Петр Сафиуллин, Yaratam: «Притворяемся столицей, оттого еще провинциальнее выглядим»

«В Казани столичные замашки, что делает нас еще более провинциальными»

— Петр, вы по образованию архитектор, но широко известны как дизайнер в первую очередь. К дизайну из архитектуры вы как пришли?

— Долгое время я очень хотел, чтобы архитектура была моим основным делом. Много проектировал, в том числе по миру. Всегда хотел что-то сделать в родном городе. Спроектировать большой дом, создать какой-то ландшафт вокруг него. В какой-то момент я понял, что среда настолько разрозненная и разрушенная, что мне неинтересно быть архитектором, чтобы просто построить одно здание. Я успел поработать в «Татинвестгражданпроекте» в течение 10 месяцев, возглавлял там мастерскую. Меня и моих коллег приглашали, чтобы мы создавали концепции: жилой застройки, ландшафтов парков, спортивных сооружений. Я разочаровался в работе в большой бюрократической машине, я по сути не функционер, а практик, мне важно получить результат, закончить дело. Какое-то время я жил в Москве, но эти годы были достаточно бестолковые. До 30 лет вообще не очень понимаешь, что делать дальше. Время проходило нервно. Успел поработать в Испании, где построил несколько объектов. Мне нравилось то, что я делаю, даже получал награды и премии, но так, чтобы открылся какой-то творческий инсайт — это произошло только тогда, когда я снова вернулся в Казань. Здесь я работаю и как дизайнер интерьеров, и как архитектор.

— И в Казани по-прежнему все плохо с архитектурой? Что думаете о том, как она меняется?

— Как дизайнерам, так и архитекторам в Казани не хватает идеи, концепции, вдохновения. Они не умеют развить идею. Все должно начинаться с идеи — что в живописи, что в книге. Я не вижу в Казани архитектуру, которая потрясает. Настолько примитивный ассоциативный ряд у людей… Это очень чувствуется и в языке, и в манере поведения — все очень скомкано. Летом я работал с правительством Белгородской области по некоторым градостроительным вопросам. Там совсем другая история, хотя регион проще и беднее Татарстана. Отношение к профессионалам другое, их не перебивают, слушают. Первое, что бросается в глаза в Белгороде — абсолютная чистота и благоустройство.

— Почему такая разница, как думаете?

— Белгород — это провинция, а Казань — это провинция, которая делает вид, что она не провинция, хотя из-за этого еще провинциальнее выглядит. В Белгороде люди принимают себя. Я был потрясен, насколько там люди деятельные. В Казани, давно заметил, есть некоторая нервозность, люди не хотят быть провинциалами, у нас столичные амбиции и это везде проявляется.

— То есть вся активность, которую мы в Казани видим по благоустройству, градостроительным инициативам, — это для вас признак провинциальности тоже?

— Давайте зададимся вопросом, для чего это делается? Мы хотим строить чуть ли не Манхеттен, деловой квартал в Речном порту, провести очередное огромное мероприятие, привлечь новые инвестиции. Но нам нужно быть комфортным для людей, которые уже здесь есть. У нас и так «ситилайн» развалился из-за ужасного «Кловер хаус», мы еще построим деловой квартал и окончательно закроем Волгу, закроем ветер, спасающий город от загазованности. Я понимаю, насколько сложно работать с чиновниками, вести с ними диалог. Нужно быть самураем, чтобы не бояться и жить как в последний раз, чтобы что-то доказать. В Белгороде обратная вещь, губернатор трясет архитекторов: «Почему ты не делаешь крутые концепции? Давай уже что-то придумаем!» И это в пограничном городе, граница закрылась, бизнес из-за этого загибается. Им нужно что-то придумывать — и они придумывают. Там стучишься к заму губернатора и заходишь. А тут? Что, мэр знает, чем я занимаюсь? Нет, не знает. Не отслеживают они инициативы. Я думаю, им не до мелких предпринимателей.

— Какой в вашем понимании должна быть Казань?

— Для меня Казань — это город 20 лет назад.

— Грязным городом была Казань 20 лет назад…

— Да, немного грязной, немного обшарпанной, немного темной, может быть, неудобной. Но это город, который мог бы развиться во что-то другое. Приезжим нравится нынешняя Казань, но человечность, история потерялась, растворилась. Даже колокольня на Баумана не воспринимается как часть Казани. Просто стоит какая-то штука на брусчатке. Нет того, что называют shabby chic (потрепанный шик, — прим. ред.), как это есть в Риме, в Амстердаме.

— Довелось как-то слышать упрек от чиновников, что от этого shabby chic в восторге только творческая интеллигенция, простые же горожане писали на прекрасных старинных домах в 90-е «Долой трущобы!».

— Не спорю. Я говорю о своих чувствах. Но почему мы вообще разделяем «простых» и «творческих»? «Простые» отличаются только тем, что не развили в себе творческих способностей, аккумулировали энергию так долго, что пластины творчества просто рассыпались, аккумулятор разрядился. Но есть объективные причины, почему «простые» люди не воспринимают идею shabby chic. Во-первых, это тяжелая наследственность. Казань долгое время выглядела очень потрепанной: в квартирах, в поликлиниках, в школах, на улицах — везде. Долгое время все было сделано без души. Да и сейчас. В доме моих родителей на Горках, в обычной «панельке» стены в подъезде до сих пор выкрашены ровно наполовину. Почему? Раньше понятно, это было просто дешевле, а сейчас в чем проблема? Но раньше хотя бы красили ровно. Мы до сих пор не разобрались со своим наследием, не определились, любим мы Россию дореволюционного периода или нет. А советского? Все время какое-то раздражение, это наши ущемленные права, это история бесконечного насилия над личностью. Молодежь этой наследственностью не отягощена, поэтому и любит shabby chic. Еще одна причина — это наша восточность. У нас вроде и европейские ценности, но мы поглядываем на Восток. У меня есть друг-ливанец, он говорит, что они терпеть не могут все старинное. Они не понимают, что такое винтаж, для них это старье какое-то. Так и для многих из нас. Третье, это то, что у нас в России все очень быстро обесценивается. Тренды сначала доходят до полного апогея, а потом вызывают полное отторжение. Мы, видимо, не способны ценить то, что имеем. Потому что вся наша история — это череда увечий.

«Куда нестись сломя голову»

— А какие ваши собственные работы вам больше всего нравятся, чем гордитесь?

— Как можно чем-то гордиться? Это ведь процесс, он для меня непрерывен. Я не делаю отдельный дизайн заведения, я рассказываю какую-то свою историю. Пока я ее рассказываю, не могу сказать, что что-то лучше, а что-то хуже. Я пишу историю у себя в голове примерно с 1989 года. Иногда я не успеваю что-то реализовать из-за давления заказчиков по срокам, что всегда влияет на творчество. Мы начали в мае, в сентябре сдаем — это для меня мало, чтобы все продумать и хорошо исполнить. Кроме того, часто сталкиваешься с тем, что дается короткий срок, который потом еще и сдвигается. Вот ты рассчитывал на условные два месяца, а потом добавляется еще два. Если бы я знал, что у меня есть еще два месяца, я сделал бы все по-другому! Это такая истеричность. На проект хорошего интерьера нужно 9—10 месяцев. На бары и рестораны никто таких сроков не дает.

— У них бизнес, они не могут так долго ждать, время идет, арендные платежи «капают»…

— У меня тоже бизнес. Но я уверен, что должна быть какая-то вдумчивость. Отношение должно быть другое, куда нестись сломя голову?!

— Не всегда ваши работы долго живут. BurgerStore, где вы делали интерьер, закрылся так быстро, что многие даже не успели оценить интерьер. Обидно, наверное, когда дизайн быстро умирает?

— Обидно, конечно. Бывает и по-другому, когда приходишь, например, в квартиру, для которой готовил дизайн, а там какая-то нелепая скатерть на столе лежит. Или какую-нибудь дурацкая фотография на стене. Это для меня так же, как когда люди клеят на машину какую-то дурацкую наклейку. Кто-то создал интерьер или придумал машину, а ее дизайн испортили.

— Создал дизайнер идеальный «Хенде Солярис», а его обклеили…

— Заметьте, дорогие машины никогда не обклеивают, никому в голову не придет это. Но я сам оставляю в дизайне какую-то недосказанность, какое-то пространство для маневра. Не люблю идеальную картинку, она неправдива. Хотя я и раздражаюсь, что люди вешают какие-нибудь грязные полотенца, я понимаю, что сам оставил им такую возможность. А когда я смотрю на роскошные интерьеры в камне, золоте, латуни, меня охватывает тоска. Это безжизненно, потому что я не могу представить в этом интерьере ползающего по мраморному полу маленького ребенка. Да, красивая девушка на шпильках, в красивом белье и фартуке изящно режет кабачок — так часто в рекламах изображают. Это же такое распространенное явление в России, особенно в «хрущевках» (смеется)! В общем, это фейк. Правда, если ты дизайнер и делаешь такие интерьеры, зарабатываешь больше. За рубежом вообще, если ты работаешь на Манхэттене, получаешь одни деньги, в Квинсе — совсем другие.

Обидно было попасть в тренд

— Сейчас вас часто представляют как основателя фабрики мебели Yaratam, вы говорили, что долго вынашивали эту идею. И даже есть предыстория, как отыскали инструмент деда, который столярничал. Как вы видите развитие этого дела?

— Я бы хотел, чтобы вы, впервые прилетев в Казань и проезжая из аэропорта в город, в первую очередь увидели фабрику Yaratam. Когда вы говорите «Барселона», первым на ум приходит Гауди. Я хочу, чтобы говорили «Казань» и вспоминали Yaratam (смеется). У меня была идея сделать нечто похожее на ZARA HOME по бизнес модели. Но у ZARA, в основном декор, посуда, текстиль, не мебельное производство. Сейчас нормальные люди производством вообще не занимаются. В будущем мне бы хотелось, чтобы фабрика была на 90% загружена серийным производством и только на 10% — заказами под мои дизайнерские проекты. Сейчас мы очень много делаем на заказ. Например, в ресторан Mellow купили только 8 стульев, остальное наше. Светильники частично наши, двери — тоже. Мне проще что-то сделать, чем купить, потому что то, что я хочу купить, как правило, стоит запредельно дорого. Но работать на заказ — это нервотрепка.

В будущем мне бы хотелось, чтобы фабрика была на 90% загружена серийным производством и только на 10% — заказами под мои дизайнерские проекты

— Так это для вас бизнес-проект?

— Я бы хотел найти человека, который взял бы на себя задачу делать из Yaratam бизнес. Мне говорят, что я неправильно веду бизнес, нужно взять базу, разослать предложение. Я не хочу этим заниматься. Я слушаю, много бизнес-тренеров, которые рассказывают, как дожать клиента. Я слушаю и думаю, зачем кого-то дожимать?! Мне хочется сказать: ну не хочет человек, чего вы к нему пристаете? Это же фашизм какой-то, рэкет. Почему вы решили, что чтобы заработать, нужно кого-то дожать. Я никому ничего не навязываю. Если человек сам пришел, делаю ему проект.

Наверное, я старомодно смотрю на мир. Но мне кажется, есть нездоровье в том, что происходит с потреблением. Люди стали забывать о главных вещах. Какой-то бесконечный шопинг… Я сам устаю от того, что мне кто-то пытается что-то продать и «взаимовыгодно посотрудничать». Это минус, что меня можно всегда найти. Что в огромном поле информации сложно найти что-то по делу. Для меня хорошая книга однозначно перевешивает ценность интернета. Я заметил, что перестал распечатывать фотографии, а ведь один шифровальщик — и все, даже следа не останется ни от фото, ни от воспоминаний.

— Вы как-то противитесь этой «стихии»? Вы ведь все-таки художник и работаете на то, чтобы ваши работы покупали не в бешеной гонке, а вдумчиво?

— Как может рыба противиться океану? Океан, если захочет, выбросит ее на берег. Я не вижу в этом смысла, это борьба с ветряными мельницами. У меня, наверное, провальная модель бизнеса, это старомодная модель. Я не думал о своих работах как о том, что будут передавать из поколения в поколение. Хотя определенный пиетет у людей должен быть.

— А нет такого, что люди устали от шопоголии, и потому вы и другие дизайнеры, которые что-то делают штучно, попали в тренд?

— Вы такую странную вещь говорите. Я не считаю, что это должно быть трендом. Я, например, люблю старые велосипеды, когда я шесть лет назад ездил на велосипеде, потому что у меня не было автомобиля, мой друг крутил пальцем у виска. Сейчас он на «велоночи» в первых рядах, потому что это модно. Мои заказчики, бывает, говорят мне: «Мы были в европейских отелях, ты делаешь настолько все в тренде! Ты опережаешь время на несколько лет! Это будет писком в Казани через 3 года!» Но я это ниоткуда не беру.

Я смотрю, что делают люди, они делятся строго на два типа: те, которые делают реплики дорогой дизайнерской мебели, и те, кто делает что-то свое, но у них нет ни технологий, ни образования. И все делают в стиле лофт

— Идея, говорят, приходит нескольким людям одновременно. Вот и тренд.

— Мой дед, который был еще и докой в радиоэлектронике, объяснял это так. Любая материя — это разночастотные электромагнитные колебания. Если мы — это электромагнитные волны, почему бы не передавать идеи, а кто-то настраивает свой «приемник» и ловит твою волну.

— Вас раздражает это слово, но все-таки в тренд-то вы попали со своей фабрикой мебели…

— Конечно, попал! Меня это даже сначала расстраивало: все вдруг решили заниматься мебелью. Мастерских и в России, и в Казани стало много. Я смотрю, что делают люди, они делятся строго на два типа: те, которые делают реплики дорогой дизайнерской мебели, и те, кто делает что-то свое, но у них нет ни технологий, ни образования. И все делают в стиле лофт.

— Лофт — это совсем набивший оскомину стиль, да?

— Лофт как явление, как и все в России, дошел до абсурда и исчерпал себя. Как те, кто набил татуировки на все части тела сейчас, через 7 лет будут настолько нелепо выглядеть, потому что человечество повернет в другую сторону. Ведь что такое тренд? Вот есть человек, который придумал идею, есть трендсеттеры, которые ее подхватывают, их 10. Есть люди, которые насмотревшись на блогеров, пытаются зацепить идею. И есть «донашивающие». Вот уже все отшумело, и они вдруг решили открыть бургерную в стиле лофт. Поэтому с одной стороны меня расстраивает, что я попал в этот «тренд», с другой — просто все так совпало и по-другому быть не могло.

Промышленных дизайнеров почти нет, есть любители промдизайна

— Вы к какой категории дизайнеров относитесь? Вроде как не на коленке делаете мебель?

— Нет, я «на коленке» делаю. Другое дело, мы стараемся качество довести до ума. Конечно, я слышу критику от заказчиков. Часто — о сроках исполнения. Но я им говорю: вы участвуете в развитии отрасли дизайна, такого не было со времен революции! Мы все начинаем делать с нуля, пытаемся создать уникальный продукт с нуля. Что, вы не можете подождать какие-то две недели? Мы же не просто так задерживаем, мы же это прямо рождаем (смеется).

— Извините, есть что возразить. Во-первых, сейчас любой может назвать себя дизайнером, и как заказчику разобраться, кто рождает, а кто просто сроки срывает? И во-вторых, неприятно, когда ты общаешься с «творцами», которые пытаются делать бизнес, но забывают тебе компред вовремя прислать. Это что за подход к делу?

— У нас много появилось дизайнеров. Чего им не хватает? Есть ведь только два варианта, как стать мастером: либо ты гений, либо ты потратил 10 тысяч часов на обучение. У нас ребята, которые работают в России, в основном не то и не другое. Им не хватает образования. Получить навык можно, но изучите историю, что такое промышленный дизайн. Почему каждый решил, что если он может держать молоток и гвозди, он творец? Почему вы готовы учиться бизнесу, маркетингу, но не тому, как делать качественный продукт? Однажды я про «Клуб промышленных дизайнеров» сказал, что это «Клуб любителей промышленного дизайна», у них ставка на производство, станки, а не на дизайн. У нас люди посмотрели в Pinterest (фотохостинг, — прим. ред.), решили склеить большую столешницу, украсить ее слюдой внутри… Нефилигранная работа, как будто нет уважения к труду. Ребят, хоть пошкурьте! Но я, правда, тоже не бизнесмен.

Мои покупатели — это люди, которые пытаются жить между чувствами и осознанием, наверное. Они не гонятся за модой. Я стараюсь не делать модных вещей, меня даже попрекают моей тягой к 70-м

— Но вы стремитесь, да еще и к большому серийному производству. А это неизбежный путь любого «художника», который задумался о серийном производстве, что он рано или поздно превратится в условную «икею» — пусть не по масштабам, но по подходу?

— Нет, ИКЕА — это бизнес. В мире есть несколько художников, которые открыли производство. Обычно же происходит наоборот: производственник нанимает дизайнеров. Я все-таки не про масс-маркет. Я про чувства и эмоции. ИКЕА — это такой легкий развод. Ты приходишь туда за дешевой мебелью, но то, что там дешево — это откровенное барахло. Остальное дорого. Например, есть крутая фабрика диванов в Италии. Они в закупке стоят чуть дороже ИКЕИ, но при «растаможке» и доставке набирают в цене существенно.

— Как-то в передаче «Школа злословия» гостем был Марат Гельман, который рассказывал, как развивал культуру в Перми. Авдотья Смирнова ему довольно резко возражала, что ИКЕА сделала для воспитания вкуса россиян больше, чем культурные проекты. Согласитесь с этим тезисом?

— Нет, не думаю. И я не считаю, что вкус так уж улучшился. Давайте посмотрим, как одеваются люди. Довольно утилитарно все. Иногда я даже у дизайнеров вижу такие решения, которые уже в 90-е было неадекватно делать. Да, в небольших шоу-румах ИКЕИ все очень неплохо, но чтобы было так же у тебя в квартире, нужно купить все, что дорого. Поэтому ИКЕА даже испортила вкус, потому что стали применять предметы интерьера не к месту. Это как с одеждой, чтобы она на тебе выглядела так же красиво, как на манекене, нужно купить все, что на него надето. В 90-е и 2000-е россияне так и шопились где-нибудь в Италии. И это было разумно.

— Кто ваши покупатели? Хватит их на целую фабрику?

— Да, их число растет. Мои покупатели — это люди, которые пытаются жить между чувствами и осознанием, наверное. Они не гонятся за модой. Я стараюсь не делать модных вещей, меня даже попрекают моей тягой к 70-м. Честно, я не специально, так получается. Я думал о том, чтобы делать мебель в доступном сегменте, но понял, что это утопия. Все равно она оказывалась слишком дорогой для массового покупателя. И я понял, что дизайн, как и искусство, должен быть желанным. Иначе он обесценивается.