Трагедия в Сеянтусе: кровавая расправа Тевкелева в башкирском селе и ответная месть
Траурная дата для башкирского народа из XVIII века: причины и следствия. Часть 2
Уфимский историк и журналист Салават Хамидуллин продолжает описывать трагедию 24 января 1736 года, случившуюся в башкирском селе Сеянтус. К слову, позднее наименование аула стало нарицательным для башкир. В сегодняшней колонке «Реального времени» описываются жестокая расправа царского полковника Тевкелева над тысячей башкир и последствия этой резни. Также колумнист рассказывает, какая месть постигла карателей.
Сеянтус
В первой половине января 1736 года полковник А.И. Тевкелев выступил из Уфы в Бирск, где стал собирать силы для похода на Сибирскую дорогу в долину реки Ай, где, по словам П.И. Рычкова, «было самое главное бунтовщичье собрание». Вскоре под его командой собралось около 2 тысяч человек регулярных и нерегулярных войск.
Узнав о приготовлениях Тевкелева, как показывал башкир Ялтыр Досаев, мирные жители Балыкчинской и Таныпской волостей постановили «иттить на лыжах и, соединясь с ворами-башкирцами, которых в собрании при показанной реке Аю человек з 2 000 с начальными ворами с Юсупом да Тюлкучурою, да Таныпской волости деревни Кигазы Ремгулом, чей сын не знает, да той же волости с Абдулом, чей сын не знает же, напасть и разбить оную полковника Тевкелева команду».
План восставших состоял в том, чтобы, дождавшись выступления полковника из Балыкчинской волости на реку Ай, атаковать его сзади и спереди в одном из горных ущелий. Однако Тевкелев разгадал этот замысел и отказался от похода, так как у «воровских зачинщиков у Юсупа и Тюлькучюры на реке Аю бунтующих воров многолюдное собрание, на которых малою моею командою иттить крайняя опасность, понеже пролегли леса, горы и узкие ущелья», а «у тех воров имеется немалое число лыжников, и могут они, улуча в тесных местах, напасть спереди и с тылу».
19 января 1736 года Тевкелев прибыл в аул Сеянтус Балыкчинской волости, схватил несколько человек из числа местных жителей и после пыток добился от них признательных показаний относительно их «злодейских» намерений. А 24 января полковник устроил резню, вошедшую в историю как Сеянтусская трагедия.
П.И. Рычков, лично присутствовавший при этом, писал: «близ 1 000 человек с женами и детьми их во оной деревне перестреляно и от драгун штыками переколото. Сверх того 105 человек забраны были в один амбар и тут огнем сожжены (...). При чем всего удивительнее, что многие из тех воров, будучи в огне, имеющиеся в амбаре копья со многими хульными и бранными словами в стоящих тут драгун выбрасывали и нескольких тем поранили. И таким образом вся оная деревня Сеянтусы и жители с их женами и детьми от мала до велика чрез одну ночь огнем и оружием погублены».
О стиле ведения войны полковника А.И. Тевкелева говорит тот факт, что он не рискнул скрестить оружие с главарями повстанцев Юсуп-батыром и Тюлькучура-батыром в открытом бою, хотя силы противоборствующих сторон были примерно равными, а предпочел расправиться с жителями Балыкчинской и других волостей «на страх другим бунтующим ворам». В дальнейшем тактика выжженной земли, апробированная кровавым полковником, стала применяться повсеместно.
Последствия Сеянтуса
Весть о зверской расправе Тевкелева над населением Балыкчинской волости всколыхнула всю Башкирию и привела к резкой активизации боевых действий. Весь 1736 год проходит в непрерывных сражениях. В конце января 1736 года Юсуп-батыр Арыков, башкир рода Кара-Табын, уничтожает гарнизон Верхояицкой крепости (ныне город Верхнеуральск). 14 февраля Тулькучура-батыр Алдагулов, башкир рода Кудей, под Уфой наносит поражение отряду секунд-майора Ртищева, состоявшему из Уфимского гарнизонного полка, уфимских дворян и казаков. Затем он нападает на мишарский аул Богдан-Коши, превращенный Тевкелевым в крепость, и уничтожает еще одну драгунскую роту и более сотни служилых мишарей. 25 июня 1736 года тот же Тюлькучура-батыр атаковал Астраханский драгунский полк и нанес ему поражение, причем командир полка, полковник Арсеньев, был ранен.
В это время башкиры Гайнинской волости разгромили отряд «вольницы» (добровольческое ополчение), состоявший из «осинских обывателей, человек с 800 с ружьем», а затем вынудили с потерями отступить другой отряд «вольницы», состоявший из 1 500 человек. За это главнокомандующий карательными войсками, генерал-лейтенант А.И. Румянцева (отец графа П.А. Румянцева-Задунайского), был подвергнут обструкции со стороны императрицы Анны Иоанновны.
29 июня 1736 года вождь башкир Ногайской дороги Кильмяк-абыз Нурушев напал уже на лагерь самого генерал-лейтенанта А.И. Румянцева, который стоял близ аула Урмекей на Казанской дороге Башкирии, пытаясь освободить из плена своего соратника, главу (агу) рода Тамъян, Акай-батыра Тулекеева. Внезапность атаки едва не привела к разгрому двухтысячного отряда правительственных войск. Убив более двух рот солдат, башкиры отступили. Потрясенный неудачами Румянцев пишет рапорт о переводе его в действующую армию, воевавшую в это время с Османской империей, и спешно отбывает на фронт.
Даже поверхностный подсчет приводит к выводу, что потери, понесенные карательными войсками в 1736 году на территории Башкирии в ходе наиболее резонансных сражений (под Верхояицком, Красноуфимском, Осой, деревнями Кубово, Урмекеево и Кундешли), значительно превысили прямые боевые потери русской армии в ходе первого года русско-турецкой войны 1736—1739 годов и составили более 1 000 убитых офицеров, драгунов, солдат, казаков, дворян, «вольницы», иррегулярной конницы «верных» башкир и служилых мишарей без учета сотен мелких стычек, потери в которых подсчитать затруднительно.
О размахе движения 1736 года говорит тот факт, что фельдмаршал Миних, воевавший в Крыму, получил приказ снять с фронта несколько драгунских полков и отправить их в Башкирию. В ответ на непрекращающиеся вооруженные акции повстанцев Анна Иоанновна 16 февраля 1736 года подписывает указ, направленный на беспощадное подавление башкирского восстания, чего, собственно, и добивался И. Кирилов.
Послесловие
Башкирское восстание 1735—1740 годов, в конце которого промелькнула фигура последнего башкирского хана Султан-Гирея по прозвищу Карасакал, было потоплено в крови. Вместе с ним уходила в Лету целая эпоха. В новой эпохе уже не было места Кучумовичам с их идеологией чингизизма, как не было места и прежней башкирской вольности. В последний раз к башкирам в 1773 году обратился Емельян Пугачев со словами «будьте свободными как степные звери», и они поголовно встали под его знамена.
Что касается несостоявшегося покорителя Индии Кирилова, то он умер в 1737 году от чахотки, и восстание уже подавляли другие люди — генералы Соймонов и Урусов, а также начальник казенных заводов Урала В.Н. Татищев. Последний, к слову, практиковал публичные сожжения башкир на площади Екатеринбурга, правда, одиночные, а не гуртом как Тевкелев — все ж таки просвещенный человек!
Пушкин, изучавший некоторые документы по этому делу, писал в своей «Истории Пугачева»: «Казни, произведенные в Башкирии генералом князем Урусовым, невероятны». Но бедный поэт не знал и сотой доли того, что творилось в те годы.
Можно ли обвинять действующих лиц этой исторической драмы — правительство, башкирских повстанцев, генералов — в том, что произошло? Или можно сослаться на жестокий век, мол, время было такое? Или можно, рассуждая с высоты нашего гуманного времени, обвинять власти в организации геноцида башкир? Нам представляется более взвешенным иной подход.
То, что произошло в Сеянтусе и во множестве других мест Башкирии, стало следствием диссонанса между разными картинами мира: правительство исходило из своих представлений о государстве-Левиафане, а башкиры — из своих высоких представлений о своем статусе и о самих себе как о свободных людях, имеющих право выбирать свою собственную судьбу. Но за любую высокую идею нужно платить, причем часто платить кровью. Башкиры знали, на что шли. Это был их выбор — выбор свободных людей, в конечном итоге отстоявших свое право на существование.
Как показывают документы, правительство однозначно не планировало геноцид башкир, но получилось так, что их численность сократилась едва ли не наполовину, то есть геноцид все же случился. Виной тому — В.Н. Татищев, А.И. Тевкелев, И.К. Кирилов, В.А. Урусов, Л.Я. Соймонов, практиковавшие принцип коллективной ответственности за преступления, а потому запятнавшие свои руки кровью невинных людей. Они были «птенцами гнезда Петрова», и это многое объясняет. Подобно своему духовному отцу, они презирали человеческую жизнь и для достижения цели готовы были на все.
Неслучайно и Артемий Волынский, автор первого проекта решения башкирского вопроса, направленного на уменьшение численности башкир «хотя до половины», был петровским сотрудником. Всех их объединял утилитарный подход к делу без какой-либо рефлексии относительно законности, гуманности или моральности своих действий. Причем почти все были отчаянными взяточниками и ворами, особенно, «светлейший князь» А.Д. Меньшиков, А.П. Волынский и В.Н. Татищев.
Что касается Башкирии, то завещание Петра I было исполнено. Неслучайно, что американский исследователь Альтон Доннелли в своей книге «The Russian Conquest of Bashkiria 1552—1740» («Завоевание Башкирии Россией 1552—1740», — прим. ред.) утверждал, что 1740 год является датой окончательного «завоевания Башкирии». За участие в подавлении этого и последующего башкирского восстания 1755 года полковник А.И. Тевкелев получил звание генерал-майора. Со дня его смерти прошло два с половиной века. Но с течением времени его имя не перестало вызывать ненависть и отвращение, ибо оно стало олицетворением абсолютного зла. Для того, чтобы понять кем он был, башкирам не нужны архивы и историческая литература, ибо о нем рассказывает народная песня «Тафтиляу»:
Наш край полковник Тевкелев палил,
Долины Ак-Идели выжег он.
Ему за то, что он сжигал башкир,
Легло на плечи золото погон.
***
Покрыл лицо утеса черный лес,
Под ветром он ревет порой ночной.
Слова проклятья врезал я в скалу,
Пускай же их прочтет потомок мой.