«Есть татарская псевдокультура — вся помпезная, золото, матур, и есть настоящая»

«Все, кто смотрит этот фильм, по-разному его считывают»

— Елена Святославовна, ваш мультфильм «Гульназек — победитель дивов» этой осенью стал победителем Казанского международного фестиваля мусульманского кино и получил вторую награду — приз Гильдии киноведов и кинокритиков России. Расскажите, пожалуйста, как возникла идея создать мультфильм?

— Двадцатого октября завершился международный кинофестиваль в Сирии, где «Гульназек» завоевал серебряную награду. Отправлены заявки еще на несколько фестивалей, ждем ответов. Фестивальная история должна быть у фильма, и наша главная цель — крупнейшие кинофестивали, проводимые на территории России: Открытый российский фестиваль анимационного кино в Суздале и Международный фестиваль мультипликационных фильмов «КРОК».

Идея взять именно эту сказку принадлежит второму режиссеру фильма, моему равноправному соавтору Евгению Тишкину. Я сначала не очень поняла, почему именно «Гульназек», но доверилась, и в конце концов мне тоже стало нравиться.

По мере того, как мы работали, традиционная история, где храбрый разгильдяй всех побеждает своей хитростью, вырастала из заданного формата (вспомните английскую сказку про Джека — покорителя великанов или «Храброго портняжку» братьев Гримм) и в результате стала не такой однозначной. То есть нельзя сказать, что этот плохой, а этот хороший, этот хитрый, а этот глупый, — настолько все перемешано, персонажи не раскрываются так сразу. У зрителя есть повод подумать, про что это. И все, кто смотрит этот фильм, по-разному его считывают. Амбивалентная история получилась. И в принципе, мы этого хотели. Там много всего, что мы себе напридумывали. Архетипы — вообще шекспировские. К примеру, там есть Яго — это лиса, которая подстраивает ситуацию. Есть Отелло, Гамлет. Можно что угодно увидеть. И формат мы строили так, чтобы это был театр — в начале фильма это откровенно акцентировано: сцена, персонажи. В противовес этой есть другая, сказочная, среда, не очерченная линиями горизонта, — это лес, дом дива. И у каждой локации свое художественное решение.

«По мере того, как мы работали, традиционная история, где храбрый разгильдяй всех побеждает своей хитростью, вырастала из заданного формата и в результате стала не такой однозначной». Кадр из мультфильма «Гульназек — победитель дивов»

— Как создавались персонажи? Много ли было вариантов?

— Первое решение возникло еще два с половиной года тому назад, вариантов потом было еще много, и что-то осталось от этого первого впечатления, а что-то сильно изменилось.

«Див и Гульназек — это два художника, которых дома не понимают…»

— Кто написал сценарий?

— Первый сценарий мы пытались написать сами, но поскольку законы драматургии требуют профессионального подхода, продюсер Светлана Бухараева предложила поработать с нами Владимиру Антоновичу Голованову, и он согласился. Это совершенно великий человек, на мультфильмах которого мы выросли (Голованов работал с классиком отечественной анимации Федором Хитруком). В итоге сценарий стал совсем другой. Появились новые смыслы.

В частности, Голованов прописал (не впрямую, конечно), что див и Гульназек — это в принципе два художника, у которых схожие жизненные ситуации — их дома не понимают. Наверное, даже можно сказать, что одна из тем нашего фильма — это тема несостоявшейся дружбы между Гульназеком и дивом. То есть все могло бы быть, но вот нет. Есть небольшой намек сюжетный: в последней сцене див во дворе дома Гульназека любуется деревом в той же позе, что и Гульназек в начале фильма.

И это очень интересно — работать в коллективе, когда есть несколько ви́дений и они сталкиваются, и очень важно выбрать направление, в котором все будут двигаться. И, двигаясь в одном направлении, будут обогащать фильм своим пониманием этой истории. Интересно и сложно.

Вот наш звукорежиссер и композитор Игорь Сиденко был за то, чтобы мы не зацикливались на смысле текста, а воспринимали его как мелодию. Но мы все равно зацикливались, и были разнообразные конфликты, которые, конечно, потом решились, это нормальный творческий процесс.

— На каком языке мультфильм?

— На русском, татарском и английском будет тоже.

— Я слышала, что татарское прочтение сказки отличается от русского. Чем?

— Есть языковые тонкости. Когда я слушала озвучку на татарском — там какие-то интонации сменились, мелодика другая.

«Это очень интересно — работать в коллективе, когда есть несколько ви́дений и они сталкиваются, и очень важно выбрать направление, в котором все будут двигаться. И, двигаясь в одном направлении, будут обогащать фильм своим пониманием этой истории. Интересно и сложно». Кадр из мультфильма «Гульназек — победитель дивов»

— Вы татарский язык знаете?

— К сожалению, нет, хотя он мне очень нравится. Я чувствую его мелодику. Мне нравится татарская культура, татарские песни. Вы знаете, есть татарская псевдокультура, которая всячески пропагандируется, — вся такая помпезная, нарядная, золото, блеск, матур, и есть настоящая, подлинная, истинная, которая сильно от первой отличается. Мне кажется, что татарскому народу свойственна ирония, юмор. Я здесь живу всю жизнь — я это вижу, и мне хочется это показать другим людям. Мне хотелось сделать фильм и хороший — чтобы было о чем подумать, и смешной. На самом деле, очень хочется людей радовать.

«Все нарисовано вручную, компьютером не обрабатывался даже фон»

— В какой технике сделан мультфильм и почему была выбрана именно она?

— Сейчас, к сожалению, самая распространенная техника — это компьютерная анимация, 2D, 3D и так далее. Мы с этим боремся. Компьютер используем только для того, чтобы «собрать» фильм. Все нарисовано вручную. Компьютером не обрабатывался даже фон, нет цветокоррекции. Мы старались от этого отойти совсем, чтобы сделать какую-то настоящую, живую вещь. Компьютер прекрасно программирует движения, но жизнь — это всегда случайность, а все настоящее мы ценим как раз за шероховатость.

Наш мультфильм сделан в технике ручной перекладки — сначала сняли в одном положении, потом в другом, потом смонтировали. Надо сказать, что каждая история требует своей формы изложения. Сценарий Владимира Антоновича был рассчитан на рисованную анимацию. А перекладка — это театрально простая, площадная где-то история, фигурки-марионетки, условная скованность движений. Кроме того, мы еще замахнулись на некий психологизм, то есть наша история в эту стилистику перекладки не сильно вписывалась. И мы очень долго бились, чтобы это все совместить, найти компромиссное решение.

Перекладка предполагает, что у персонажа конечности жестко крепятся на суставчиках (в компьютерной перекладке — то же самое), однако жесткое крепление деталей нам не подходило. Поэтому у каждого персонажа достаточно много сменных деталей, и часто меняется выражение лиц. Артикуляции нет, но есть частая смена эмоций. Стилистически похоже на Норштейна — попроще, но принцип такой же. И для нас так же, как и для Норштейна, было очень важно, чтобы персонаж органично вписывался в среду, поэтому мы искали всякие способы, как этого достичь.

«Погруженность в процесс должна быть стопроцентной, нельзя вылезать из этого варева»

— Вы и режиссер-постановщик мультфильма, и художник, и аниматор. Это ведь все разная работа?

— Да, это три разные профессии, и должны быть три разных человека. И то, что я столько на себя взвалила, было неправильно и очень сложно. Каждый раз приходилось переключаться.

Режиссер руководит всем процессом. В его голове должно быть четкое видение истории, которую нужно выстроить как кардиограмму, вычертить график. Сюжетная линия, музыка, характер персонажа — нужно понять, как это все совмещать. Еще важно очень подробно и доступно объяснить аниматорам задачу, для этого ее тоже нужно сначала понять самому. Потом нужно каждую сцену срежиссировать отдельно, и эта отдельная история должна быть в контексте общего направления. Нужно на протяжении всей истории выдержать характер персонажа.

«Компьютер прекрасно программирует движения, но жизнь — это всегда случайность, а все настоящее мы ценим как раз за шероховатость». Кадр из мультфильма «Гульназек — победитель дивов»

Конечно, элемент случайности в этой работе тоже есть: в процессе иногда случается нечто непредсказуемое, что может повернуть или даже развернуть всю историю в другую сторону. Но все равно — нужно направление, в котором двигаться. У нас шло трудно, потому что не сразу нашлась эта главная идея. А смотрится довольно легко, на одном дыхании. И здорово, что это получилось.

Работа режиссера и аниматора — это сложнейшая работа. Когда я пишу картину как художник, за этот месяц тоже что-то происходит и что-то меняется, но нужно возвращаться к первоначальному посылу, первому впечатлению. В анимации то же самое, но временные границы другие, а сохранять щенячий восторг полтора года — очень тяжело. Поэтому погруженность в процесс должна быть стопроцентной, нельзя отвлекаться на другие работы, нельзя вылезать из этого варева, потом очень трудно входить обратно. Когда шла работа над мультфильмом, пришлось от всего отказаться, мы в прямом смысле слова поселились на студии. Жили там все полтора года с очень редкими выходами в город. Семья, работа, какое-то зарабатывание денег — невозможно совмещать вообще. Если по-настоящему.

— Вы сказали, что Евгений Тишкин ваш соавтор. В чем состояла его роль?

— У этого фильма два полноправных режиссера — я и Евгений Тишкин, который случайно не попал в титры. Кроме того, он взял на себя режиссуру отдельных анимационных сцен. Периодически, когда я работала как аниматор, мне, как режиссеру себе-аниматору, было очень трудно давать задачу. Евгений руководил мною как аниматором.

«В фильме очень много музыкальных цитат: тут и «Эпипэ», и Queen, и последняя опера Россини»

— Какая музыка использована в фильме? Как она выбиралась?

— С музыкой это был совершенно потрясающий опыт. Изначально мы с Евгением хотели отталкиваться от народных мелодий. Но Игорь Сиденко сказал, что мы делаем артхаусное кино, и убедил, что будет лучше так, как сейчас есть. Возможно, он прав, не знаю. Какие-то музыкальные темы сочинялись специально для фильма. Помимо этого, в нем очень много музыкальных цитат: и «Эпипэ», и Queen, и последняя опера Россини «Вильгельм Телль»…

Звук мы тоже немножко по-другому видели. Но в итоге фильм озвучил музыкант из оркестра Рустема Абязова Джамиль Шарифуллин, а его скрипка была дополнительным рассказчиком. Свою лепту внес также собиратель старинных татарских национальных инструментов Геннадий Макаров.

Сказка татарская, бюджет — российский

— Как давно вы занимаетесь анимацией? Как пришли в эту сферу?

— С переменным успехом шесть лет. Пришла окольными путями. Вообще, я художник. Театральный. Но с детства было ощущение, что я должна мультиками заниматься. В свое время даже поступала на художника кино во ВГИК и, уже успешно пройдя какой-то просмотр, вдруг сказала, что «не хочу заниматься этим дурацким кино, а хочу анимацией», и полетела в Казань за нужными работами. Привезла. Но по дороге во ВГИК встретила своих однокурсников, которые шли поступать в Суриковский институт, и почему-то пошла с ними и поступила в Суриковский институт, который и окончила как театральный художник. Но, видимо, если человеку нужно заниматься каким-то делом, они каким-то образом все равно находят друг друга. Так и у меня получилось.

Видимо, если человеку нужно заниматься каким-то делом, они каким-то образом все равно находят друг друга. Так и у меня получилось

«Гульназек» — это уже не первая работа в этой творческой группе, которая занимается анимацией и с которой я работаю уже шесть лет. В нее входят мой брат Василий Салдаев, Евгений Тишкин, периодически Дмитрий Вальщиков присоединяется. Проектов неосуществленных было очень много, в том числе по татарским баитам, которые мне очень интересны и по форме, и по содержанию. Подавали заявки в наше Министерство культуры, но как-то пока не случилось. На «Гульназека», кстати, тоже не сразу удалось найти финансирование. Первый раз подавали в Минкультуры Татарстана заявку — безуспешно. Второй раз — в Минкульт России. Он и выделил нам финансирование на девятиминутный фильм, который в итоге получился тринадцатиминутным за те же деньги.

«Анимация — очень трудоемкая вещь, и без господдержки она обречена»

— Каков бюджет фильма? Много это или мало?

— Финансы — это немножко не моя сфера. По словам нашего продюсера Светланы Бухараевой, в России установлен тариф — 250 тысяч рублей за минуту анимации, в Татарстане он еще меньше. Это сущие копейки по сравнению с западными бюджетами, и, конечно, это сказывается на результате. Анимация — очень трудоемкая вещь, и без господдержки она обречена. К сожалению, в Татарстане этого понимания пока что нет.

— Почему на пресс-конференции, посвященной татарстанской программе фестиваля мусульманского кино, Светлана Бухараева сказала, что даже не рассчитывает на кинопрокат?

— Система порочная не позволяет. Во-первых, чтобы показать короткий метр в кинотеатре, нужно сформировать сборник на полтора-два часа. Потому что в стране нет культуры просмотра короткого метра. Чтобы сделать это нормальной практикой, нужна опять же господдержка. Во-вторых, в детский контент не всякую рекламу вставишь — возрастные ограничения, прокатчикам неинтересно. В-третьих, с большим экраном серьезно конкурируют гаджеты, что, конечно, приводит к потере львиной доли очарования от просмотра фильма, но тем не менее это факт. И наконец, титаническая административная работа по организации проката не окупится даже при самом оптимистичном раскладе: половину сборов заберет кинотеатр, от двенадцати до двадцати процентов — прокатчик, остальное делится между всеми правообладателями, а это шесть-восемь человек.

Когда в 2014 году мы сделали мультфильм «Кому трудней» — это легкая, веселая и не самая плохая сказка — какие-то ужасные сложности были с тем, чтобы ее предложить нашему телевидению — не берет! В итоге кое-как пристроили на ТНВ, но показывали или нет, я не знаю. С первым фильмом Светланы Бухараевой «Бибинур», в котором я начинала работать как художник-постановщик, было то же самое. Хотя фильм хорошо прозвучал, у него тоже были и призы, и фестивальная жизнь. Я еще могу понять, если картина в мастерской валяется (хотя все равно нужны какие-то выставки), но кино-то непосредственно рассчитано на публику, фильм не может делаться в стол! Люди должны его видеть и оценивать, плохой он или хороший. Фильмы должны иметь прокатную историю!

— Я смотрела «Кому трудней», он есть в интернете, — очень милый и смешной мультфильм.

— Здорово, что вам понравилось. Картинки я рисовала — персонажей, раскадровку, фазы движений, а анимировал Дмитрий Вальщиков. Там вступление — перекладка, а дальше рисованная анимация. Еще был фильм «Зилант» 2009 года, где я была художником-постановщиком. Технически это компьютерная перекладка.

«Норштейн — это здорово и вне всяких оценок»

— Как, по-вашему, в целом в Татарстане обстоят дела с мультиками? Кто-то серьезно этим занимается?

— Индустрия есть, а авторского кино нет. Есть какие-то фильмы — неживые, мне от них становится нехорошо: тошнит, живот болит. Я стараюсь их не анализировать и вообще не думать про это.

— А какие мультфильмы вам нравятся? Что вдохновляет и почему?

— Израильская школа кино хорошая, французская. Из последнего, что мне понравилось, — «Сторож и питон» Антона Дьякова, «Кукушка» Дины Великовской (оба 2016 года) — живые, интересные истории.

Мне нравится, конечно же, Юрий Норштейн. Это здорово и вне всяких оценок. «Шинель», «Сказка сказок», «Ежик в тумане», «Лиса и заяц»… Есть еще короткая минутная история на стихи Басё у него, в 2003 или 2004 году сделанная, — очень хороший, тонкий мультфильм.

«Кино — это очень здорово и интересно, но анимационная стилистика мне ближе. Наверное, в анимации я хочу совместить живопись и анимацию. Хотя это разные направления, и законы там разные»

— А как вам диснеевские мультики?

— Ранний Дисней, когда он был еще Диснеем, нравится. А потом, когда стал индустрией, нет.

«В ходе работы над «Бибинур» возник «Зилант», и я ушла на анимацию»

— Расскажите о своей работе в кино: «Бибинур», документальные фильмы. Ваши впечатления от этих проектов.

— В «Бибинур» я до середины фильма была художником-постановщиком, делала раскадровки, с Фетингом (Юрий Фетинг — кинорежиссер и сценарист, — прим. ред.) обсуждали направления, выбор художественных решений. Но потом где-то на середине фильма возник «Зилант», и я, поняв, что не потяну сразу два проекта, ушла на анимацию. А фильм заканчивал уже другой, совершенно замечательный художник-постановщик Влад Орлов — тот самый, который работал с Игорем Масленниковым на «Шерлоке Холмсе» (Масленников — режиссер фильма, — прим. ред.). Какие-то мои идеи он воплощал потом с коррекцией на свое собственное видение, но в конце концов задал фильму другое направление.

Что касается документальных фильмов. Есть такое направление — документальная анимация. Когда слишком дорого воссоздавать события с помощью актеров и декораций, события рисуются и минимально анимируются. Такие вещи я делала для продюсерской студии «Иман», с которой сотрудничала довольно долго. К примеру, в документальном фильме «Вдохновленный Тукаем» исторические вставки сделаны песочной анимацией — сам Тукай, его деревня.

— А где вы научились этой технике?

— У меня дети ходили в фольклорную студию «Оберег». И к какому-то очередному празднику мы с Василием решили сделать коротенький песочный фильм. Сделали. Стало интересно. Техника очень живая, в ней работали достойнейшие аниматоры. Родоначальником стиля считается Кэролин Лиф — канадско-американская художница-мультипликатор. В 70-е она в этой сыпучей технике делала совершенно потрясающие, очень классные фильмы. Мы с Василием сделали несколько клипов на песни ансамбля «Оберег», потом короткий фильм про гостиницу «Казань» с элементами анимации. Были совместные проекты с республиканскими творческими коллективами — «Примаверой», Госансамблем песни и танца.

— Скажите, почему когда вы пошли поступать во ВГИК, то выбрали именно анимацию, а не игровое кино?

— Кино — это очень здорово и интересно, но анимационная стилистика мне ближе. Наверное, в анимации я хочу совместить живопись и анимацию. Хотя это разные направления, и законы там разные. Но все-таки хочется сделать анимацию авторской, художественной, и чтобы там было больше искусства — графики, живописи. В 1920-е годы это было целое направление, в России работали совершенно прекрасные мастера — Николай Ходатаев, Зенон Комиссаренко (фильмы «Межпланетная революция», «Китай в огне»), сестры Брумберг («Самоедский мальчик»), Михаил Цехановский («Почта»). Конечно, и время было потрясающее — время творцов и поисков. Которое, к сожалению, быстро завершилось в связи с известной нам всем авторитарной историей. И наша анимация потом пошла по западному направлению. Дисней поглотил советскую школу анимации. А мне хочется именно в том, нашем, отмершем, направлении двигаться. И то, что я получила достаточное художественное образование (школа, училище, институт, аспирантура) и всю сознательную жизнь занимаюсь живописью, графикой, куклами, то есть изобразительным искусством, — мне кажется, это расширяет возможности.

«Каждый образ требует своего воплощения, материала, стиля. Что-то можно писать на холсте, а что-то требует объема»

«Закрытие филиала Суриковского института в Казани — наша боль»

— Кто ваши учителя и какое влияние они на вас оказали?

— Мне очень везет на хороших людей — это просто дар, счастье. Мои первые учителя во второй художественной школе Казани, где я училась, — Александр Андреевич Бабичев и его жена Гертруда Александровна. Та планка, которую они задали, и то отношение к профессии, — это то, что ведет меня по жизни. Александр Андреевич — ветеран войны. Абсолютно преданный искусству человек. Он нас, детей, называл всегда на «Вы» — было ощущение, что мы коллеги. Но при этом была и высокая требовательность. Мы получили очень серьезное академическое образование еще в школе, что сейчас просто невозможно. Роль художественной школы в Казани сегодня — общее развитие, кружок. С детьми заигрывают, и они просто неспособны уже воспринимать такую информацию.

Представьте, в школе у нас было задание по рисунку, когда гипсовую голову нужно было нарисовать сначала с натуры, а потом по воображению положенной на бок. В перспективном сокращении. Это сложнейшая задача даже для серьезных художников. А мы в детстве рисовали. Табуретки в ракурсах тоже очень сложно давались — голова все время болела. Но ребенка можно научить всему. И мы получили это образование. И те уроки, которые я освоила, потом своим студентам в казанском филиале Суриковского института, где я восемь лет преподавала композицию и живопись, объясняла так, как объяснял мне Александр Андреевич. Понятие колорита можно объяснять множеством сложных терминов, а Александр Андреевич объяснял так: «Представь, что ты смотришь через цветное стеклышко. Все цвета остались теми же, но есть общий цвет, который все объединяет». Не правда ли, очень просто и понятно?

— Кстати, а почему закрыли филиал «Сурка» в Казани?

— Как будто потребности в высшем художественном образовании у республики нет. Почему-то. Хотя у нас хорошие студенты, которые хорошо защищались в Москве. Уровень был не хуже, в чем-то даже лучше. Кроме того, наш институт высоко котировался во всем Поволжье. Эта история могла бы иметь хорошее развитие, но этого не случилось. На самом деле, это очень плохо. Это наша боль.

В училище моим педагогом была Наиля Халитовна Кумысникова. Потрясающий художник, замечательный человек с чувством настоящего и огромным вкусом. Она сейчас занимается кожаной мозаикой, в «Хазинэ» у нее недавно была выставка. Она дала мне расширение кругозора, формирование вкуса, ориентиры какие-то. Для преподавателя важно не столько научить, сколько не отбить охоту учиться. Умение не давить, а рассмотреть ученика, понять его направление и помочь развить сильные стороны. Она именно такая. И благодаря такому подходу ученики одной школы могут быть совершенно разными. Это дорогого стоит.

Потрясающий наставник был у меня и в институте в Москве — Михаил Михайлович Курилко-Рюмин. Наиля Халитовна училась у него же, так что я ему пришлась «родной внучкой». Ну и прекрасный совершенно театральный факультет. Станковая живопись — это немножко узко. А театр — это синтез, там несколько сфер. Мы очень много читали. Чтобы найти адекватное решение для пьесы, погружение в эпоху просто необходимо. А когда готовишься, нарываешь материал, есть такое приятное состояние накопления. Пласты наслаиваются — замысел зреет. Мне это безумно интересно. Собственно, ради этого я недавно согласилась читать лекции по истории живописи в культурно-искусствоведческом лектории известной казанской радиостанции. Нельзя художника, да и вообще что-либо вне контекста эпохи рассматривать…

Кстати, вчера забыла в трамвае свою любимую книжку про школу парижской живописи — и, представляете, ее никто не украл. Всех обзвонила — по билетику вышла на нужного водителя, смену, после интервью поеду в трамвайное депо — забирать.

«Сейчас есть потребность вернуться к живописи — сделать какую-нибудь серию работ. У меня перед собой много долгов накопилось»

«Фиксация момента мне неинтересна, я жду рождения образа»

— В каких жанрах и живописных техниках вы работаете? Какие темы, сюжеты вас привлекают? Как рождается идея, замысел картины?

— Последние семь лет живописью заниматься было практически невозможно. Последний проект был в Германии, в частной галерее Эккахарда и Нины Бушон, город Ханн-Мюнден, — я его делала со своими студентами.

Что касается жанров — люблю пейзажи, пленэр. Но подход у меня не такой, как у художника-пейзажиста. Выходя на природу, они просто пишут то, что видят. Это очень трудолюбивые и дико выносливые люди, для которых очень важен процесс. Я так не могу вообще. Наверное, фиксация момента мне неинтересна. Когда я приезжаю в какой-нибудь город, я сначала хожу, его осматриваю, ощупываю, считываю атмосферу. Проходит какое-то время, что-то щелкает, и я вдруг понимаю, ЧТО я хочу. Рождается образ — очень субъективный, мой. И вдруг он становится честным и ценным. Для меня. То есть мне кажется, что это хорошо. А потом его надо решать. И он выражается в какой-то форме, не совсем пейзажной иногда. Мне нравится совмещение пространства. Например, Елабугу я увидела как корабельные сосны, которые прорастают через какую-то лодку, а сквозь эти сосны пронизывается свет. В Елабуге совершенно потрясающая природа, но мне неинтересно ее просто фиксировать, а интересен этот образ, который вмещает в себя много.

Интересная история была у меня со скумбрией. Иду я как-то в свою мастерскую на Шоссейке, а на улице продают скумбрию. Шкура пятнистая, зеленая — залюбуешься просто! И снег на нее невозможно красиво падает. Пришла в мастерскую и нарисовала дракона под снегом со шкурой, как у скумбрии. Символизм не символизм, однако первое впечатление всегда натурное. Вот так работаю.

Портреты — тоже люблю, но опять-таки просто портрет мне неинтересен, интересны люди и вокруг личности какую-нибудь историю создать. Давно, еще до анимации и кино, я писала детские портреты на заказ. Сначала долго ходила в гости, смотрела на ребенка, играла с ним, делала наброски. Потом, когда у меня складывался образ — иногда в каких-то костюмах исторических, иногда с какими-то деталями, — я его писала.

Джек Николсон купил детский портрет на фанере

Техники использую разные. Люблю писать на дереве — мне нравится фактура. Каждый образ требует своего воплощения, материала, стиля. Что-то можно писать на холсте, а что-то требует объема — так я стала делать кукол. У меня дипломная работа была — «Буря» Шекспира. И к этому спектаклю я сделала больших кукол. Вот с тех пор. Потом сотрудничала с галереей Карины Шаншиевой в ЦДХ. Последние шесть лет не занималась куклами, но в мастерской есть, купить можно.

— Где можно увидеть ваши живописные работы?

— В республиканском музее ИЗО на втором этаже что-то висит — две-три картины. Дети, на фанерке написанные. В Кремле тоже что-то есть. В московском Музее современного искусства моя дипломная работа — костюмы и декорации к двум пьесам — Шекспира и Островского. Вообще, с выставлением работ у меня какая-то фобия. Я очень строго отношусь к тому, что делала. Потребности выкладывать свои работы в «Фейсбуке» или «Инстаграме» тоже нет. Какая-то аллергия к самоменеджменту и самопиару. И это проблема, которую нужно как-то преодолеть и решить.

— Очень любопытно, как ваши картины попали в частные коллекции Джека Николсона, Майкла Йорка, других знаменитостей. Вы с ними лично знакомы?

— В ЦДХ выставлялись мои куклы — Майкл Йорк там был, увидел — купил. Я с ним не знакома. Джек Николсон купил детский портрет на фанере, когда у меня был небольшой период продаж работ через интернет. С Эльдаром Галеевым познакомились на моей первой персональной выставке, которая прошла в музее Горького. Это московский галерист, ему понравилась моя графика, он ее покупал. Из живых художников у него мало работ, он мертвых в основном собирает. Видимо, я счастливое исключение. С Губерманом шапочно знакомы. Он приходил в академические мастерские, где я работала после института, купил картинки. У Скляра мои куклы.

«Люблю пейзажи, пленэр. Но подход у меня не такой, как у художника-пейзажиста. Выходя на природу, они просто пишут то, что видят. Это очень трудолюбивые и дико выносливые люди, для которых очень важен процесс. Я так не могу вообще»

Татлин, Брейгель, Войцеховский и Тишков

— Елена Святославовна, кто ваши любимые художники?

— Татлин. Я его в юности полюбила и до сих пор люблю. Даже просто как личность. Материальное, судьба работ его вообще не заботили. Ему было важно только воплощение идеи. Вот Малевич прекрасен, но он очень рациональный человек. А Татлин — трепетный и абсолютно бескорыстный. Он похож на человека времен Возрождения — охватность, масштаб, ему все интересно было. Его «Летатлин» — это же такая красивая вещь, такой красивый перформанс! И это абсолютно живое существо! Он чувствовал время и воплощал это. Такие рождаются очень редко.

Брейгель Старший еще для меня на все времена. Это такая философия! Так здорово, что серьезные вещи рассказываются вот таким простым языком! Есть сложность изложения мысли — для избранных, и есть Брейгель, который для всех. Каждый там поймет что-то на своем уровне развития, каким бы он ни был. Это и наша Казань старая с маленькими домиками… Вроде бы бытовая история, но в то же время и философия, притча, которую нужно разгадывать. Требует погружения, созерцания. И еще это очень здорово написано. Брейгель — абсолютный гений.

— Из современных художников кого-то любите?

— Да, но мне нравятся непрофессиональные художники. Александр Войцеховский, например (основная профессия — врач, — прим. ред.). Леонид Тишков (тоже врач по специальности, — прим. ред.) — за его дурацкие, но очень образные проекты. В современном концептуальном искусстве много шарлатанов, потому что форма очень удобная. Тишков не шарлатан. У него продуманные, прочувствованные вещи, которые воплощаются не на холсте, а просто в другой форме.

«Игра в бирюльки» vs мультики по Шергину и Писахову

— Над чем сейчас работаете? Что в планах?

— Сейчас есть потребность вернуться к живописи — сделать какую-нибудь серию работ. У меня перед собой много долгов накопилось. С творческой группой «Волшебная лавка» есть в задумке большой иммерсивный (с полным эффектом погружения в среду, — прим. ред.) проект «Игра в бирюльки». Там и живопись, и интерактив. Хотим в ближайшие два месяца его сделать. Бирюльки — это прекрасные деревянные вещицы, которые выуживаются удочкой.

— А как же призвание?

— «Гульназек» очень тяжело давался. Втроем, а последние несколько месяцев вдвоем волочь это дело было очень тяжело. Еще и совмещая три разные профессии. Я очень устала. К черту анимацию, надо живопись! Это действительно здорово, когда отвечаешь только за свою работу, а не за весь процесс!

…Но когда вручали призы от Гильдии киноведов и кинокритиков — это было очень неожиданно! — меня на несколько секунд охватила искренняя неадекватная радость: хочу делать фильмы, как бы ни было сложно! Желание работать есть. Хочется делать новый фильм. Хочется, чтобы у меня была такая возможность. К сожалению, это очень сложно. С финансированием, со временем. Есть команда, с которой хочется работать. Это большое счастье, что нашлись единомышленники.

«Желание работать есть. Хочется делать новый фильм. Хочется, чтобы у меня была такая возможность. К сожалению, это очень сложно. С финансированием, со временем. Есть команда, с которой хочется работать. Это большое счастье, что нашлись единомышленники»

Есть еще в задумке большой чудесный проект, на который тоже пока нет финансирования. Мы хотим его делать с Евгением Тишкиным и Василием Салдаевым — просто потому, что это нам самим надо. Когда после мультика «Кому трудней» мы разошлись, прошло какое-то время, и я сказала ребятам: или сейчас, или никогда. И они, молодцы, приехали из Москвы и Питера, и мы стали думать. И тихонько волочь этот проект. Просто так, в свободное от работы время. Из трех городов. Шесть лет безо всяких выходных. А параллельно надо еще как-то зарабатывать и содержать семью. Это очень трудно. Но это дело всей жизни. Я двадцать лет подбиралась к абсурдистским историям Бориса Шергина и Степана Писахова. В настоящий момент есть хорошие наработки. Этот фильм обязательно нужно доделать. Так не хочется, чтобы получилось как с «Шинелью» Норштейна! Вообще, там целую серию мультфильмов сделать можно! Кроме того, есть идея сделать цикл по народному фольклору — народов, населяющих Татарстан, много, творчество разнообразно. Пока силы есть, этим хочется заниматься. Живопись и преподавание — это очень хорошо, но анимация все же важнее.