«Эта история с гонением русских в Америке крайне гипертрофированная»

Его родители бежали из СССР в США в 1990 году, опасаясь уголовного преследования сына. Однако уже через 6 лет Эдуард Шендерович вернулся в Россию, а в 2006 году стал одним из сооснователей компании SUP, купившей «Живой журнал». Позднее он вел бизнес с зятем Бориса Березовского, а в начале 2010-х годов стал инвестором интернет-стартапа Delivery Hero, который не без его помощи сейчас стоит уже $7 млрд. Еще один проект — сервис по сдаче офисов в аренду Knotel — инвесторы оценили его в $500 млн. И это только начало, уверен Шендерович, в его планах создать компанию стоимостью $5 млрд. Елизавете Осетинской удалось взять у Шендеровича первое большое интервью и узнать, как случайно родилась идея привести «Живой журнал» в Россию и почему она потерпела крах, какие метафизические вопросы мучали Березовского, в чем секрет Delivery Hero и что превратит Knotel в Uber на рынке недвижимости? Обо всем этом и не только смотрите в новом выпуске проекта «Русские норм!».

—Почему и как ты оказался в России в 95 году? Что тебя приманило назад?

— В 95-м я просто поехал [из США] посмотреть на Россию. С папой. Мне было 19 лет. Он поехал первым. Он решил, что Советский Союз закончился, началась Россия. У него осталась масса знакомых. Все вдруг начали заниматься бизнесом. Он решил, что тоже может заняться каким-то бизнесом в России. Я был в России в 95-м, потом приехал в 96-м, провел потрясающее лето 96-го в Питере. Голосовал за Ельцина. С бомжами и всеми остальными людьми без прописки.

— В смысле у тебя уже не было никакой прописки…

— А у меня никогда не было прописки, ни советской, ни российской, потому что я получил паспорт в консульстве в Сан-Франциско, которое теперь закрылось.

— Теперь вообще никаких следов его не найдешь.

— И теперь у меня паспорта нет.

— Ты не гражданин России?

— Теоретически да, но у меня физически нет паспорта.

— То есть ты приехал по визе?

— Нет. Тогда я приехал в 96 году, еще учился в университете. Я приехал в Россию в следующий раз, может быть, в 2000-м. И у меня [уже] была компания, у которой был офис в Москве и разработческий офис в Новосибирске. И потом приехал в Москву в 2006-м, познакомился с [американским предпринимателем] Эндрю Полсоном, потом я познакомился с [бизнесменом Александром] Мамутом, и получилась компания SUP.

— То есть не просто познакомился, а привел «Живой журнал» (сервис Livejournal.com) в Россию.

— Это было невероятное время. Я считаю, что мне просто очень повезло. Я видел, как это все растет, и это притягивало. Особенно из Сан-Франциско. А то живешь в городе 14 лет, он маленький, бума уже нет, и не очень понятно, что будет. Вроде, все ничего, но ты видишь, что люди уезжают в Россию, живут совсем по-другому. Вообще Москва же невероятный город с точки зрения жизненной энергии.

— Не могу не согласиться, очень люблю Москву. Родилась в ней, выросла и люблю очень этот город. Считаю, что это один из крутейших городов вообще на планете.

— Да. Я очень скучаю по Москве.

«Носик был наиважнейшей частью этого. Мы познакомились с Носиком, наверное, в августе 2006 года. Эндрю позвал его на встречу и говорит: «Так как мы уже договорились о сделке, я хочу привлечь к этому Носика»». Фото Aleksandr Plyushchev / wikimedia.org

Кто придумал привести LiveJournal в Россию

— Все знают Полсона и [Антона] Носика, обоих нет в живых. И их обоих считают, как это сказать, прародителями жежешечки. А на самом деле, был третий человек, и, насколько я понимаю, это ты.

— Были еще другие люди.

— Из партнеров, я так понимаю.

— На самом деле, был Саша Мамут, который был реальным партнером Полсона. Я приехал [в 2006 году], познакомился с Полсоном, мы с ним прекрасно позавтракали. Полсон стал одним из моих ближайших друзей. Мы решили, что, наверное, как-то сможем сработаться. На следующий день он меня познакомил с Мамутом. А я его познакомил со своим другом Майком Джонсом, у которого на тот момент была небольшая интернетная компания. Он ее через несколько месяцев после того, как я познакомил его с Эндрю, продал AOL. Он как-то вырос по корпоративной лестницы и потом ушел из AOL, стал CEO MySpace. Я его познакомил с Эндрю. После встречи Эндрю звонит мне и говорит: «Поговорил с твоим другом Майком, он сказал мне удивительную вещь. У него какое-то бесконечное количество трафика, которое он не может монетизировать. Американская компания, и он не может монетизировать этот трафик. В этом есть что-то. Мы ему можем помочь монетизировать его русский трафик». И я говорю: «Эндрю, ну да, наверное. Вот, например, у ЖЖ много трафика».

— У [основателя LiveJournal Брэда] Фицпатрика?

— Фицпатрик уже продал ЖЖ компании Six Apart, которая была восходящей калифорнийской звездой. В конце концов она обанкротилась. Мы с Эндрю встретились с менеджментом Six Apart в Калифорнии, и они сами говорят: «Знаете, у нас проблема. Эти русские платят, но они не хотят нашей рекламы. А мы начали монетизировать ЖЖ рекламно. Они покупают у нас платные аккаунты и присылают эти копейки в конвертах».

— В каких конвертах?

— У них нет кредитных карт. Они присылают наличные или даже монетки. И мы с Эндрю подумали и говорим: «Ну хорошо, давайте как-то договоримся и у вас это заберем».

— В смысле бесплатно заберем?

— Купим. Сразу после этого, как мы объявили это, сразу началась волна против SUPа.…

— SUP — это компания, которая собственно купила [LiveJournal], в которой был Полсон, Мамут, наверное, Носик?

— Носик появился позже. Носик был наиважнейшей частью этого. Мы познакомились с Носиком, наверное, в августе 2006 года. Эндрю позвал его на встречу и говорит: «Так как мы уже договорились о сделке, я хочу привлечь к этому Носика». И Носик пришел, он покопался в интернете, выкопал про меня какие-то вещи, которые я забыл. Он просто сказал: «Вот та компания и те компании. Ну ты, наверное, знаешь об этом, потому что у тебя должен был быть такой опыт вот в этой компании». Носик пришел со своими Rothmans. И мы договорились, что мы его как-то привлечем. И он стал, что называлось, руководителем службы блогов. И, естественно, Носик знал про ЖЖ намного больше, чем все остальные.…

— Потому что он и был ЖЖ.

— Да, он и был ЖЖ.

— Про вас очень неплохо мне один знакомый рассказывал. Он так описывал, что у вас происходило в компании SUP: «На Смоленке был умопомрачительный офис. Стеклянный потолок, мерцающая темнота и лампочки, среди которых был кабинет Полсона, где на полу лежал гигантский, 8 на 12 метров, персидский ковер».

— Это очень красиво написано.

— Это было сказано. Я записала со слуха.

— У Полсона не было офиса. Ковер действительно был.

— Я говорю о пафосе, с которым все [это делалось].

— На самом деле, это все было очень красиво. Полсон же был театральным режиссером. У него все было про декорации, про процесс, про театральный подход. Как будет проходить эта встреча? А как будет проходить совет директоров? Вот здесь мы встречаемся, вот ты входишь в этот момент, Носик входит в этот момент. У него все было про сцену.

— Я так понимаю, что сцена нужна для того, чтобы в какой-то момент вошел инвестор, расчувствовался и дал денег.

— Не только. Мне кажется, что у нас были абсолютно нормальные, рабочие отношения с Мамутом, который был основным инвестором. Этот офис на Смоленке никто не хотел снимать до того, как его снял SUP, это было какое-то странное помещение, в котором офиса ни у кого до этого не было.

Наверное, есть некое несоответствие между тем, что люди пишущие хотят донести… они это делают абсолютно не из коммерческих соображений. Они хотят донести контент, и они абсолютно не хотят, чтобы кто-то их монетизировал

— Для меня это была метафора расходов, [показатель] того, что проект достаточно дорогой. И я веду к тому, что в итоге ЖЖ не монетизировался ни в русском сегменте, ни когда вы его выкупили целиком у Фицпатрика. Почему?

— Потому что этот продукт не нужен был рынку.

— Как интересно.

— Рынку рекламы не нужен был такой продукт, как ЖЖ. Он нужен был пользователям. И, наверное, подходить к его монетизации нужно было совсем по-другому.

— Например, брать деньги с пользователя?

— Можно было брать деньги с пользователей.…

— Попробуй возьми денег с русских пользователей!

— А они платили, кстати. Я думаю, что они платили сотни тысяч, если не миллионы в год. Я не помню сейчас цифр, но они были значительны. То есть когда мы смотрели на то, сколько пользователей платят, сколько пользователей готовы были бы заплатить. Теоретически мы на рекламе могли бы заработать больше, но практически реальные деньги шли от платных.…

— Обычно 5 процентов платят из общей массы аудитории.

— Платило больше. Я думаю, что больше платило. Причем там же разные аудитории. ЖЖ — это не социальная сеть, там был элемент социальной сети.

— То есть это блог-платформа прежде всего?

— Это, в принципе, блог-платформа, но это и медийное пространство. И в этом медийном пространстве есть люди, которые производят контент, и люди, которые его потребляют. И вот производящих контент было действительно 5 процентов. И естественно концентрация была в топ 1 процент. Наверное, есть некое несоответствие между тем, что люди пишущие хотят донести — они это делают абсолютно не из коммерческих соображений. Они хотят донести контент, и они абсолютно не хотят, чтобы кто-то их монетизировал. Успешные компании создаются не в тот момент, когда появляется хороший продукт. Хороший продукт — это важная часть и необходимая часть, но намного важнее, что называется, product market fit — чтобы на этот продукт, каким бы он ни был хорошим, был спрос.

— Денежный спрос, то есть не пользовательский.…

— Рыночный, рыночный спрос. То есть не запрос пользовательский, а вот как раз рыночный спрос. Для меня эта история закончилась в августе — сентябре 2008 года. И для Носика в то же самое время, и для Полсона.

— Когда группа товарищей продала [ЖЖ] Мамуту.

— Никто ничего ни у кого не покупал. Это, на самом деле, в основном это был [проект] Мамута, и так все и осталось.

Как писать стихи и строить компании

– Давай вернемся на некоторое время назад, потому что не совсем понятно, что произошло между тем, как ты высадился на берегу Калифорнии, потом сходил в университет Беркли, учился там вообще философии, и вдруг каким-то образом занялся бизнесом в России.

– Я хотел стать юристом. И после университета, и даже до университета я некоторое время работал в Baker McKenzie, которая была на тот момент самой крупной юридической компанией. Я был их summer associate в Питере в 96 году.

— Ты же пишешь книжки на русском?

— Я стихи пишу, детские стихи.

— Они очень выразительные.

— Я действительно хотел стать юристом и заниматься какими-то интересными, сложными правовыми вопросами. И я проработал какое-то время в Baker McKenzie и понял, что я юристом не хочу быть.

«Это было вот как раз после того, как вернулся Стив Джобс [в компанию], и он решил, что ему нужно консолидировать владение Apple, и я получил вообще феноменальный, грандиозный опыт работы, понимание того, как устроена компания изнутри структурно». Фото kremlin.ru

— Занудно?

— Просто не про меня. Но мне очень повезло, потому что я работал с партнером, который оказался в принципе без рук. У него было два associate, два юриста, которые с ним работали, и они оба по разным причинам ушли. И он остался один, со мной, только что окончившим университет, делать сделку. И этой сделкой была продажа компании Power Computing компании Apple.

— Важная сделка.

— Это была грандиознейшая сделка. Это было вот как раз после того, как вернулся Стив Джобс [в компанию], и он решил, что ему нужно консолидировать владение Apple, и я получил вообще феноменальный, грандиозный опыт работы, понимание того, как устроена компания изнутри структурно. И я подумал: «Чего это я тут сижу, я пойду строить свои компании».

— Вот так в 22 года решил сразу свои компании строить?

— Да.

Как родители Шендеровича уезжали из СССР

— Мне кажется, сейчас пришло время рассказать о том, что тебя связывает с Россией. А вернее, как ты оказался в Америке.

— Это было все-таки до распада Советского Союза. Мне кажется, что моим родителям стало боязно. Уезжали в никуда. Думаю, что, если бы мои родители знали, на что они идут и куда они едут и что им предстоит, они бы еще тысячу раз подумали. Потому что это, конечно, было абсолютно героическое решение. В принципе, мы уезжали, как сейчас уезжают сирийские беженцы. То есть мы приехали действительно беженцами.

— А вы уезжали из какой части Союза?

— Мы уезжали из Ленинграда. Я с родителями только недавно начал это обсуждать. С ними очень сложно обсуждать, потому что до сих пор и для меня, и для них это болезненная тема.

— Почему?

— Потому что мы действительно практически убежали. Я попал в больницу в конце сентября 1990 года и лежал с капельницей. Меня нужно было срочно вылечить, поэтому меня лечили в экстренном порядке. И в больнице был мальчик один, с которым у меня произошел конфликт. Он в какой-то момент подошел и стал пердеть в лицо, как-то не очень приятно себя повел.

— Ну, дал бы ему капельницей.

— Ну, я его оттолкнул. Он упал, заплакал, и потом на следующий день его выписали. И он ушел из больницы.

— То есть без последствий?

— Без последствий. Меня выписали из больницы еще через 3 дня. И на следующий день я один дома, родители только ушли, раздается звонок, мне звонит человек из милиции и говорит, что я с этим мальчиком подрался и теперь он лежит в больнице с переломом позвоночника и что мне нужно прийти в отделение с родителями, чтобы разобраться, потому что на меня завели дело.

— Настоящее уголовное дело?

— Настоящее, абсолютно настоящее уголовное дело. Я вообще ничего не понимал

— Он же при тебе встал и ушел?

— Я вообще ничего не понимал, что происходит. И мы пришли с мамой в отделение милиции, и там сказали, что да,8 лет колонии, нанесение тяжких телесных повреждений. Родители стали через какие-то свои связи пытаться это решить. Оказалось, что это абсолютно неразрешаемый вопрос, что все это находится на уровне каких-то серьезных людей с погонами. Оказалось, что отец этого мальчика — бывший гэбэшный офицер, вступает в такую историю не первый раз. Этот мальчик не первый раз в больнице с переломом позвоночника и не первый раз заводится уголовное дело. И он пришел к моим родителям и говорит: «Ну, знаете, дети, ну бывает, что они дерутся. Конечно, я могу закрыть это дело и забрать заявление из милиции. Я поговорил с соседями. Сосед сверху сказал, что это будет стоить 30 тысяч рублей, сосед снизу сказал, что это будет стоить три тысячи рублей».

Настоящее, абсолютно настоящее уголовное дело. Я вообще ничего не понимал

— С которыми мальчик уже дрался?

— Когда я это услышал, я тоже не понимал вообще, что это значит. Но это метафорически, он говорит, это торг: «Ну какую-то сумму дайте мне». И родители с ним как-то договорились. Они подняли на уши весь город, у них были какие-то связи, масса знакомых, которые им сказали: «Знаете, такой человек».

— На жизнь так зарабатывает?

— Якобы он делает это не первый раз. Я до конца не знаю всех деталей. Знаю, что они пришли в ОВИР с этим человеком, передали ему конверт денег и им взамен выдали паспорта.

— То есть они все-таки что-то заплатили какой-то выкуп?

— Они заплатили. И в этот день мы улетели.

— Я хочу сказать, что эта история, которой сколько лет? 30?

— Ну да, 27.

— Она до боли напоминает современные сюжеты из российского бизнеса.

— Родители рассказывали, что они не верили, что их посадят в самолет. Даже когда приземлились в Нью-Йорке, они не верили, что это все закончилось. Они ходили, оглядывались по сторонам. Думали, что, может быть, за ними следит кто-то.

— Гэбэшный генерал по Нью-Йорку?

— Да. [Они думали], что вся эта история так просто не закончилась.

— У тебя был страх, связанный с возвращением в Россию?

— Когда я вернулся в Россию в 95 году, то есть через 5 лет, не было абсолютно никакого страха, потому что не было Советского Союза. Советский Союз закончился, и началась какая-то другая страна. К власти пришли другие люди. И всего, что было, не было. Это так казалось.

— А как оказалось на самом деле [к власти пришли] не другие люди.

— Да.

Как перейти с десятков миллионов долларов на сотни миллионов?

— Когда я ушел из SUP и создавал компанию Kite, я познакомился с немецким предпринимателем Лукашем Гадовским, который на тот момент создавал свою компанию, которая называлась Team Europe. Она должна была заниматься клонированием других компаний. Если есть какая-то модель, которая работает в Америке, то почему бы не взять и не сделать такую же модель в Европе или в России? То есть была [например] компания Just Eat, которая то же самое делала в Дании и в Англии.

— То же самое — это просто доставка и заказ еды?

— Доставка и заказ еды через интернет. Идея в том, что люди делают что-то одним образом, то есть они звонили по телефону, и им еда доставлялась.

— Это страшно неудобно.

— Это до сих пор 80 процентов рынка. И мы увидели, просто поняли и объяснил кто-то, что есть такая идея как channel switch, то есть изменение каналов. Те же люди делают то же самое, просто не говоря по телефону, а нажимая на телефоне кнопки.

— Это то же самое, что Uber. Можно в такси позвонить, а можно нажать кнопку.

— Да, когда ты нажимаешь кнопку, это очень многое меняет. Занимает намного меньше времени, это намного эффективнее по разным параметрам, это даже эффективнее для ресторанов.

«Ребята решили, что можно сделать то же самое в нескольких странах, при этом сделать это в нескольких странах сразу. Они запустились в Германии как отдельный бизнес, который назывался Lieferheld и сделали Delivery Hero (Lieferheld — значит delivery hero по-немецки)». Скриншот видео

— Потому что точно написано, что хотят.

— Да-да, потому что когда ты звонишь в китайский ресторан и там человек, который плохо говорит по-английски, не очень понимает, что ты заказываешь, он записал что-то, может, он даже правильно записал, а на кухне эту бумажку кто-то по-другому увидел. Ну такое постоянно случается.

— Адрес не услышал.

— Адрес не услышал. Ну в общем такое постоянно случается. Да, масса таких вопросов. Были уже понятные компании — Just Eat, которая работала в Дании и Англии, Seamless и Grubhub, которые работали в Америке, и ребята решили, что можно сделать то же самое в нескольких странах, при этом сделать это в нескольких странах сразу. Они запустились в Германии как отдельный бизнес, который назывался Lieferheld и сделали Delivery Hero (Lieferheld — значит delivery hero по-немецки). Решили запуститься в Англии, купив компанию Hungry House, которая была таким мелким игроком по сравнению с Just Eat. Just Eat их купил недавно у Delivery Hero уже. И в Корее [запустили], и еще на нескольких рынках. И Россия, кстати, была одним из них. И компанию возглавил Никлас Остберг, который до сих пор ее CEO, который до этого управлял такой же компанией в Скандинавии.

— Ты как бы сейчас перечисляешь факторы успеха по сути, которые предопределили, почему эта компания стала успешной. То есть человек, который это уже делал, выход на нескольких рынках.…

— Нет, выход на нескольких рынках — это не совсем фактор успеха. Факторы успеха любой компании — это то, что есть правильные люди, которые в принципе знают, что они делают, с одной стороны. С другой стороны, это рынок, четкий и понятный рынок, чтобы не нужно было ходить и искать, и тестировать. Просто ты выходишь на рынок и сразу начинаешь монетизироваться.

— И вот в тот момент вы собрали $5 млн.

— На самом деле, даже было больше. Я пришел к Леониду Богуславскому, рассказал ему эту историю.

— Это российский крупный и международный инвестор.

— Да.

— А как ты его узнал?

— Меня с ним познакомил наш общий приятель Йован Марьянович. А у него тоже изменилась ситуация на тот момент, потому что «Яндекс» пошел public, и он оказался в ситуации, когда мог расширять свою деятельность (после IPO «Яндекса» Богуславский продал часть своего пакета поисковика — The Bell).

— В смысле появились средства?

— Появились средства, он по-другому стал смотреть на мир и на инвестиции. И мы с ним стали смотреть на разные компании и инвестировали. Наверное, это был уже 11 год. И мы инвестировали в тогда еще две разные компании — немецкую компанию Lieferheld и Delivery Hero как международную компанию. Мы инвестировали в обе компании, поэтому они слились и получилась компания больше. И после этого мы начали действительно заниматься покупками других рынков. Первая большая покупка — это была компания Online Pizza, которая Online Pizza и Pizza Portal. Они были в Финляндии и в Швеции. И Никлас, который был CEO Delivery Hero, естественно хорошо их знал, хорошо знал фаундеров. Мы с ним договорились о платежах, рассрочке, денег, конечно, на это не было. На покупку этого мы снова стали бегать по рынку, чтобы искать деньги. И в принципе так компания и получилась.

Но вообще компания постоянно занималась фандрайзингом, постоянно росла. Мы стали покупать разные рынки. И сейчас, по-моему, Delivery Hero на 47 рынках.

«Появились средства, он по-другому стал смотреть на мир и на инвестиции. И мы с ним стали смотреть на разные компании и инвестировали». Фото finparty.ru

— Тут важно, на самом деле, сказать. Ты-то, так сказать, скромно себя ведешь. У тебя такой образ скромного человека. Но, на самом деле, когда компания сделала публичное размещение акций после многих-многих способов привлечения денег, ее оценили в 4,5, если я не ошибаюсь, млрд евро. Выросла она до какой-то совершенно феноменальной истории.

— Она сейчас крупнейшая интернет-компания в Европе. Если не брать в расчет «Яндекс».

— Сейчас компания стоит 7 [млрд евро], потому что ходят какие-то слухи, что она сольется еще с одной европейской компанией — Takeaway, кажется. Ты как бы перешел в другую лигу. То есть одно дело — ты там привлекал по миллиону, а другое дело — компания, которая стоит 7 млрд.

— То, что я сейчас делаю, оно не менее интересно.

— Я сейчас не про интерес говорю. Тебя это вывело в разряд крупных людей, которые могут не думать о деньгах больше, у которых есть свой большой портфель денег. Или нет? Свой большой капитал.

— Ну, окей.

— Да или нет?

— Ну да, есть.

— Ты больше 100 млн [долларов] стоишь или меньше?

— Я не считаю.

— Не проверяешь?

— Не проверяю счет.

— Ну так примерно, по ощущениям?

— Я не понимаю, зачем это. Я в принципе не понимаю вот эти пузомерки. Для меня было бы несчастьем попасть в список Forbes.

Как работать с российскими инвесторами и олигархами

— Я вернусь все-таки к компании Delivery Hero. Прочитав про ее IPO в газете «Ведомости», я обнаружила там двух интересных инвесторов. Одного ты назвал — это Леонид Богуславский, а другой еще более интересный инвестор — это Гавриил Юшваев, которого называют, как это сказать, авторитетным предпринимателем. Последний яркий эпизод, связанный в медиа с Гавриилом Юшваевым, — это эпизод, когда его охрана в «Москва Сити» стреляла, имела какой-то инцидент с другой охраной. И он в какой-то момент владел до четверти Delivery Hero.

— Мы с ним познакомились через одного банкира московского, которому я сказал, что Delivery Hero ищет деньги, и он сказал, что есть портфельный инвестор, с которым можно поговорить и он инвестировал в разные компании. Да, он инвестировал в Lyft, он инвестировал в Domo, он инвестировал в какие-то медицинские компании, но он своеобразный человек, наверное, как и многие другие своеобразные люди. Не знаю, я очень многому у него научился.

— Например?

— Принимать решения. Я думаю, что я понял примерно, как он принимает решения, как он работает с людьми.

— Поясни, ты же тоже принимаешь решения. И до этого принимал.

— Да, но [научился принимать решения] быстрее, четче.

— Решительнее.

— Да.

— Человек живет с охраной. В Америке, я думаю, не многие так ездят.

— Я его с охраной не видел. Я с ним встречаюсь в Берлине или в Лос-Анджелесе. И абсолютно нормальный человек он, живет в гостинице. У него прекрасная семья.

— Просто это выглядит несколько удивительно, что люди одним образом ведут себя дома. У них одна репутация дома. При этом они меняют свое поведение, когда они находятся за границей. То есть они воспринимают международный рынок с его правилами, устоями, правилами поведения. Как мы знаем, коммуникация в Америке устроена достаточно деликатно по форме, хотя довольно тверда по содержанию.

— Да, мне очень нравится это твердое по содержанию [общение].

Да, он инвестировал в Lyft, он инвестировал в Domo, он инвестировал в какие-то медицинские компании, но он своеобразный человек, наверное, как и многие другие своеобразные люди. Не знаю, я очень многому у него научился

— Я имею в виду, что коммуникация различается в России и в Америке.

— Я где-то недавно прочитал, что в России люди твердые снаружи и мягкие внутри, а в Америке наоборот.

— А есть еще какие-то известные инвесторы из России, деньги которых ты привлекаешь и которые так публично не раскрывались?

— Мы достаточно тесно работали и продолжаем работать с группой Invest AG, это деньги [Александра] Фролова и [Александра] Абрамова, которые основатели Evraz. Фролов-младший создал фонд Target, который базируется в Берлине и Москве. У него прекрасная команда, они занимаются инвестициями в разные технологические компании. А Invest AG — один из их основных партнеров, тоже напрямую инвестирует в разные бизнесы.

— А когда русские предприниматели, которых здесь принято называть откровенно олигархи, силовые авторитеты, силовые предприниматели, все они Путин более или менее, так или иначе «рука Путина». Один из них в тюрьме сидел, другой еще что-то, здесь же не стесняются в газетах в выражениях. Скажут: «Criminal Russian чего-нибудь». Как ты объясняешь, что на самом деле это все по-другому, сложнее, вот это все?

Если и возникают вопросы, то можно объяснить, предоставить какие-то бумаги. Мне кажется, что эта история с гонением русских в Америке крайне гипертрофированная.

— Я хочу на секунду вернуться к историческим фактам по поводу компании, которой, как ты говоришь, сейчас уже не очень занимаешься, Kite. Я почитала Wikipedia, и там написано, что ты ее создавал не один, создавал ее с человеком, которого зовут Егор Шуппе. А поскольку он был какое-то время зятем Березовского, то возникает вопрос о деньгах Березовского.

— Нет, у него никаких денег Березовского не было. Там вообще очень маленькие деньги.

— А зачем вообще тебе нужен был Шуппе? И как вы с ним подружились, познакомились, а потом почему-то разошлись?

— Меня с ним познакомил Дема Кудрявцев, потому что они вместе работали. Они вместе создавали компанию «Ситилайн».

— А в чем был его интерес?

— Он инвестировал деньги.

— Свои?

— Свои. И потом мы стали привлекать других инвесторов.

— Откуда ты знаешь?

— Я просто думаю, что тестю было абсолютно неинтересно. На тот момент это было настолько маленьким [проектом]. Delivery Hero что-то из себя представлял к тому моменту, когда он умер. Но все равно я думаю, что Березовскому в принципе не были интересны деньги.

— Да, пожалуй. Как писали и говорили, его интересовала власть.

— Может быть.

— Власть над людьми. А как ты думаешь?

— Я не знаю.

На тот момент это было настолько маленьким [проектом]. Delivery Hero что-то из себя представлял к тому моменту, когда он умер. Но все равно я думаю, что Березовскому в принципе не были интересны деньги

— А ты вообще с ним знаком?

— Я с ним встречался несколько раз. Ему была несомненно интересна Россия. Ему были интересны какие-то такие метафизические вопросы. Например, он совершенно потрясающе определил прогресс. То есть идею прогресса. Он сказал, что он думал о том, что такое прогресс. И сказал, что для него это переход энергии в информацию. Когда ты не знаешь, как играешь в теннис, ты мечешься по корту, потеешь и тратишь слишком много энергии, чтобы достичь определенного результата. А чем ты больше учишься, чем лучше ты играешь в теннис, чем больше ты получаешь информации, тем меньше тебе нужно энергии.

— Интересная трактовка.

— Интересная, да.

— Расскажи, пожалуйста, про свои текущие дела и почему ты больше не занимаешься компанией, в которой у тебя партнер Шуппе. Или он перестал уже быть?

— Он перестал быть партнером. Мы с ним дружим и иногда встречаемся. Потому что я занимаюсь тем, что мне интересно.

Компания, которая будет стоить миллиарды долларов

— С момента нашего знакомства стало понятно, что ты совсем не тот человек, которым представился в первый раз, ты оказался основателем суперуспешного стартапа, который сейчас, как выяснилось, стоит полмиллиарда долларов.

— Может быть.

— Так, по крайней мере, инвесторы оценили в апреле.

— Это The Wall Street Journal так писал.

— И эта компания называется Knotel, и она позиционирует себя как Uber для арендаторов. Для тех, кто собирается арендовать, условно говоря, офисы. Расскажи, пожалуйста, об этом.

— Скорее как Airbnb для офисной недвижимости. То есть это некий маркетплейс, который соединяет владельцев недвижимости и компании, которым эта недвижимость нужна. И в отличие от Airbnb, в котором люди останавливаются на 2-3 ночи, в Knotel задерживаются на год, полтора, два. Поэтому это не транзакционный маркетплейс, как многие другие, а то что мы называем managed marketplace, то есть маркетплейс с неким управлением.

— Ничего не понятно.

— Это очень хорошо. Мы уже в течение последних двух лет пытаемся объяснить, чем занимается Knotel. Примерно говорим одно и то же. Компания выросла примерно в сто раз за два года. И никто ничего не понимает.

— И все-таки вы чем-то владеете или вы арендуете, вы кому-то сдаете, пересдаете, ну просто расскажите обычным людям, которые не занимаются бизнесом или хотят заниматься бизнесом, что это такое?

— Я приехал в Нью-Йорк в 2012 году, в конце 2012 года. И в 2013 году мы с приятелем соосновали компанию Knotable, которая занималась совсем другими вещами. И сняли офис, который был 5 тысяч футов (это примерно 500 метров), потому что они решили, что мы построим большую компанию. Но в этой компании максимум работало четыре человека. И места было слишком много, поэтому мы нашли другие компании, которые у нас это помещение подсняли. Ну там, была какая-то компания на 20 человек, на 15, еще на 10. Где-то еще через полгода на рынке появился еще один этаж. К нам постоянно приходят компании и говорят: «О, как у вас тут классно! Давайте мы у вас тоже что-нибудь подснимем». Мы сняли еще один этаж, и его тут же сняла (целый этаж) одна компания. Они сказали, что «мы получили еще один раунд финансирования и будем расти, поэтому нужно больше места». Еще через год мы посмотрели на цифры и оказалось, что вот эта странная фигня с недвижимостью кормит вот эту софтовую компанию. Я посмотрел на рынок и подумал, что на рынке есть такая концепция, как coworking. Есть большая компания WeWork.

Мы сделали систему, с которой мы партнеримся с владельцами недвижимости. И они зарабатывают больше, чем могли бы. И рынок настолько неэффективный, что мы делаем так, что компаниям это дешевле

— Что такое WeWork, людям надо объяснить. WeWork сдает coworking-пространства.

— WeWork — самая большая коворкинговая компания в мире. Мы посмотрели на этот рынок и подумали, что coworking — это интересно. Но это очень маленькая часть рынка. Но, может быть, на тот момент это меньше процента. Но есть вся остальная недвижимость. И вся остальная офисная недвижимость — это просто офис. И в этом офисе люди просто работают. Они не коворкают, они просто воркают. Мы с тобой создали компанию, и нас двое или трое, или пятеро, и мы можем уместиться в маленьком пространстве, который WeWork предлагает.

А у нас компания человек на 15, 20, 50, 100, и эта компания не хочет подписывать договор аренды, потому что это серьезное обязательство, это длительные договоры. Любая компания, которая растет, не может контролировать пространство, в котором она находится. То есть она не может предсказать, какое пространство ей нужно будет через 5 или 10 лет.

Что случилось в 2000-м, в 2008-м? Эти договоры просто убили компании. И из этого WeWork получился. Они вышли с продуктом, который после краха 2008 года помог маленьким компаниям как-то вырасти. Но что дальше? Вот эта компания вырастает до 20 человек, и у WeWork не было продукта, и сейчас нет особо хорошего продукта для компании больше 20 человек. И мы этот продукт сделали. И сейчас в Knotel работает, может быть, больше 5 тысяч человек. Я даже не могу сейчас сказать точно. Больше 200 компаний.

— А в чем ее технологичность?

— В принципе, это маркетплейс, то есть у нее существует web-интерфейс и приложение, через которое ты можешь найти недвижимость, которую ты можешь зарегистрировать, чтобы она стала частью этого маркетплейса (если она у тебя есть).

— Если у меня есть, грубо говоря, этаж в каком-то небоскребе в Нью-Йорке, предположим, что вместо того, чтобы сдавать его самой, я могу подключить его, как Uber Car, к приложению и сдать его через тебя.

— Мы сделали систему, с которой мы партнеримся с владельцами недвижимости. И они зарабатывают больше, чем могли бы. И рынок настолько неэффективный, что мы делаем так, что компаниям это дешевле. То есть если ты маленькая компания человек на 20, 30, 50, в среднем это на 25—30% дешевле, чем снимать свой собственный офис. Это дешевле, потому что тебе не нужно планировать заранее на следующие 5 лет. Не обязателен депозит, просто кэш, который съедается владельцами недвижимости. Вообще вся офисная недвижимость — где-то 30 трлн [долларов].

— Только в Америке?

— В мире. В Москве много офисной недвижимости, и мы естественно думаем про Москву периодически. Просто я чаще думаю про Москву, чем средний американец. И нам пока непонятно, как работать на рынке, где очень высокий уровень вакантности, то есть очень много было построено недвижимости, и много недвижимости пустует. Мы пока работаем на рынках, на которых спрос превышает предложение.

У нас были случаи, когда людям нужно было въехать, но не завтра, ну там через неделю, через две недели. И в офисном мире это какие-то рекордные скорости. Обычно компания начинает искать офис за год

— А такой вопрос. Вы у этих ребят снимаете на долгосрочной основе и сдаете другим в розницу?

— Не совсем. Мы договариваемся с владельцами. У кого-то мы снимаем, и мы снимаем, если нам это выгодно, или договариваемся с кем-то о том, что мы занимаемся управлением недвижимостью. В принципе так построена, например, гостиничная индустрия. Мы ничего нового не придумали. Marriott не владеет своей недвижимостью. У Marriott есть финансовые партнеры. Они приходят и говорят: «Мы с вами договариваемся определенным образом. Ваше здание будет Marriott, или Hilton, или какой-то другой гостиничной сетью».

— Твой партнер говорил, что вы можете заказать зубную пасту в Amazon и вам ее привезут за час, а офис вы будете снимать год. И с помощью нас, сказал он, в пропагандистских конечно же целях, можно то же самое сделать за сутки.

— Теоретически да. Можно онлайн заполнить формы. Кто-то тут же свяжется, перезвонит, выдаст несколько предложений. У нас были случаи, когда людям нужно было въехать, но не завтра, ну там через неделю, через две недели. И в офисном мире это какие-то рекордные скорости. Обычно компания начинает искать офис за год.

— А деньги вы зарабатываете или вы пока только тратите?

— Мы зарабатываем достаточно. Ну, конечно, мы зарабатываем много денег.

— А где точки?

— В основном это Манхэттен. У нас два [офисных центра] в Сан-Франциско, один в Лондоне, будет [еще] несколько через некоторое время. Я думаю, что мы закончим год с тем, что у нас будет где-то 10 [точек] в Сан-Франциско, 10 — в Лондоне и около 100 — в Нью-Йорке. Ну, есть еще несколько европейских городов, которые интересны.

— Расскажи, пожалуйста, а кто у вас главный? Ведь CEO, то есть как бы главный руководитель, — это не ты.

— У меня есть партнер. Его зовут Амол Сарва. Он такой серийный предприниматель.

— Я так понимаю, он выходец из Индии?

— Он выходец из Куинса, из района Нью-Йорка. И он до сих пор живет в Куинсе. Он построил там здание напротив Центра современного искусства PS1. Это единственное здание, которое он построил. То есть у него был некий опыт в недвижимости. То есть он все равно технологический предприниматель, но у него намного больше опыта в недвижимости, чем у меня. А у меня был опыт в думании о крупных рынках. Сейчас у меня такая роль, когда у меня нет подчиненных, но я в офисе каждый день. И я строю компанию.

— Из подчиненных, из идей, из кубиков идей.

— Из кубиков идей. Нет, ну я просто строю новое направление. Например, мы недавно объявили, что у нас есть крупный блокчейн-проект.

— Какая же современная компания без блокчейна! Если уж есть agile.

— Биткоин, на самом деле, интересный феномен, но намного интереснее блокчейн как платформа. И для такой компании, как Knotel, он, мне кажется, невероятно важен. Потому что это огромный рынок коммерческой недвижимости, на котором нет четкой информации. Есть информация о том, что здесь есть здания. Но параметры этого здания: владелец говорит одно, один брокер говорит другое, в правительственных, государственных каких-то бумажках написано третье. А что происходит внутри — вообще никто не знает. Вот эта масса информации — она необходима для того, чтобы ускорить рынок, просто сделать рынок более прозрачным. Все этого хотят — и брокеры, и владельцы, и люди, которые снимают недвижимость. Все хотят, чтобы была информационная четкость. У тебя есть масса информации о ресторанах. Почему такого нет об офисной недвижимости? Мы решили сделать такую распределенную систему, в которой все владельцы информации могут эту информацию зарегистрировать и этой информацией обмениваться. На базе этой информации можно уже заключать смарт-контракты.

«Мы хотим оцифровать всю коммерческую недвижимость. И оцифровав ее, мы хотим принести ликвидность на этот рынок». Фото facebook.com/knotelhq

— Вы, я смотрю, там уже задумали с Амолом какое-то революционное изменение.

— Не то, что мы задумали. Мы, на самом деле, просто реагируем на то, что видим на рынке.

— То есть вы хотите, грубо говоря, оцифровать всю недвижимость.

— Мы хотим оцифровать всю коммерческую недвижимость. И оцифровав ее, мы хотим принести ликвидность на этот рынок.

— В смысле деньги?

— Ликвидность — в смысле возможность быстро продать долю. Чем отличается биржа и инвестиции в акции от инвестиций в недвижимость? Ты купил акцию и продал акцию, ты можешь это сделать в тот же день. Ты можешь построить деривативные инструменты.

— Даже за минуту можешь.

— Можешь даже за секунду, даже за долю секунды, если ты сидишь на нью-йоркской бирже.

— Если случайно не на ту кнопку нажать, то можешь вообще страшно где.…

— Settlement за долю секунды происходит, а с недвижимостью такое не происходит. С недвижимостью вообще удивительно — подписывается договор аренды. Практически в любом американском городе практически любой договор аренды будет стоить минимум $20 тысяч, чтобы подписать договор. Арендатор, юристы, в общем разная верификация. $10 тысяч одна сторона платит, $10 тысяч — другая. Может, и 50 стоить. Мы считаем, что мы можем заменить слово аренда на слово Knotel.

— В смысле, как ксерокс?

— Да, как Google.

— Ты ожидаешь, что она и дальше так будет расти?

— Knotel? Конечно, ожидаю.

—Так она будет $500 млн, потом $5 млрд.

— Да, ожидаю.

thebell.io