Поляки в Казани: как бунтовщик из Барской конфедерации стал правителем Мадагаскара

Диковинки от историков

Итак, сначала, как и полагается, о литературе вопроса.

Отечественная ее часть была небогата и состояла в большой своей части из работ проф. Я. Гришина. Немногим больше о поляках в Казани можно почерпнуть из польских источников, по большей части, оцифрованных и доступных в Сети. Однако в последнее десятилетие исследование темы получило развитие, и в свет вышли полноценные монографии, из которых специального упоминания заслуживает книга Василия Анатольевича Павлова «Губернские и уездные органы власти и политическая ссылка в Российской империи (на материалах ссылки в Казанскую губернию участников польского восстания 1963—1964 гг.)», изданной в 2005 году в Чебоксарах тиражом аж в 100 экз.

При изучении литературы пришлось столкнуться с диковинными вещами.

Вот это написано в местном уважаемом и очень полезном научном журнале за подписью двух докторов исторических наук (nomina sunt odiosa):

«Последний документ, касающийся Кеневича и адресованный казанскому губернатору, датируется 27 апреля 1866 года и вызывает определенное недоумение. Его автор — генерал-майор Министерства внутренних дел Минской губернии. Он просит губернатора сообщить ему подробные сведения, где в настоящее время находится Иероним-Владислав Францевич Кеневич, сын польского выходца-уроженца вверенной ему губернии, чем «именно кончено дело о нем и не следует ли подвергнуть секвестру или конфискации имущество его, если бы таковое обнаружено было в Минской губернии».

Очевидно, царское правительство не разглашало факт казни руководителей Казанского заговора, если об этом не знали в Министерстве внутренних дел Минской губернии».

Министерство внутренних дел (причем bis) Минской губернии — это, конечно, вершина профессионализма для историка.

Еще от тех же докторов исторических наук.

«Управляющий отделением Свиты Его Величества» просил уведомить его о получении вещей и денег".

Забавляет этот «управляющий отделением Свиты Его Величества». Ну прочти ты документ нормально. А потом нормально процитируй, грамотно сокращая. Речь идет об управляющем Третьим отделением Его Императорского Величества канцелярии Свиты Его Величества генерал-майоре А.Л. Потапове. Да, надо быть внимательным и не путаться во всех этих величествах. Ну так на то вы и ученые. А то получается, что Потапов управлял каким-то неведомым никому отделением свиты. Это то отсутствие базовой культурно-исторической эрудиции, которое когда-то считалось стыдным даже для студента-историка.

Кстати, один из авторов той статьи в журнале, рекомендуемый как специалист в области международных отношений в Европе, производит довольно странное впечатление. Известный по многим источникам начальник французской военной миссии в Праге полковник Э. Фоше у него стал Фаухером, а французский же военный атташе в Варшаве ген. Шарль Д'Арбонно, само собой, Харлесом Арбоннеу. Такой вот исторический Тхе Беатлес.

Веселится Попель на пиру у Пяста

История, конечно же, не наука. Два историка, проведя месяц в Публичке, например, выйдут оттуда с рукописями, где на основании привлеченных источников будет с одной стороны с определенностью показано, что государь такой-то трус, мерзавец, казнокрад и кокаинист. А с другой, что тот же государь был новым Юстинианом и Шарлеманем, к тому же еще немножечко шил. С двумя химиками такой номер не пройдет. Именно поэтому химия наука, а история — собрание интересных и не очень сказаний.

Строчку «Веселится Попель на пиру у Пяста» автор знал с детства, правда и по сию пору не ведает, из какого она стихотворения. С детства же знал, что были Пясты, было Гнезно, были Станьчик и Скарга. Был Потоп и возрождение практически из небытия. Но когда попробовал учить раннюю историю Польши, то устрашился: кучей князей эта история напоминала о многотомнике Карамзина. И сосредоточился на Польше времен упадка и разделов — эпохи трагической, романтичной и возвышенной. Именно в эту эпоху, в середине XVII века, в Казани появились первые пленные поляки из Витебска. О них рассказал весьма известный юрист и историк Александр Краусгар в своей работе «Польские сеймики в Казани» (Sejmiki polskie w Kazaniu: 1655—1663), изданной во Львове в 1895 году.

В следующем столетии в Казань прибывают уже другие польские пленные — участники так называемой Барской конфедерации, антироссийского союза польской шляхты, выступавшей за сохранение привилегий католической церкви и шляхетских вольностей в противовес проводимым королем Станиславом Августом реформам. История Барской конфедерации, этой последней вспышке национального сопротивления перед разделами страны и прекращением ее государственного существования, сильно и талантливо романтизирована. Достаточно только привести два куплета из «Песни барских конфедератов» Юлиуша Словацкого:

Nigdy z królami nie będziem w aljansach
Nigdy przed mocą nie ugniemy szyi,
Bo u Chrystusa my na ordynansach —
Słudzy Maryi.

...

Bo kto zaufał Chrystusowi Panu,
I szedł na święte kraju werbowanie;
Ten, de profundis, z ciemnego kurhanu,
Na trąbę wstanie.

Тут все понятно и без перевода. Эти стихи, положенные на очень красивую музыку, сейчас чрезвычайно популярны в Польше.

Но военное счастье и политический успех — вещи изменчивые. В те годы Польша была практически оккупирована русскими войсками, а Екатерина II распоряжалась там, как у себя в вотчине. Барская конфедерация была разгромлена, а пленные конфедераты были высланы в Россию и поступили в Казань как минимум шестью партиями. Так в Казани сосредоточилось неслыханное дотоле число поляков — несколько тысяч. Сюда же были высланы и руководители конфедерации. Биографии каждого из них — готовый авантюрный роман, достаточно указать на Антония Пулавского (в польском написании нет буквы «в» — Pulaski). Но нет сомнений, что в авантюризме и известности всех превзошел другой пленник-конфедерат — Маврикий Казимир Збигнев Бенёвский. Или, по-польски, Маурыцы Бенёвски.

А теперь позвольте сделать отступление и рассказать об этом человеке подробней.

«Бенёвский! Так зовется мой герой...»

Это строчка из первой песни поэмы «Бенёвский» блестящего польского поэта Юлиуша Словацкого. Поэма великолепна, но она не завершена, и слишком мало можно узнать из нее о Бенёвском, ее герое. Будем считать эти заметки примечаниями к поэме. Когда морозным сентябрьским днем 1768 года казанский обер-комендант определял на жительство ссыльного польского полковника из пленных конфедератов, мог ли он предположить, что перед ним будущий амнасакеба — «великий властитель» Мадагаскара? Между тем это было именно так — ведь пленником был Мориц-Август Бенёвский (давайте уж называть его так, как его чаще всего называют в книжках).

Татарская столица давно и прочно забыла Бенёвского, лишь десяток зданий в кремле и вокруг него могут вспомнить ссыльных друзей — поляка Бенёвского и шведа Винблана (шведа этого тоже называют по-разному, но у нас пусть он будет Винбланом). Много чего уже было за плечами у этого молодого человека 27 лет. Внук родовитого, но небогатого поляка, эмигрировавшего в Венгрию, он воспитывался в Вене, обучался морскому делу в Гамбурге, вернулся на родину, а в Польше появился лишь в 1768 году, спасаясь от наказания за убийство. Ослабевшую Речь Посполиту, раздираемую внутренними смутами, медленно, но неуклонно душили ее соседи — Пруссия и Россия. Просвещенный Станислав Август Понятовский, последний польский король, был не в силах сопротивляться нажиму соседей, и главной силой сопротивления стало объединение шляхты, созданное в 1768 году в городе Баре, — «Барская конфедерация». Военный опыт у Бенёвского был — юношей он в чине поручика участвовал в Семилетней войне, поэтому конфедератами он был сразу произведен в полковники. Удаль Бенёвского была легендарной. Вот что пишет Словацкий о подвигах поляка в столице Крыма:

Идет Бенёвский как по коридору,
Голов немало снял уже он с плеч.
Кто в силах противостоять напору?
Министру просвещения Эль Вздору,
Начальнику всех светочей и свеч,
Он горб отсек без всякой канители,
И тот горба лишился, как портфеля.

Дальнейшее — как кадры боевика: его арестуют, ранят, но он сбежит, укроется в местечке Списка-Сопота и женится там на дочке мясника. Вернувшись к конфедератам, он участвует в нескольких боях, уходит вместе с одним из отрядов в Турцию. В русский плен он попадает сразу же, как только возвращается в Польшу, — там хозяйничала огромная армия фельдмаршала Репнина, приглашенная королем Станиславом Понятовским. Бенёвского и Винблана ссылают в Казань: так они оказались в «красе Востока». За год до этой пары ссыльных в Казани побывала сама Екатерина II. Город так понравился государыне, что она назвала его «первым после Москвы» и объявила себя «казанскою помещицей». Тогда она еще не знала, что 7 лет спустя именно под Казанью решится судьба ее царствования: со взятием Казани Пугачев достиг высшей точки своего могущества, но здесь же, у Сухой реки, полковник Михельсон разобьет пугачевские отряды, и трон будет спасен. Впрочем, Пугачев взял не всю Казань — кремль взять он не смог. Именно в кремль и шли сейчас два пленника. На них сурово смотрел Нерукотворный Спас — образ этот был копией со знамени Ивана Грозного, которое было рядом с ним при штурме татарской столицы. Еще раньше это знамя держал Дмитрий Донской на поле Куликовом — стяг с образом Спасителя был своего рода орифламмой русских монархов. Слева от пленников оставался Спасо-Преображенский собор, впереди высилась краснокирпичная башня, увенчанная двуглавым орлом. Если бы друзья видели Боровицкую башню Московского кремля, они удивились бы ее сходству с «Комендацкой» башней. В то время башня Сююмбике называлась именно так — рядом с ней был, говоря нынешним языком, офис обер-коменданта, который и указал ссыльным их квартиры. Любоваться городом, однако, не входило в планы друзей. Их целью была свобода. Они бегут, но их ловят и ссылают «в Камчатку». Так началась сибирская эпопея Маурыция — так звучало его имя по-польски — Бенёвского. Поселенный в Большерецке (ныне Усть-Большерецк, а ранее — Большерецкий острог) на Охотском побережье полуострова, Бенёвский обучает детей зажиточных горожан и даже сыновей самого начальника города Нилова. Мало того, к нему благосклонна и дочь Нилова:

…Он садится в сани,
А сани эти из костей кита.
С ним рядом — дева.
Но лицо — в тумане…

Читатель уже понял, что эти строчки тоже из поэмы Юлиуша Словацкого. Мысль о побеге не оставляет поляка и шведа, но они понимают, что удача может ждать беглецов только в море — бежать посуху равносильно смерти. К заговору привлекли как содержавшихся в Большерецке государственных преступников, так и вольных горожан. Назвав своих сообщников «компанией» и от имени наследника — цесаревича Павла Петровича — навербовав в нее людей, Бенёвский позаботился о пропагандистском обеспечении своих действий. Он составляет «объяснительную записку» Сенату, где указывает цели своего бунта: освобождение туземцев Камчатки «от самовластия и зверства» тамошних начальников. И вот в 3 часа ночи 27 апреля 1772 года вооруженные ружьями, саблями и ножами заговорщики направились к дому Нилова, намереваясь арестовать начальника Большерецка. Нилов оказал сопротивление и был убит. Бунтовщики захватили большерецкую канцелярию, забрали казенные деньги, оружие и припасы, хранившиеся в ней, и стали готовиться к отплытию. Впрочем, приготовлениями занимались в основном Бенёвский с Винбланом, остальная ватага была увлечена убийствами и грабежом. Прошло два дня, и Бенёвский отплыл из Большерецка в Чекавку, а 12 мая 63 бунтовщика мужского пола и 7 женщин на захваченном корабле «Св. Апостол Петр» вышли в Тихий океан. На своем дальнем и по нынешним меркам пути «Св. Петр» заходил на Курилы, в Японию, в Макао, обогнул Малаккский полуостров, Суматру и, резко повернув на зюйд-вест, 7 июля достиг острова Иль-де-Франс, известного сейчас под новым именем — остров Маврикий. Далеко не все добрались до Иль-де-Франса, в пути погибли 30 человек. Так закончилась сибирская эпопея Бенёвского и началась новая — мадагаскарская. Как тут еще раз не вспомнить Словацкого:

Он был храним таинственной звездой
В мороз и зной и в час сраженья дикий.

Оставив своих сподвижников почти без пропитания на Иль-де-Франсе, Бенёвский направляется в Париж и предлагает правительству завоевать Формозу (Тайвань). Но французские власти предложили ему заняться покорением Мадагаскара. Он соглашается, и в 1774 году завоевательная экспедиция под командованием полковника французской службы Бенёвского прибывает в залив Антонжиль на северо-востоке огромного, размером с Украину, острова. А сейчас приготовьтесь к чтению мальгашских (мальгаши, а по-новому малагасийцы — жители Мадагаскара) географических названий и имен — это не такое простое дело.

В залив впадает могучая река Антанамбалана, и на старинных картах еще можно было видеть обозначение крепости Луисберг, основанной Бенёвским. Долина этой реки на языке племени сафиробаев называется Амбинанитело, но Бенёвский дал ей название «Долина Здоровья» — настолько поразила его зелень апельсиновых рощ, хлебных и дынных деревьев, а главное — изумительный, отличающийся от обычной мадагаскарской духоты климат. Новый «вазаха» («белый человек») не был грубым завоевателем — скорее, он был талантливым администратором. Зная интересы различных племен, Бенёвский учитывал их в своей деятельности. Мальгаши в то время еще не осознавали себя единым народом. Одними областями острова правил бецилео (король) Андриаманалимбетан (это роскошное имя означало «Повелитель 10000 воинов и больших земель»), другими областями — великий король Андрианампуйнимерна.

Недостаток места делает невозможным приведение имен других властителей. Суровая мадагаскарская действительность не давала Бенёвскому возможности забыть свои военные способности. Не единожды приходилось ему отражать нападения враждебных племен. Но все закончилось удачно: 10 октября 1776 года западная и восточная области Мадагаскара признали казанского беглеца в качестве амнасакебы — «великого властителя». Разумеется, при ближайшем рассмотрении торжественность титула несколько блекла — отнюдь не весь остров покорился нашему храбрецу, но Париж был далеко и жил своими заботами. Зато близко были губернатор Иль-де-Франса и те торговцы, которые смертельно ненавидели Бенёвского. И у них имелись резоны для таких чувств: ведь король не только приказал Бенёвскому завоевать Мадагаскар, но и наделил его монопольным правом торговли с островом. Три года пробыл он губернатором Мадагаскара, но из-за интриг завистников был отозван, хотя и получил при возвращении орден и генеральский чин. Чего не могли сделать свирепые туземцы, сделала зависть.

Справедливую оценку его губернаторство получило позже. «Взгляды Бенёвского опередили его эпоху, а обращение с мальгашами было справедливее и лучше, чем обращение других европейцев», — так писал в 1859 году У. Эллис в своей книге «Три путешествия на Мадагаскар». Приключения Бенёвского продолжаются. Но здесь источники расходятся. Часть из них утверждает, что он уехал в Венгрию, где добился прощения (вспомним, что Бенёвский обвинялся в убийстве) от власти и был принят на службу. Другие говорят, что в Венгрии он не был, а сразу же уехал в Англию, где занялся написанием «Записок» о своих приключениях. Скорее всего, правы первые: неоспорим тот факт, что именно в это время Бенёвский был возведен австрийским (вспомним, что Венгрия была частью Габсбургской империи) императором Иосифом II в графское достоинство. Страсть к приключениям не дает Бенёвскому покоя. Еще до возвращения в Венгрию он пытался — правда, безуспешно — поступить в американскую армию. В Америке у него завязались знакомства с крупными коммерсантами. Мало того, он стал личным другом Б. Франклина.

Он убедил всех их в перспективности завоевания Мадагаскара, и вот уже граф Бенёвский, еще недавно французский губернатор острова, плывет отвоевывать Мадагаскар у французов. После десятилетнего отсутствия амнасакеба Бенёвский вновь появляется на острове. Покинутый своим кораблем, граф, как пишут источники, «вступает в сношения с туземцами», становится их начальником и борется вместе с ними против французов. Не на шутку встревоженные французы высылают на Мадагаскар с Иль-де-Франса отряд под командованием капитана Ларшера. 23 мая 1786 года произошла последняя в жизни Бенёвского стычка. В этой стычке не погиб никто, кроме бывшего казанского пленника. И снова Словацкий:

…Но есть закон великий:
Как ни страдай, как смерть ни презирай,
В свой час и ты покинешь этот край.

А гору Амбихимицинго и сейчас еще иногда называют горой Бенёвского.

К другим казанским полякам мы вернемся во второй части заметок.