос очень общий и классический. Расскажи, с чего все началось и почему все началось?

— В какой-то момент я понял, что хочу заниматься дизайном мебели, промышленным дизайном, мне это было интересно. Вообще, я очень давно этим интересовался, занимался дизайном интерьеров, и мне все время хотелось что-то доделать. Я это реализовывал, но не всегда у меня получалось сделать это хорошо в силу определенных обстоятельств. Второй момент — я понял, что хочу помимо каких-то разовых предметов делать серийные вещи. Мне стало интересно создать некий сет. Я не очень хотел заниматься производством, точнее, я вообще не хотел им заниматься. Я хотел быть дизайнером, работать с какими-то западными компаниями.

Мне нравилось просто придумывать, но у меня не было понимания, как выйти на этот рынок, потому что там бешеная конкуренция, и у меня не было ресурса на то, чтобы заниматься селф-продвижением. Нужно было зарабатывать деньги, а продвижение — это, как правило, траты. И я тогда подумал, что буду сам производить мебель. Мне тогда хотелось сделать крутой российский бренд — я хотел делать крутую мебель, доступную для всех. У меня были какие-то патриотические амбиции. Потом я понял, что людям, на которых я ориентировался, это не очень надо, им эта мебель не особо и нужна.

Украинский дизайн всегда радует. Не знаю почему, но с какими-то интересными дизайнерскими решениями у них дела обстоят лучше, чем у россиян. Хотя все, что они делают, они производят не на Украине, дизайнеры у них реально крутые

— Немного промахнулись с целевой аудиторией?

— Да, сначала промахнулся. Я ориентировался на средний класс, на молодежь, на тех, кто обычно ходит в «Икею» и устал от нее, но не хочет покупать китайские реплики. Хотелось быть в сегменте чуть дороже «Икеи» и делать качественные вещи с хорошим дизайном — это для меня было приоритетом. Но это оказалось просто невозможно.

— Мне кажется, что сегодня очень многие идут в производство мебели так, как раньше шли, например, в веб-дизайн. И сейчас даже в Казани среда очень конкурентная. Кроме вашей компании еще есть игроки на местном рынке?

— Определенный сегмент нашего производства — это серийная мебель, у нас есть коллекция, которая не меняется: мы делаем одинаковые стулья, столы. Можно прийти в шоурум и все это купить, а не ждать, пока мы это исполним. В Казани, насколько я знаю, никто серией не занимается, нет серийного производства. В основном, это вещи под заказ. Второе наше преимущество — это дизайн, который у нас есть.

— То есть, вкус — это ваше преимущество на рынке?

— Я считаю, что местный рынок не может предложить ничего подобного тому, что делаем мы, подобного нашему дизайну. Скажу больше — в России не так много производителей, которые могут предложить дизайн, который будет адекватно выглядеть в любой точке мира. Если бы мы поставили сюда что-то из наших предметов, то не было бы ощущения, что это сделано где-то на коленке в России, как обычно думают о российской мебели. Два наших приоритета — это дизайн и качество, к которому мы стремимся. Поэтому, когда мы приехали в Париж — мы в сентябре прошлого года ездили выставляться на Maison&Objet — посетители выставки подходили к нашей мебели, изначально не понимая, что мы из России.

— Люди удивлялись этому?

— Очень. Нас принимали за датчан — все думали, что мы приехали из Копенгагена. Несколько человек подходили, трогали нашу мебель и были очень удивлены тому, что мы из России. Постоянно возникали вопросы: «А вы это придумали в России, производили тоже там, мебель полностью российская?»

Поскольку я долгое время работал один, без коллектива, мне бывает сложно делегировать. Но, если бы я продолжал так работать, у меня бы случился какой-нибудь невроз

«Спрос на сегодняшний день — искусственная величина»

— Много ли российских компаний было представлено на выставке? Судя по вашему Instagram, вы очень гордитесь тем, что выставлялись в Париже.

— Российских компаний было немного, около восьми. Но с дизайнерской мебелью мы были единственные. У нас был совместный стенд с Garage Factory — это наши друзья из Казани, с Дамиром Аитовым (основатель и дизайнер студии Garage Factory, — прим. ред.) мы дружим с института. У нас был совместный стенд, из Казани мы были вдвоем. Остальные… Там был, естественно, Императорский фарфоровый завод и какие-то люди с матрешками — все такое традиционное. Больше современного дизайна там, кроме нас, не было.

Очень круто выступили ребята с Украины, у них было несколько стендов. Я не знаю, кто их привозил, но украинский дизайн всегда радует. Не знаю почему, но с какими-то интересными решениями дизайнерскими у них дела обстоят лучше, чем у россиян. Но все, что они делают, они производят не на Украине — насколько я понимаю, это маленькие европейские студии. Но дизайнеры у них реально крутые.

— Почему таких компаний, как ваша, сейчас немного? Это проблема спроса или предложения: людям не надо, или мало тех, кто может дать такой продукт рынку?

— Я думаю, что это проблема предложения, потому что спрос — это на сегодняшний день искусственная величина. Когда вам есть что предложить, спрос со временем начинает появляться. Если вы делаете крутой продукт и начинаете его продвигать, рано или поздно он начинает пользоваться спросом. Изначально, например, не было спроса на смартфон: люди его придумали и стали продвигать. Сейчас в результате смартфоны у всех.

— Есть ли такой кейс у вас? Можете ли вы привести пример того, как вы создали спрос на тот или иной продукт?

— У нас есть флагман нашего производства — «Стеллаж 45», с которым мы выиграли последний конкурс. Это то, на что мы создали спрос. Это то, что очень хорошо продается. Мне бы хотелось сделать еще подобные вещи, но это не так просто. Вещи, которые так же создавали бы спрос. Это отдельная история, как люди через Instagram и еще какие-то соцсети заказывают конкретно стеллаж и больше ничего.

— Как сейчас выглядит ваша целевая аудитория и география? В основном покупают казанцы или люди из других городов?

— Если говорить о каких-то серийных вещах, то сейчас больше покупает Москва.

— Производите вы в Казани?

— Нет, производство в городе Волжск. В Казани у нас офис и некое подобие шоурума. Продаем серийные вещи, в основном, в Москву. Там мы давно ведем переговоры с дистрибьюторами и дилерами. Пока у нас в Москве нет представителей. Потенциально есть, но мы пока с ними не договорились. Поэтому пока мы продаем в основном через Instagram. Большой интерес к нам возник после конкурса «Придумано и сделано в России», у нас появилось после этого несколько заказов. Стеллаж, который победил в конкурсе, сейчас стоит в музее декоративно-прикладного искусства, и оттуда есть определенный информационный поток.

— Можно сказать, что вы внесли даже культурный вклад, раз ваш стеллаж стоит в музее...

— Да, я думаю, в этом есть какая-то определенная доля правды, потому что стеллаж мы запатентовали. И, по большому счету, ту систему хранения, которую я придумал, никто до этого не применял. Это прямо изобретение, у меня есть на это патент.

Я сначала на них обиделся, а потом уже задним умом понял, что это была абсолютно не моя история, поскольку вертикаль принятия решений для меня очень важна. Я никогда не боялся ответственности. Это очевидно — сейчас я рулю своим небольшим корабликом

«С производством не ссорюсь, потому что в бизнесе производство — это деньги»

— Расскажи о своей роли в бизнесе. Ты больше погружен в продукт или в операционное управление, финансы и маркетинг?

— Тут, на самом деле, трудная история, потому что изначально я был действительно погружен в продукт. Если рассматривать то, как мы организовывали производство с самого начала, я был погружен в продукт. Сначала я хотел сделать его таким, каким придумал, следом стал думать о том, как сделать его качественным. После этого я стал думать о том, как делать его в том количестве, чтобы, если вдруг к нам начнут приходить заказы, мы могли с этим справляться. Мы занимаемся этим уже 2,5 года, и каждый этап имеет определенные задачи. Сейчас мне приходится все это сочетать, но в большей степени я сейчас занимаюсь бизнесом, чем проектированием, потому что пока выйти из этой операционки мне не совсем удается.

— Есть мнение, особенно в дизайнерских компаниях, — чтобы делать крутой продукт, у тебя должна быть абсолютно авторитарная вертикаль. То есть это взгляд одного человека, который способен сверху вниз проконтролировать все до каждого винтика, чтобы все было так, как он видит. Ты с этим согласен?

— На данном этапе, если речь идет о производстве серийных предметов и не стоит задачи за неделю сделать индивидуальный заказ, то да. Тут со мной никто не спорит. Конечно, есть какие-то технические моменты, когда мастера или начальник производства говорят о том, что это сложно, мы сделать не сможем, это дорого. Есть еще экономическая целесообразность, когда мы от чего-то отказываемся. В серийных предметах все сделано так, как я это придумал и как я это вижу.

— Не возникает ли противоречия? С одной стороны, тебе нужно нанимать талантливых дизайнеров, которые тоже хотят самовыражаться. С другой стороны, ты как ответственный за бизнес менеджер хочешь реализовать свое видение.

— У нас пока нет опыта приглашения дизайнеров, буквально вчера я только предложил своему товарищу реализовать что-то.

— То есть в компании, кроме тебя, дизайном никто не занимается?

— Никто.

— Выходит, такой проблемы пока не стоит. Получается, ты ссоришься только с производством?

— Я не ссорюсь, иногда бывают разногласия с заказчиками. С производством мы особо не ссоримся, у нас взаимопонимание. Я не помню каких-то ситуаций, когда мы друг друга не понимали, или у нас был диаметрально противоположный взгляд на что-то. Я очень часто могу принять позицию производства, потому что это бизнес. Тут производство — это деньги, каждый месяц.

Мебель студии Yaratam Design. Фото: vk.com/yaratam.design

«Я хотел, чтобы никто не вмешивался в мой продукт»

— От тебя уходили люди, потому что считали, что ты прямо псих, с которым невозможно, который очень рьяно отстаивает свою точку зрения?

— Обычно я первый срываюсь, на самом деле. У меня есть очень четкое понимание, как должен происходить процесс. Поскольку я долгое время работал один, без коллектива, мне бывает сложно делегировать какие-то моменты. Думаю, если бы я продолжал так же работать, я бы уже сошел с ума, у меня бы случился какой-нибудь невроз.

— Я, кстати, в одном из твоих интервью вычитал, что ты проходил курсы у психолога, чтобы научиться общаться с людьми.

— Да, было такое. В определенный момент были кое-какие затруднения, и мне это, на самом деле, помогло. Я ходил к психоаналитику, мы проговаривали очень многие моменты. В первую очередь, я научился брать ответственность за все, что происходит в моей жизни, на себя. Я понимаю, что так или иначе сталкиваюсь с людьми, которые по-разному относятся к моему бизнесу, к тому, что я делаю. Вообще, бывает, что взгляд на жизнь у людей может быть своеобразный, и он не всегда ложится на мое мировоззрение. Но, в любом случае, любые взаимоотношения — это выбор, и этот выбор делаю я.

В силу разных обстоятельств я могу понять, стоит мне продолжать с этим человеком работу и общение или не стоит. У меня были ситуации, когда я сам себе говорил, что у меня не было на тот момент других предложений, не было выбора. На самом деле я понимаю, что это был какой-то такой момент, наиболее комфортный для меня. Я понимал, что всегда есть какое-то чутье, интуиция, что эти взаимоотношения могут завести тебя в ситуацию не очень комфортную, тупиковую, связанную с потерей денег, репутации, времени и так далее. Но мозг говорил — все будет нормально.

— Можно ли сказать о том, что ты устал взаимодействовать с заказчиками по поводу уникальных проектов и поэтому начал серийное производство?

— Тут есть определенная экономическая составляющая. В определенный момент я вел проекты, несколько штук параллельно, и понял, что ресурс ограничен. И чтобы продолжать в том же духе, нужно брать паузу, отдыхать, восстанавливаться. Это очень непросто. Когда идут постоянные стройки и ремонты, взять паузу на месяц-два для восстановления никогда не получается. И я понял — чтобы сохранять тонус как дизайнеру, мне нужно что-то, что будет приносить деньги помимо дизайна и архитектуры. Мало того, мне много что интересно, и у меня есть определенные планы по развитию моего бренда. И я понял, что я могу начать производство. Поэтому я и обратил внимание на серийное производство, когда у нас есть отработанная схема — мы получаем заказы, делаем и продаем. И на каком-то этапе мое участие там сводится к минимуму, соответственно, у меня есть время для других проектов.

Отчасти это случилось и из-за опыта общения с заказчиками по уникальным проектам, да. Я хотел, чтобы никто не вмешивался в мой продукт. Это была одна из причин, почему я решил, что буду сам все это производить, потому что, когда начинаешь разговаривать с производством, они говорят — ой, это невозможно, дорого, сложно, никто не будет покупать.

Я пытался объяснять, что если вы делаете в панельном доме барокко, то это крайне странно, это вообще непонятно зачем. Я бывал в каких-то интерьерах, где парча, золото и вдруг на кухне висит грязная тряпка, которой вытирают со стола…

— То есть ты пробовал аутсорсить?

— Да, пробовал, конечно. И достаточно много пытался это делать. У меня получалось аутсорсить на каких-то индивидуальных заказах. Получалось неплохо. Но я понимал, что для того, чтобы идти в серию, у людей должно быть другое настроение. Я таких не нашел. Плюс когда ты сам отвечаешь своими деньгами, а на сегодняшний день я привлекаю инвестиции и заказы… Вся финансовая ответственность лежит на мне. Конечно, тут я один принимаю решение, будем мы это делать или не будем, запускать это или не запускать.

«Чтобы ежемесячно генерировать поток денег, мне нужно очень много производить»

— Есть ли что-то общее между дизайном материальных вещей и дизайном таких суперсложных систем, как бизнес?

— На самом деле, я хочу все сделать так, чтобы все было красиво. У меня есть представление о своем бизнесе как о чем-то красивом. Я представляю, как у меня выглядит производство, какая территория, какие люди там работают, как оно функционирует, транспорт, переработка вторсырья и так далее.

— Есть какой-то пример? Я читал в книге Маска, что они были первой ракетной компанией, у которой были белые стены. Может, ты какую-то униформу ввел?

— Пока ничего не вводил. Я это где-то в голове у себя держу, но пока на сто процентов бизнесом не занимался. На сто процентов я погрузился в решение операционных задач, потому что, чтобы ежемесячно генерировать поток денег, мне нужно очень много всего производить. Соответственно, много продавать. И эти 2,5 года основные деньги мы делали вот на чем: у меня есть некий интерьер, и мы делаем для него наполнение.

Я, конечно, много чего придумал благодаря этим проектным сериям. Например, я придумал обеденный стол для проекта, он мне понравился, и я пустил его в серию. Но также мы делали много вещей, которые больше делать не будем. Поэтому, когда твоя голова занята надзором, общением со строителями и поставщиками, с заказчиками, производством, еще придумывать дизайны, отвечать за все финансово и делать предметы невозможно.

— Звучит так, что все это невозможно сделать качественно. У тебя же есть команда менеджеров, помощников?

— Команды менеджеров у меня нет, мы вдвоем рулим процессом с моим партнером, у нас есть бухгалтер и производство. Поэтому до бизнеса как до упакованного продукта у меня не дошли руки. Я слишком поглощен операционными вопросами, которые занимают мое время.

«Вертикаль принятия решений для меня очень важна»

— Yaratam Design — это не первый твой проект, у тебя был неудачный опыт. Можешь поделиться, какие уроки из него ты извлек?

— Да, у меня был один проект, это 2013 год. Ко мне подошел знакомый с идеей. Ну как с идеей — мы с ним общались, и я ему эту идею озвучивал в течение полугода, предлагал заняться производством домов. Потом я уехал на Бали на длительный период и когда вернулся, он пришел ко мне с этой идеей. У меня эта идея была давно, были готовые проекты, я понимал маркетинговую составляющую — как нужно подавать и что нужно делать.

Мебель студии Yaratam Design. Фото vk.com/yaratam.design

— Правильно я понимаю, что это были типовые дома?

— Да. Идея была в том, что человек покупает хороший проект. Самое важное в доме — это внутреннее пространство, планировка. Архитектура тоже важна, конечно, но тут чистая эргономика. Я разработал несколько проектов. Строительство дома — это всегда купание в мутной воде, и непонятно, сколько это в результате будет стоить. Смета всегда превышает в два раза то, что люди изначально планируют потратить. А я хотел сделать этот момент максимально прозрачным: человек на этапе заключения договора видит, сколько равных частей ему нужно вкладывать, что он получит на выходе и в какую сумму ему это обойдется. То есть по времени и деньгам. Мы стали думать над этим, я придумал название Concept House Store, этот бренд и сейчас существует. Я там разработал сайт, товарищ мне помог, придумал логотип, всю эту историю.

Нас было трое, у всех были равные доли, но договоренность была такая, что конечное решение принимает один человек, который тогда ко мне и подходил. Это был не я. В один из дней, когда такое решение было принято вопреки общему мнению, я сказал, что не готов идти в эту историю, потому что у меня кардинально другой взгляд. И если мы не принимаем решение коллегиально, я не готов.

Я сначала на них обиделся, а потом уже задним умом понял, что это была абсолютно не моя история, поскольку вертикаль принятия решений для меня очень важна. Я никогда не боялся ответственности и достаточно спокойно к этому отношусь. Это очевидно — сейчас я рулю своим небольшим корабликом и готов брать на себя финансовую ответственность за людей, которые у меня или со мной работают. За это я беру право принимать финансовые, стратегические решения, дизайн и тому подобное.

— То есть, ты, в принципе, рад, что эта история так закончилась?

— Если бы эта история не закончилась, не было бы другой истории.

«Благодаря интернету и соцсетям люди сейчас мыслят в соответствии со временем»

— Значит, это сказка с хорошим концом. Хочу спросить вот о чем: в одном из интервью ты говорил, что в школах и вузах сейчас учат предметам, но не учат вкусу и культуре. В том числе и в дизайне. Не возникает ли у тебя внутреннего конфликта, когда ты делаешь красивые вещи, но «массы» не могут это считать, и, соответственно, падает спрос?

— Меня больше не вкусовая история беспокоит, а культурная. И это не проблема вчерашнего дня или сегодняшнего.

— Вопрос в том, проблема ли это для тебя. Есть «Икеа», есть компании с AliExpress, которые копируют вещи. Люди думают, что это дешево и красиво.

— Я думаю, это не проблема.

— То есть всегда найдется тот клиент, которому понравится то, что ты делаешь?

— Думаю, да. Всегда находятся люди, которые покупают что-то запредельно некрасивое и считают это красивым. Так и наоборот. Я думаю, некий баланс все-таки существует, и в последнее время, я считаю, благодаря интернету и соцсетям у людей немного сдвинулась история восприятия. Если, например, 15 лет назад, когда я только начинал свою деятельность, подавляющее число людей хотели классику в их понимании, совсем не понимая, что это такое, то сейчас люди мыслят в соответствии со временем, с тем, какая есть парадигма. Это важный момент.

Я пытался объяснять, что если вы делаете в панельном доме барокко, то это крайне странно, это вообще непонятно зачем. Барокко — я сразу представляю, что нужно надевать корсет, жабо и вести соответствующий образ жизни. Это все выглядит очень нелепо. Я, например, очень часто наблюдаю за свадьбами, и люди придают этому торжеству какие-то нелепые формы. Не всегда это уместно. Я бывал в каких-то интерьерах, где парча, золото и вдруг на кухне висит грязная тряпка, которой вытирают со стола. Это просто другой образ жизни, и он не совсем бьет. Я не знаю, во вкусе ли дело, тут в общем вопрос какого-то понимания, культуры.

Сто лет в нашей стране — это большой срок. Да и «Икею» я не хочу двигать. Могу сказать о планах на ближайшие пять лет: за этот срок я хочу выйти на мировой рынок

«Наша страна, можно сказать, не представлена на рынке современного дизайна»

— Твоя компания называется татарским словом «Яратам». Кроме того, ты мог уехать в Германию работать дизайнером, это предложение было лестным для тебя, но ты остался. Дело в патриотизме или в чем-то еще?

— Я не до конца понимаю слово «патриотизм», и когда говорил о нем в начале интервью, имел в виду некую любовь к месту, где я вырос, к родителям, к людям и так далее. К языку, к образу жизни, к культуре. Не знаю, осознанный ли это выбор или в силу моего бэкграунда. С того момента, как я стал ездить по странам и смотреть выставки, мне всегда хотелось, чтобы Россия занимала какое-то место. Но наша страна, можно сказать, не представлена на рынке современного дизайна, или представлена очень мало. Идея продвижения моего места, моих корней для меня всегда была близка. Если, например, посмотреть фильмы Гая Ричи, они всегда про Лондон — не про бандитов или Шерлока Холмса, а про Лондон. В любом его виде. Я очень понимаю его, что он любит Лондон, и мне этот взгляд очень близок, потому что я тоже хочу рассказать историю, но своими словами и своими предметами.

У Казани она есть, может быть, не настолько богатая, как у Лондона, но очень интересная. И я считаю, что мы должны этим поделиться с миром, а мир должен знать о таком городе, о таком месте. Поэтому для меня это важно. Почему я остался? Множество факторов на это повлияло. Не могу сказать, что я остался исключительно из каких-то патриотических чувств. У меня, конечно, были мысли, чтобы поехать, но как-то само все сложилось. В жизни иногда такое происходит — ты не можешь принять решение, и все складывается само собой.

— Какие планы у Yaratam Design на ближайшие сто лет? Как в идеале должна выглядеть твоя компания? Возможно, ты хочешь подвинуть «Икею», или есть другие стратегические планы.

— Сто лет в нашей стране — это большой срок. Да и «Икею» я не хочу двигать. Могу сказать о планах на ближайшие пять лет. За этот срок я хочу выйти на мировой рынок — создать условия для того, чтобы работать на нем. Не знаю пока, как это будет. Мне очень нравятся всякие бизнес-модели. Это может быть все что угодно: франчайзинг, монобрендовый шоурум, работа с агентами. Пока я рассматриваю. Мне очень нравится бренд Muji — японский, если я не ошибаюсь. Очень нравится Zara Home. Есть несколько брендов, философия которых мне близка.

Если мыслить масштабно, я бы хотел сделать такой бренд, внутри которого была бы какая-то идея, философия. Мы не просто продаем мебель — это целая вселенная. Мне это всегда нравилось. Говорят, «Вселенная Marvel» — это такая штука, история, образ жизни, некий лайфстайл. Мне это интересно — создать бренд, который будет определять некую философию. Может, это будет не только мебель, а еда, СПА или еще что-то. Какая-то вот такая общая история.

— Какую самую большую ошибку в бизнесе ты совершал?

— Я не умею вовремя расставаться с людьми: и с клиентами, и с сотрудниками. Это всегда приводило к большим потерям — денег, репутации, нервных клеток, времени в том числе, а это очень важный ресурс, который я не могу восполнить. Если все остальное можно восстановить, то со временем совсем все плохо. Своим хорошим отношением я пытаюсь дать людям шанс все исправить. И я постоянно наступаю на одни и те же грабли, а люди исправлять не хотят. И это все доходит до ситуаций, в которых, если бы я остановился раньше, все это можно было бы снивелировать. Они все равно уходят, причем я знаю, что они уйдут. А я остаюсь с убытками, с переделками, с испорченными отношениями.

— Какие три основных качества формируют предпринимателя?

— Первое — это, конечно, смелость. Еще — умение брать на себя ответственность и целеустремленность.

— Наша передача называется «Бизнес ген», это своеобразное исследование бизнесменов, которые работают в Поволжье, в Казани. Мы всем задаем общий финальный вопрос — предпринимателями становятся или рождаются?

— Думаю, однозначного ответа нет. Я знаю совершенно точно, что есть люди, которые рождаются предпринимателями. Я к этой категории не отношусь, сто процентов, я им стал в силу обстоятельств. У меня в какой-то момент не было выбора. Так что кто-то рождается предпринимателем, а кто-то становится.