Султан-Галиев: как мусульманский коммунист спорил с большевиками о колониализме

Расхождение с большевиками

Колониальный вопрос и национальная политика — по этим двум вопросам он выступил против ЦК ВКП(б). За это Султан-Галиев получил ярлык националиста.

В 20-е годы мало кто сумел с такой глубиной понять суть национальных проблем, увязать их с колониальным вопросом, сформулировать принципы национально-государственного устройства СССР, как это сделал Мирсаид Султан-Галиев. Он первым открыто выступил против сталинской политики «автономизации», это и стало его роковой «ошибкой».

Султан-Галиев был коммунистом, и в коммунизм он, видимо, верил искренне. Но его никак нельзя назвать ортодоксальным большевиком — для него классовая борьба и диктатура пролетариата не имели самодовлеющего значения. «Нужно относиться к этим народам иначе, — воскликнул он на XII съезде партии. — Они не белы и не красны, — они просто карачаевцы и черкесы».

Трудно однозначно сказать, что для Султан-Галиева было важнее — коммунизм или процветание нации. Он, конечно, хотел соединить эти две идеи, но не в ущерб возрождению нации. Под его началом создавались мусульманские части, сыгравшие решающую роль на Восточном фронте в годы гражданской войны. Казалось бы, он поступал так, как требовал Ленин.

«Идти на величайшие национальные жертвы ради свержения международного капитала колоний», — считал Султан-Галиев.

Султан-Галиев был не согласен с двумя позициями ЦК ВКП(б) — по колониальному вопросу и национальной политике. Эти позиции, неузнаваемо искаженные историей, хотелось бы прояснить в этих публикациях.

«ЦК переоценивает роль и значение западноевропейского пролетариата в мировом революционном процессе и недооценивает значение национально-революционного, или, вернее, освободительного движения колоний», — считал Султан-Галиев. Западноевропейский пролетариат еще «не дозрел» для «международной социальной революции», ибо в системе экономики капиталистических метрополий он занимал положение «сотрудника» буржуазии в деле эксплуатации колоний: он «невольно участвовал в известной доле «барышей» своей буржуазии. И материальное положение английского или американского рабочего было во много раз лучше положения «рабочих» колоний. И не только это: он имел возможность пользоваться «культурой», которую метрополии создавали за счет эксплуатации колоний. Поражения революций в Германии, Венгрии, Италии Султан-Галиев объяснял отрывом европейского пролетариата от революционного движения колоний.

Султан-Галиев был категорически не согласен с оценкой антиколониальной борьбы как исключительно мелкобуржуазного движения, ограниченного задачами нарождающейся туземной буржуазии, и требовал энергичной поддержки революций на Востоке и отношения к их революционерам как союзникам.

Идеи по колониальному вопросу и политике коммунистов на Востоке, высказанные Султан-Галиевым и Фирдевсом в декабре 1919 года, Ленин повторил, развив и углубив, в июле 1920 года на II конгрессе Коммунистического интернационала. Однако Ленин при этом не избежал заклинаний в духе «строго классового подхода», призвав к борьбе с «духовенством и прочими реакционными и средневековыми элементами, имеющими влияние в отсталых странах», борьбе с «панисламизмом и подобными течениями», борьбе с «мелкобуржуазным национализмом», объявляющим «интернационализмом признание равноправия наций и только».

Ленин не понял или не хотел понять главного в тактике с революционерами колоний и полуколоний — на определенной ступени общественного развития нация выступает за свое освобождение как целостная социальная сила, не дифференцируясь на классы, и от представителей этих наций нельзя требовать проведения чисто пролетарской линии. Опыт создания мусульманских (татаро-башкирских) частей, составивших ударную силу в борьбе с Колчаком, казалось бы, ясно указывал, что ислам может выступать союзником социалистической революции. Но у большевиков недоверие ко всему непролетарскому, национальному, религиозному было слишком сильно, и поэтому Ленин призывает к решительной борьбе с «перекрашиванием буржуазно-демократических освободительных течений в отсталых странах в цвет коммунизма».

Противопоставив мелкобуржуазный интернационализм, требующий равенства наций, пролетарскому интернационализму, требующему от нации свержения мирового капитала, Ленин тем самым придал оттенок недоверия всему непролетарскому движению в колониальных странах. Получилось так, что любой революционер-непролетарий угнетенной нации автоматически оказывался мелкобуржуазным националистом.

Мечта — Восток

Султан-Галиев безуспешно пытался убедить своих коллег по партии, что нельзя признавать национально-освободительное движение колоний и полуколоний и одновременно вести борьбу с панисламизмом, пантюркизмом, панмонголизмом, паназиатизмом и т. д. Второй частью заявления, считал он, убивается значение первой части. Тем самым, по его мнению, в работу на Востоке вносится «полная неразбериха». Провалы тактики большевиков в Персии, Турции, Афганистане, Китае Султан-Галиев прямо связывал с узкоклассовым, догматическим подходом к революционерам восточных стран, оттолкнувшим от коммунистов реальных и потенциальных союзников.

«Ангорское движение в Турции, движение Кучук-Хана в Персии, противоанглийский переворот в Афганистане, национально-освободительное движение народов Северной Африки, — писал с сожалением Султан-Галиев, — могли быть той самой базой, опираясь на которую, мы могли бы вести организованную борьбу с мировой буржуазией. Но мы моменты эти не сумели использовать».

Недоверие к Султан-Галиеву в «восточном вопросе» со стороны Сталина отрицательно сказалось на революционных процессах на Ближнем и Среднем Востоке. По крайней мере, разгром группы турецких коммунистов во главе с Субхи (другом Султан-Галиева) можно однозначно связать с его отстранением от международных дел. Султан-Галиев остро переживал недоверие к нему ЦК.

«Работа на Востоке была всегда моей заветной мечтой во все время революции», — писал он. Тем не менее его деятельность оставила достаточно яркий след: в арабских странах его почитают за классика, изучают труды и пишут о нем романы.

Султан-Галиев колониальный вопрос рассматривал и с точки зрения влияния мировой революции на внутренние процессы страны. При этом его взгляды отличались редкостной глубиной. Ленин и Троцкий рассматривали мировую революцию как условие победы социалистической революции в России, подъем производительных сил за счет технической помощи Европы.

«Неудача нашей «вылазки» на Западе и наших «рекогносцировок» на Востоке, — писал он, — заставили русскую революцию «замкнуться в самой себе» и сузить ее задачи рамками восстановления России (как государства, конечно, советского), а это вызвало, особенно в первое время, суровый и судорожный централизм со всеми его отрицательными последствиями для окраин, тем более при условиях НЭПа».

Возможность победы социализма в одной отдельно взятой стране обошлась советским народам слишком дорого. Живя в капиталистическом окружении, Советская Россия превратилась в военный лагерь, в котором интересы вооружения оказались выше национальных и человеческих интересов, и в конечном счете привели к деформации социалистического строя. Революция, призванная разрешить социальные и национальные проблемы Российской империи, воспроизвела их в новом, порой худшем, облике.

Султан-Галиев жил «ожиданием» поражения социалистической революции в России как из-за перерождения коммунистической партии и соввласти, так и из-за внешней интервенции. Именно этим объясняются его усилия по «поднятию революционного пожара на всем Ближнем и Среднем Востоке» и подпольная деятельность в стране уже после исключения его из партии. Он предлагал создать федерацию тюркских советских республик вместо автономной Туркестанской республики как «крепкого буферного государства» перед лицом внешней угрозы.

В 1928 году, пытаясь создать сеть политических кружков, он мотивировал их необходимость возможностью «поражения революции на почве «крена вправо» и «подготовки на этот случай организованного сопротивления наступающей реакции». Характерно, что при этом Султан-Галиев оперировал не столько категориями классовой борьбы, сколько понятиями межнациональных отношений. Для него международный империализм и черносотенная монархическая реакция были прежде всего угрозой национальной свободе.

Историческая неизбежность

Вместе с тем М. Султан-Галиев верил, что после поражения революции наступит новый этап революционного подъема. «Через известный промежуток времени после поражения революции, — писал он, — возможно, ее повторение, но в более грандиозном масштабе, включая ряд капиталистических государств и колониальных стран; причем с чем большим шумом провалится первая социалистическая революция, тем скорее придет вторая, и тем мощнее будет созидательная сила этой последней».

Султан-Галиев видел и другую связь внутренних процессов с революционным движением на Востоке. Он рассматривал тюркское единство не только как неизбежный, но и позитивный процесс, требующий ускорения, укрепления и использования в целях революционных изменений на всем Востоке. Султан-Галиев рассматривал Туркестан как плацдарм для наступления на Восток. А для этого требовал предоставления Туркестану «элементарнейших основ государственности» в виде туркестанской коммунистической партии, местной «туземной Красной Армии», самостоятельного государственного бюджета и т. д.

«Мне будут, конечно, возражать и указывать, — писал он, — что это привело бы к «пантюркизму», к образованию Турана с тяготением и присоединением к нему остальных прилегающих тюркских территорий: Киргизии, Кашгари, Хивы, Бухары, тюркских частей Афганистана и Персии. Но что же тут страшного с точки зрения интересов международной социальной революции. Это страшно для русского национализма, это страшно для западноевропейского капитализма. А для революции это не страшно».

Этим же мотивировал Султан-Галиев и попытку создания самостоятельной Восточной рабоче-крестьянской социалистической партии, которая, по его замыслу, должна была включать как коммунистов Советской России, так и коммунистов зарубежного Востока.

Мы привыкли все рассматривать в пределах СССР, а еще чаще в границах собственной республики, области, края, не умея или же не желая встать над национальными и областными интересами, не видя мировых процессов и связей. Отрыжка имперского мышления, позиция пограничника крепко сидит в каждом из нас. Султан-Галиева можно понять только с планетарных позиций, рассматривая страны и культуры во взаимодействии, без «железного» занавеса, «берлинской стены» и «реки Ик». Его можно понять, если отрешиться от советских стереотипов. При всем уважении к русской культуре Султан-Галиев понимал, что она всего лишь одна из многих культур в океане мировой цивилизации.

Консолидация тюркских народов СССР и сопредельных с нею восточных стран (китайский Туркестан, тюркские районы Афганистана и Персии) в единый государственный организм была для Султан-Галиева «исторической неизбежностью».

«Социалистическая работа в России лишь усилила, углубила и расширила этот процесс и дала новые формы всему движению в этом направлении. Мне думается, что никакая сила в мире не в состоянии будет остановить дальше этот процесс, т. к. по своему внутреннему содержанию он является глубоко прогрессивным и революционным движением. Его можно лишь оттянуть, «тормозить», но остановить или разбить невозможно».

Все это представляло бы чисто исторический интерес, если бы не события на границе Азербайджана и Ирана, заставившие вспомнить предсказания Султан-Галиева. Этнические процессы обладают громадной движущей силой, и весь смысл политики заключается в том, чтобы их направлять не в разрушительном, а в созидательном русле.

Продолжение следует