Казань и Гражданская война: чайка революции над волжской волной
К 100-летию Гражданской войны. Лариса Рейснер — женщина-комиссар в Свияжске
В 2018 году в России отмечается столетие начала Гражданской войны. Ареной кровопролитных схваток между красными и белыми тогда стала и Казань с ее окрестностями. Журналист и краевед Артем Субботкин в колонке, написанной для «Реального времени», рассказывает о Ларисе Рейснер, женщине-комиссаре и журналисте, и ее авантюрном пребывании в Свияжске и Казани.
Чайка — именно так переводится ее имя на русский язык. Стремительной чайкой ворвалась она в революцию, где, казалось бы, место лишь для горьковских буревестников. И тем не менее эта удивительная женщина, став грозным комиссаром, смогла сохранить при этом свое изящество и красоту, которые поразительным образом сочеталась с аналитическим складом ума и бескомпромиссной решительностью.
Сегодня многим кажется непонятным и странным поступки людей той эпохи. Как могла дочь профессора права, курсистка, изучавшая медицину и увлекавшаяся поэзией оказаться среди большевиков? Не следует забывать, однако, что идеи Маркса в те годы владели умами многих прогрессивно мыслящих людей, а кризис самодержавия, усугубленный затянувшейся войной и распутинщиной, зачастую заставлял критически настроенную интеллигенцию делать выбор в пользу революции.
Из столичной элиты — в революционерки
Роковой 1917 год стал для нее годом прощания со старым миром, прах которого вместе с миллионами россиян Лариса решительно отряхнула со своих ног. Революции она отдалась полностью, без остатка со всей страстью великой женщины. И это несмотря на то, что многие из ее друзей и близких оказались в стане ее врагов. Как, например, ее возлюбленный Николай Гумилев — блестящий царский офицер, известный поэт, с которым Ларису связывали весьма близкие отношения и который называл ее не иначе как «моя милая Лэри».
Их роман закончился незадолго до революции, а после Октября их пути и вовсе решительно разошлись. Ларису ждал путь легендарного комиссара Волжской флотилии, которая прославится в боях с белыми на Волге и Каме, Николая — чекистская пуля в большевистских застенках. Но даже несмотря на это, Лариса продолжала любить своего «милого Гафиза» — так называла она Николая в своих письмах. Более того, узнав о его расстреле, она устроила настоящую истерику, позже не раз повторяя, что будь она в то время в Питере, ей удалось бы предотвратить казнь Гумилева. «Никогда никого не любила с такой болью, с таким желанием умереть за него, за этого мерзавца и урода!..», — говорила Лариса своим соратникам по партии, ничуть не смущаясь их реакции. Ведь для них Гумилев был «контрой», на которую не жаль последней пули.
Так болезненно проходил ее разрыв со старым аристократическим миром, к которому она когда-то принадлежала и который продолжала уничтожать своими же руками вместе с новыми товарищами-большевиками.
Вместо кожанки — модное полупальто…
Незабываемый образ женщины-комиссара в кожаной куртке, смело ступившей на палубу боевого корабля, где верховодит ватага оголтелых анархистов во главе с Вожаком, драматург Всеволод Вишневский во многом списал с Ларисы. Однако в жизни она была весьма далека от того образа, который нам так долго навязывала советская пропаганда. Даже в среде революционной матросни, щеголявшей брюками-клеш и сыпавшей семечками вперемешку с соленой матерщной, Лариса оставалась сама собой: царственно прекрасной женщиной с аристократическими привычками. И выглядела она тоже соответственно. Не было никакой кожаной куртки, которая позже прочно пропишется в спектаклях и фильмах. Одевалась она в те дни как истинная аристократка. Стройная красавица в модном каракулевом полупальто с изумительным бриллиантовым колье на шее — такой ее запомнили революционные товарищи-краснофлотцы, готовые умереть за нее как верные пажи за свою королеву.
Такой была она в те страшные дни, когда под грубыми солдатскими сапогами трещали зеркала и хрусталь разграбленных царских гостиных. Кстати, утверждают, что Лариса основательно почистила гардероб императрицы, дожидавшейся своего расстрела в Екатеринбурге. И принимала многочисленных любовников в бывшей царской постели. Возможно, что это сплетни, но вполне вероятно, что так оно и было на самом деле. Другое дело, что сама она ничуть не скрывала своих поступков: «Мы строим новое общество и нужны людям, — говорила она. — А потому было бы лицемерием отказываться от того, что достается людям, стоящим у власти».
Не скрывала она и своих любовных отношений с вождями революции — в первые годы после Октября нравы среди большевиков, исповедовавших теорию «стакана воды», были весьма свободны. Именно тогда вспыхнет роман между ней и председателем РВС Львом Троцким. Произойдет это летом 1918 года под Казанью.
Свияжск — дымящийся отрезок времени…
На захолустную станцию Свияжск, что находилась в нескольких верстах от захваченной белыми Казани, Рейснер прибыла на бронепоезде Троцкого в августе 1918 года. С присущей ей долей авантюризма Лариса напрашивается в разведку. Получив добро, тайно переправляется на левый берег Волги, в Адмиралтейскую слободу. Здесь ее случайно арестовывает белогвардейский патруль. Как подозрительное лицо ее доставляют в контрразведку. Но и здесь она ведет себя как коварная и обольстительная амазонка. Стоило допрашивавшему ее офицеру лишь на минуту отлучиться из кабинета, как Лариса змейкой выскользнула следом. Подхватив под руку оказавшегося в коридоре молодого поручика, что-то мило щебеча при этом на превосходном французском, она покидает помещение контрразведки. Выполнив задание, благополучно добирается до Свияжска.
В разгар боев за Свияжск она вместе с красноармейцами участвует в обороне станции. Решительная и беспощадная, с наганом в руке, в кожанке и забрызганной кровью и разорванной юбке — такой рисует ее на страницах своего романа писатель Алдан-Семенов. Пройдут годы, но события эти настолько отпечатаются в памяти Рейснер, что вновь со всей ясностью и подробностями всплывут на страницах ее очерка «Свияжск — фронт». И делает вывод: именно в Свияжске «Красная Армия выкристализовалась в те боевые формы, которые совершенствуясь, стали классическими для РСФСР».
Именно Свияжск стал по ее меткому выражению той точкой на карте, где произошел перелом в Гражданской войне. Без преувеличения она воспевает военный и организаторский гений Троцкого, создавшего из отступавших красных отрядов ядро 5-й армии, освободившей Казань. Рейснер создает целую галерею портретов красных командиров — Смирнова, Славина, Маркина, имена которых впоследствии забудут или вычеркнут из истории, объявив многих из них троцкистами и врагами народа. Но все это будет много лет спустя.
А пока «дымящийся отрезок времени» — именно так в трех словах охарактеризует свияжские события 1918 года Лариса. Несмотря на глубокую аналитику ее очерк «Свияжск — фронт» переполнен патетикой и пафосом. Экспрессия бьет через край, чувствуется почти в каждой строке. Мы видим бронепоезд Троцкого, слышим истошный лай пулемета, грохот орудий, видим раненных и убитых красных бойцов, которые гибнут не только от пуль белогвардейцев, но и от жестоких приказов своих командиров. В своем очерке Лариса оправдывает революционной необходимостью приказ Троцкого о расстреле бежавших с позиций красноармейцев. В ее душе нет ни капли жалости к трусам и паникерам, есть только одно жгучее желание — умереть вместе с Троцким в горячем безумии, выпустив последнюю пулю в наступающего врага. Такой она была в те дни — настоящая амазонка революции.
Счастье или знак свыше?
Сегодня многие не поймут поступки этой женщины, также как и фанатизм тех, кто шел в кровавый бой за власть советов. Но не будем слишком строги, ведь сама Лариса верила в правоту идей большевизма вместе с миллионами тех, кто положил свои жизни на алтарь революции. Революции, которой сама Рейснер отдалась со всей страстью великой женщины.
Похоже, что самые яркие события жизни Рейснер связаны с Гражданской войной Послевоенный отрезок жизни Ларисы менее ярок и неинтересен. В нем были и новые назначения на высокие и ответственные посты, и новые мужчины. Однако все они — и новый муж Ларисы, полпред в Афганистане Федор Раскольников, и очередной «герой-любовник» Карл Радек — нагловатый и развязный журналист, снискавший славу «золотого пера партии», — не оставили в ее жизни глубокого следа. Смерть от холеры, которой она заразилась в тридцать лет, сделав глоток молока, кажется нелепой случайностью. И в том, что она не дожила до роковых тридцатых годов, когда жертвами сталинского террора станут близкие ей люди — Троцкий, Раскольников, Радек — ее счастье. А, может быть, и знак свыше.…