«Была у меня такая мечта — поехать в страну, в которой бушевала эпидемия эболы»

«Нас было двое. Мы принимали роды, зашивали, лечили, взвешивали детей, консультировали население...»

— Виктория, расскажите о своей жизни до того, как вы занялись строительством клиник в странах третьего мира. Вы успели поработать в наших больницах?

— Я родилась в Уфе, медицинское образование сначала получила в России — закончила медицинский институт, а затем интернатуру по специальности «инфекционные болезни». После этого я получила бельгийский последипломный сертификат по тропической медицине и организации здравоохранения в странах с ограниченными ресурсами. Что касается работы в наших больницах: да, я занимала позицию врача-инфекциониста в приемном покое государственной больницы в России.

— Что привело вас в Гватемалу?

— Я работала во многих странах: в Египте, в Азии на Филиппинах, но моей первой длительной поездкой была именно Гватемала. Когда я закончила институт в Бельгии, мне дали целевое направление, предложив на выбор Африку, Азию, Центральную и Латинскую Америку. Я выбрала Гватемалу, потому что позиция, которую предлагали там, максимально соответствовала тому, что я хотела.

Я проработала в Гватемале, в клинике от бельгийской НКО, около года. Это было нечто вроде сельского здравпункта. Мы принимали роды, зашивали, лечили всех, консультировали население, проводили программы по контрацепции, взвешивали детей. Нас было двое — я и акушерка из Бельгии. Я приехала на позицию medical responsible (заведующий медицинской частью) и работала по факту на две клиники: в обеих контролировала работу, а в той где жила — принимала пациентов. Жили мы в самой клинике, работали 24/7. Было весело.

Доработать до конца контракта, рассчитанного на год, мне не удалось, потому что в деревне начался вооруженный конфликт, и нас эвакуировали в ближайший город, где я устроилась работать в государственный госпиталь.

Не скажу, что это был полностью осознанный выбор, но это и не было полной случайностью. Я сознательно пошла учиться на тропическую медицину, и там не нужно было гадать, куда меня пошлют, — это 100% была бы страна третьего мира.

Я работала во многих странах: в Египте, в Азии на Филиппинах, но моей первой длительной поездкой была именно Гватемала

— Как ваша семья отнеслась к тому, что вы отправились в небезопасное место, заниматься далеко небезопасными вещами?

— Изначально я вообще хотела поехать в страну, в которой бушевала эпидемия эболы — была у меня такая мечта. Я увидела по телевизору, что в Сьерра-Леоне эбола, и подумала: «Боже мой, нужно поехать туда и всех спасти». Но меня не взяли, слава Богу. В эпидемию эболы не берут тех, у кого нет опыта работы с этим вирусом.

Да, это небезопасно, и, конечно, мои родители беспокоились. Помню, когда я училась в Бельгии, приехала мама и сказала, что я должна предварительно хорошо подумать. Вообще, у меня очень хорошие родители, которые воспитывали меня по принципу абсолютной свободы. Мне никогда ничего не запрещали. Я с ужасом вздрагиваю, когда вижу, как другие воспитывают своих детей, постоянно крича им: «Куда ты полез? Что ты делаешь? Нельзя! Не трогай!». Это меня просто убивает.

Я делала то, что хотела, сама выбирала, где буду учиться. К примеру, в шесть лет я сама поменяла школу. Я сказала родителям, что мне не нравится мой учитель, меня спросили: «Почему?», я ответила: «Потому что он кричит». Мне сказали: «Ну хорошо, иди поменяй школу». И я поменяла. Точно так же с музыкальной школой, с танцами, художкой, английским — везде у меня было право выбора. Некоторые могут предположить, что в таких условиях ребенок должен расти избалованным и бесконтрольным, однако я очень хорошо училась в школе, закончила институт с красным дипломом, ходила на всевозможные кружки. Поэтому для родителей мое решение не было шоком — они знали, кого воспитали, и никто мне не говорил, что я не должна ехать.

«Мы — одна из немногих организаций, которая живет только за счет частных пожертвований»

— Виктория, а как появился ваш проект Health&Help?

— После эвакуации из Гватемалы я подумала, что еще рано уезжать домой, и устроилась в клинику в Гондурасе. Там я проработала около пяти месяцев, а затем почти на полгода уехала на Гаити, так как сильно захотела выучить французский — там я работала в диспансере при католическом монастыре. В этот период ко мне пришла мысль о том, что, наверное, нужно что-то менять в этом мире и своей жизни. Из желания принести максимальную пользу в странах третьего мира у меня появилась идея открыть свою организацию, которая будет работать там, где я считаю нужным. Дело в том, что очень много организаций располагаются исключительно в туристических районах, а также около столиц и крупных городов — туда легче привлечь волонтеров и медперсонал. Я считала, что это не совсем правильно.

На тот момент у меня была идея, но не было ни людей, ни волонтеров. Я вернулась в Россию, рассказывала всем о своей идее и, чтобы не сидеть без дела, я снова устроилась в приемный покой. В одно из ночных дежурств ко мне пришла Карина Башарова, которая узнала про меня от друзей, и предложила свою помощь. Я, конечно, отнеслась к этому скептически, потому что было много людей, желающих мне помочь, у которых через пару дней реальной работы это желание пропадало. Но, на удивление, она встретила меня после окончания дежурства и с того момента мы работаем вместе — уже два года. Карина, конечно, уникальный человек, вундеркинд. Когда мы начали работать, ей было всего 17 лет, при этом у нее очень высокий уровень самоорганизации и способности четко контролировать всех вокруг.

Сейчас наша клиника стабильно функционирует. А буквально месяц назад мы начали новый проект — строительство клиники в Никарагуа

Общими усилиями нам удалось собрать деньги, и летом 2016 года мы начали строительство клиники в Гватемале. Работы были завершены в начале 2017 года и сейчас наша клиника стабильно функционирует. А буквально месяц назад мы начали новый проект — строительство клиники в Никарагуа.

— На какие средства существует ваша организация?

— Мы зарегистрировали нашу организацию в разных странах, в основном для того, чтобы нам было легче собирать пожертвования, причем делать это официально. Мы — одна из немногих организаций, которая живет только на частные пожертвования (это 95% того, что мы получаем). Также мы получаем гранты, но очень редко: к примеру, однажды нам дали грант на медицинскую мебель. Плюс случаются физические донации в виде лекарств и небольшого количества медицинских расходников.

Мы проводим краудфандинговые кампании — как раз сейчас у нас запущен проект на российской платформе Boomstarter для клиники в Никарагуа. За месяц мы набрали всю необходимую сумму на первый этап проекта — 1,5 млн рублей, а сейчас ведется добор средств на дальнейшие работы. Дело в том, что у нас довольно сложная ситуация с этой клиникой — она находится в такой глуши, что там нет даже дороги и нам придется прокладывать ее самим. К слову, благодаря краудфандингу мы собрали 1,3 млн рублей на гватемальскую больницу.

Также есть спонсоры и дарители, которые помогают нам ежемесячно (из России и ряда других стран). Иногда нам помогают компании: к примеру, одна российская компания регулярно дает нам медикаменты.

— Во сколько вам обошлось строительство клиники в Гватемале? Всего 1,3 миллиона — я правильно вас поняла?

— Нам потребовалось примерно 4 млн рублей, а 1,3 млн мы собирали на первый этап строительства — на «коробку» клиники (фундамент, стены, крыша).

«Частные клиники, как и в России, не всегда работают честно»

— А какова денежная мотивация, если она вообще есть?

— То, сколько мы зарабатываем (то есть ничего), как мне кажется, является довольно слабой мотивацией (смеется). В нашей НКО две фишки: первая — мы живем за счет частных пожертвований, а вторая — мы не получаем зарплат. Все мы живем с какого-то другого дохода. Мы с Кариной сдаем квартиры и живем на эти средства. Кто-то подрабатывает дистанционно. Я также консультирую в режиме онлайн по медицине путешествий — это самая частая подработка для тропикологов. Кто-то копирайтит, кто-то фотки на стоки выкладывает и за счет этого живет.

Реальной мотивацией лично для меня является огромное удовольствие от того, что мы делаем. Могу сказать за себя — я чувствую себя очень нужной. Мне сильно не нравится, когда люди умирают, и очень сильно нравится, когда они выздоравливают, чувствуют себя лучше. И то, что мы являемся причиной оного – это очень круто.

Можно работать в участковой поликлинике и консультировать 20 или 40 пациентов в день и это будет твой вклад — это круто и нисколько не стыдно, это достойно уважения. Можно также строить клиники и помогать 25 тысячам населения — по факту, ты делаешь то же самое и точно так же помогаешь людям, которые не лучше и не хуже тех, кто живет в России или любой другой стране. Это такие же люди — дети, беременные, старики, которым тоже нужна помощь.

Когда мы наладим работу двух клиник, мы построим третью. Когда наладим работу в этих трех клиниках — построим десятую. Будем максимально стараться делать то, что можем потянуть и на что у нас хватит сил, потому что мне кажется преступлением, когда ты можешь помочь пяти людям, а помогаешь только одному.

Есть спонсоры и дарители, которые помогают нам ежемесячно (из России и ряда других стран). Иногда нам помогают компании: к примеру, одна российская компания регулярно дает нам медикаменты

— Виктория, как вы оцениваете уровень медицины в странах третьего мира?

— В общем уровень довольно низкий. Государственная медицина очень сильно коррумпирована, и денег, которые на нее выделяются, в принципе недостаточно. Ситуация получше в столицах и в крупных городах, особенно если кто-то заинтересован в развитии какого-то конкретного отделения.

А вообще, довольно часто нет материалов и почти никогда нет лекарств, из-за чего люди вынуждены покупать все самостоятельно, при том что существуют учреждения, в которых вроде бы можно получить бесплатную медпомощь. Да, у вас будет бесплатная консультация, однако материалы (нити, перчатки, лекарства и так далее) вам придется покупать самому в аптеке.

Аптеки там есть, но с завышенными ценами. Очень мало врачей и медперсонала даже в больницах. В Гватемале медицинское образование платное, так что все врачи по возможности стараются открывать частные клиники и медицинские кабинеты, где, к сожалению, как и у нас в России, не всегда работают честно. Очень часто такие врачи назначают огромное количество анализов, продают ненужные БАДы и лекарства, за которые они получают проценты.

В деревнях ситуация совсем фейловая (от английского fail — провал, — прим. ред.). Там есть здравпункты, где в принципе отсутствует медперсонал, где нет лекарств, перевязок — ничего. Иногда в этих пунктах вакцинируют детей — это в лучшем случае. По этой причине большая часть сельского населения (которое преобладает в стране) не защищено, и никто не заинтересован в том, чтобы они жили нормальной жизнью. Это и есть наша основная целевая аудитория. Мы также сильно помогаем государственному сектору медицины: если мы получаем больше лекарств, чем нужно нам самим, то делимся с другими больницами.

«Часто в клинику приходят с укусами скорпионов — это не смертельно, но больно и очень неприятно»

— Виктория, не могли бы вы вспомнить наиболее вопиющий случай в вашей практике, с которым вы столкнулись за время работы за пределами России?

— Самое страшное для врача в странах третьего мира — это отнюдь не то, что паук откусил тебе руку, а ты бегал в панике и не знал, что делать. Самое страшное — это когда к тебе приходит человек с каким-то банальным заболеванием, и ты все равно отправляешь его домой умирать. Говоришь ему: «Слушай, мужик, ты умрешь». Он такой: «А почему?». И ты говоришь ему, что у тебя нет лекарств. А у него нет денег их купить. Это самое ужасное, что вообще может произойти. Ты знаешь, что это, знаешь, как это лечить, но нечем. Мы активно стараемся бороться с этим.

А так у нас есть ядовитые пауки, ядовитые змеи (к примеру, коралловая змея), часто в клинику приходят с укусами скорпионов — это не смертельно, но больно и очень неприятно. Мы также принимаем роды. Кстати, если ты это делаешь в Гватемале, то ребенка называют твоим именем или же спрашивают у тебя, как его назвать. Это очень прикольно.

Однажды у меня от глистов умер ребенок: у него был полный кишечник аскарид, в следствие чего образовалась кишечная непроходимость. Когда мы повезли его в больницу, его начало тошнить этими аскаридами, и он скончался прямо в дороге. Так что мы активно занимаемся деспаразитацией детей: у нас есть большая программа по голодающим детям, и фактически первое, что мы делаем — даем им таблетки или сиропчики от глистов.

— Вы упомянули скорпионов, пауков и прочую неприятную живность…

— У нас в душе живут скорпионы…

— Вас кусали?

— Конечно, кусали! У меня в комнате долгое время жил паук, хотя он не кусал, конечно. В старом душе у нас жила коралловая змея, ее очень сильно все боялись, ходили в душ по двое — один смотрел, второй мылся (смеется).

Вообще, мы стараемся делать так, чтобы никто никого не кусал, рассказываем волонтерам о мерах предосторожности. Просто волонтеры у нас очень любят с чем-нибудь сфотографироваться. Я говорю, что этого делать не надо и не нужно хватать скорпионов, змей и еще что-нибудь за хвосты для хорошего селфи.

Большая часть сельского населения (которое преобладает в стране) не защищено, и никто не заинтересован в том, чтобы они жили нормальной жизнью. Это и есть наша основная целевая аудитория

— У меня последний и довольно общий вопрос: не могли бы вы описать жизнь в Гватемале?

— Жизнь в Гватемале для местного населения и для наших волонтеров немного различается. Люди, которые живут в деревнях, встают где-то в 4—5 часов утра в зависимости от того, сезон дождей сейчас или же сухой сезон, и идут работать в поле. Они работают там целый день и возвращаются в 18—19 часов, когда начинает темнеть. Женщины рожают очень много детей: средний показатель в деревне — это 8—10 детей. Все живут очень бедно, дома построены из земли и пихтовых иголок, полов в них обычно нет. В богатых семьях есть планча — это что-то типа печки, а те, кто беднее, готовят на открытом огне.

У более зажиточных жителей есть сортир, а те, кто совсем бедные — ходят в поле. Душа нет ни у кого — воду просто нагревают в кастрюлях и моются ей примерно раз в неделю. Едят в основном кукурузу, бобы, рис. У тех, кто побогаче, есть животные, и они едят мясо. Те, кто совсем «за гранью», едят одну кукурузу.

Для наших волонтеров жизнь легче в том плане, что у нас есть душ, который мы называем суицидальным, потому что там через лейку пропускаются электрические разряды и этим нагревается вода. Волонтеры живут в клинике, у них есть три комнаты, в которых они спят на двухъярусных кроватях, плюс у нас есть кухня и столовая. Раньше мы готовили на огне, но сейчас у нас появились газовые баллоны.

В Гватемале много шаманизма и мы дружим с местными шаманами: сначала мы проводили ритуалы, по которым нам можно строить клинику, потом проводились ритуалы, по которым ее можно открыть. Мы хоть и не особо верим в подобное, все равно делаем. Это некий знак уважения.

Там много политических партий: правые, левые и так далее, но так как мы аполитическая и не религиозная организация, то мы довольно далеки от всего этого. Мы любим и чтим все религии, но ни одну не пропагандируем.