«Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь…»
ГСО РТ попытался разгадать загадку великого композитора
Начало концертного сезона ГСО РТ под руководством Александра Сладковского в этом году было необычным. Вместо традиционной концертной программы публике предложили спектакль «Загадка Моцарта». Автор и исполнитель — Эдвард Радзинский. Но неожиданно в спектакле возник еще один герой. Подробности — в материале «Реального времени».
Об алгебре и гармонии
Эдвард Радзинский, историк, публицист, драматург, помимо всего, еще и актер. Если читать его пьесы, особенно одну из самых ранних — «104 страницы про любовь», то возникнет вполне устойчивое ощущение, что автор сначала проиграл все реплики персонажей и только потом перенес их на чистый лист бумаги. Наверное, хороший драматург должен быть немного актером.
Тот, кто в свое время смотрел передачи Эдварда Радзинского по телевидению, мог многократно убедиться в его чудесном даре перевоплощения. Радзинскому скучно только рассказывать, он должен показывать персонажа, он должен переживать и передавать публике его эмоции. Так и в «Загадке Моцарта».
В концертном зале невозможны декорации, здесь все условно, вот и на сцене ГБКЗ РТ им. С. Сайдашева только круглый небольшой стол, покрытый бордовой скатертью. На сцене оркестр, хор, маэстро Сладковский и, конечно, Эдвард Радзинский.
Историк Радзинский работает в тесной связке с Радзинским-драматургом. Тексты его при всей их эмоциональности в историческом плане выверены до мелочей. Радзинский умеет работать с фактами. Более трех часов, а спектакль идет в трех актах, он рассказывает о Моцарте, о Сальери, о человеческих и профессиональных взаимоотношениях, об эпохе, загадках и догадках, об успехах и провалах. Радзинский интригует, лицедействует, изумляет, ошарашивает. Он постоянно перевоплощается, он берет публику в союзники и проводит ее по сложному лабиринту судеб гениев.
И все это на фоне музыки, которая такой же «текст», как и тот, что произносит Эдвард Станиславович. Его разящие наповал неожиданные выводы, логичные и четкие, — это алгебра. Ей проверяется гармония музыки.
«…слаще звуков Моцарта»
Радзинский, хотя он и перевоплощается, тем не менее он все равно отстранен. Он автор текста, он только периодически становится кем-то из персонажей. Но неожиданно для слушателей и, думаю, это было сюрпризом для самого драматурга, в ткани этого музыкально-литературного действа возник еще один герой. Чуткий, вдумчивый слушатель, который не пропускает концерты татарстанского симфонического, наверняка смог догадаться об этой возможности заранее. Еще одним героем «Загадки Моцарта» стал маэстро Сладковский.
Он совпал, сросся с Моцартом вовсе не потому, что дирижировал его музыку. Есть такие странные, мистические совпадения в мировой культуре, когда люди разминулись в веках, но неожиданно встретились в каком-то произведении, их души начали безмолвный диалог. «Не на листопадовом асфальте будешь долго ждать, мы с тобой в адажио Вивальди встретимся опять», — написала однажды обладавшая даром провидения Анна Ахматова. У нее — Вивальди, у нас — Моцарт. Веселый, бесшабашный, трагический, гонимый, поцелованный Богом при рождении. С большой долей вероятности, так видит его маэстро.
Сладковский, кажется, чувствует музыку Моцарта кожей — этот свет и эту тень, это ликование и страх, самоедство и гармонию. Объяснить это нельзя, это можно только почувствовать. Мы знаем, как маэстро дирижирует Малера и Брукнера, Рахманинова и Шостаковича. Мы понимаем ту трагическую ноту, которая часто доминирует на его концертах. Но, кажется, что доведя ее до края, он все равно выводит слушателя хотя бы к робкой, но надежде. У него во «тьме» всегда есть тонкий язычок пламени «свечи».
Маэстро ищет и находит в музыке Моцарта свет, он есть даже в «Реквиеме», потому что жизнь не конечна, она просто из одной формы переходит в другую. «Реквием» как бы торжественно сопровождает этот переход. Моцарт Сладковского легок, воздушен, он напоен ликованием, подобно тому, как солнце питает виноградную лозу. Дирижер прочувствовал эту «солнечную» философию композитора, она стала для него органичной. И это чувствует оркестр, добившийся при исполнении сочинений Амадеуса какой-то особой полетности.
Радзинский, конечно, большой мастер, но был ли бы его спектакль столь впечатляющ, не будь рядом с ним человека, который с первого же сыгранного произведения начал у нас ассоциироваться с той божественной гармонией, которая была у Моцарта? Скорее всего, нет.
«Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой.
Единого прекрасного жрецов».
Точнее еще одного гения, обладателя «веселого имени», Александра Сергеевича Пушкина не скажешь.