Ваше благородие: сыщик-знаток Корана, купцы-«алыпсатар» и Уфимская губерния как рассадник татарских мурз

Антикоррупционные зачистки в Казани

Камнем преткновения на пути стремления части татар-мусульман уравнять себя в правах с российским дворянским сословием являлось общее состояние системы государственного управления в Казанской губернии. В деятельности государственных учреждений и сословных органов края ярко проявлялись черты, присущие всему административному аппарату царизма — бюрократизм, волокита, пренебрежение национальным достоинством и религиозными чувствами «инородцев». Достаточно сказать, что с 1797 по 1823 годы на должности казанского губернатора побывали 10 человек, ровно половина из них были уволены за должностные преступления. Центральный бюрократический аппарат как-то реагировал: в первой четверти XIX века было проведено пять сенатских ревизий Казанской губернии. По итогам проверок 1819—1829 годов под суд были отданы более 1 300 человек, из которых около 800 человек — служащие различных «секторов» местного управления. Это явилось одной из наиболее крупных по масштабам акций подобного рода в дореформенной России.

Стоит ли после этого удивляться, что среди татар-мусульман, удостоенных потомственного дворянства и внесенных в дворянскую родословную книгу Казанской губернии, нет ни одного человека, утвержденного на основании «благородного происхождения». Потомственные дворяне из татар-мусульман фигурируют среди лиц, возведенных в это сословие за получение офицерского чина, награждение орденом или же за достижение нужной ступени табели о рангах по линии гражданской службы.

Помощник Казанского полицмейстера как знаток Корана

Основанием для внесения Алкина в благородное сословие послужило его награждение в 1838 году орденом Святой Анны III степени. Фото иске-казан.рф

Среди первых родоначальников новых дворянских фамилий — М. Алеев, А. Ермухаметов, А.-Г. Муратов, Ю. Саинов, И. Юнусов, ряд других, у всех в чем-то схожие жизненные маршруты. Взять Манагулу Алеева, в 1806 году он семнадцати лет от роду начал службу рядовым солдатом, а спустя почти два десятилетия уволен из армии по болезни в чине подпоручика. Обер-офицерское звание позволило ему стать потомственным дворянином. После отставки Алеев служил в лесном ведомстве, затем становится квартальным надзирателем, дослужившись до X чина — коллежского секретаря.

Давыд Эльмурзин, «из дворян магометанского вероисповедания», получил в 1841 году потомственное дворянство в Казанской губернии тоже за выслугу офицерского чина. К тому же Эльмурзин учился в Пажеском корпусе, служил в Тарусском и Саратовском пехотных полках, а после отставки избирался дворянским заседателем в Свияжский уездный суд.

Вот Шагиахмет Алкин, выходец из военной семьи, после окончания Казанской 1-й мужской гимназии в 1826 году поступает на службу в Казанское губернское правление. Он сделал карьеру — занимал должности частного пристава (1833—1846) и помощника Казанского полицмейстера (1846—1859). В 1835 году за отличную службу и умелое «открытие грабителей» отмечен императором Николаем I золотыми часами. Основанием для внесения Алкина в благородное сословие послужило его награждение в 1838 году орденом Святой Анны III степени, что предоставляло орденоносцу право возведения в потомственное дворянство. До нас дошла характеристика, данная Алкину видным просветителем Ш. Марджани: «Он был не только грозным, жестким руководителем, подчинявшим своей воле людей, но одновременно справедливым человеком. Прекрасно знал Коран и обладал филигранным, грамотным пером. Находясь на должности помощника полицмейстера, не забывал совершать ритуальное омовение и ни разу не пропустил намаз в мечети».

Татарские чиновники имеют волосы и одеваются по-европейски

А так описывает известный ученый-энциклопедист Карл Фукс облик чиновников из татар-мусульман в первой трети XIX века: «Все находящиеся на службе татары имеют на голове волосы и одеваются по-европейски; но собираясь в мечеть, они одеваются в национальное платье и покрывают голову чалмой или турбаном, чтобы не было видно волос». Что тут сказать? Европеизация при сохранении этноконфессиональной идентификации, как-то так.

В органах управления и суда, административном аппарате и сословных организациях на рубеже XVIII—XIX веков татарская титулованная знать была в наибольшей степени представлена в «службе» переводчиков. Между тем, штаты губернских учреждений не предусматривали должности переводчика, органы местной администрации игнорировали национальную специфику края, осуществляя делопроизводство, в том числе и на волостном уровне, только на русском языке.

В повседневной работе большинства административно-полицейских, хозяйственно-финансовых, судебных учреждений отсутствие «толмачей» вызывало заметные затруднения. К тому же, открывало дорогу своекорыстным решениям канцелярским служащим, которые пользовались незнанием многими «инородцами» имперского языка. Как известно, в империи всегда существовали зазоры между законом и практикой, когда нужда заставит, и бык соловьем засвистит. Несмотря на запреты, переводчики «явочным порядком» появляются в канцеляриях губернатора, губернского правления и казенной палаты. Реальная практика заставила-таки поменять нормативную базу: с 1838 года переводчики были официально включены в штаты земских судов Казанской губернии, что «легализовало» их — по прецеденту — и в других присутственных местах. Хотя назначение переводчиком в государственные структуры (нередко по протекции) предполагало принадлежность кандидатов к привилегированным группам и определенный уровень образования, далеко не всем чиновникам татарского происхождения — приверженцам ислама удалось получить дворянское звание.

Как Тенишев стал казанским вице-губернатором

Зато значительно больших успехов в карьерном продвижении достигали обрусевшие потомки татарской феодальной знати. Высоко взошел по служебной лестнице князь Дмитрий Тенишев. Поступив в 1780 году сержантом в лейб-гвардии Преображенский полк, он за десять с лишним лет дослужился до звания ротмистра, а уволился из гвардии в чине бригадира. В январе 1797 года по именному указу Д. Тенишев назначен Казанским вице-губернатором (управляющим казенной палаты) с переводом в гражданский чин статского советника (V класс). Впоследствии он стал астраханским губернатором.

История идет, как идет. В первой трети XIX века усилились процессы социального и имущественного расслоения татарской служилой верхушки. Помимо исторически сложившегося у татар разделения по конфессиональному признаку и связанных с этим особенностями интеграции в состав российского дворянства, отчетливо проявляется дифференциация и среди представителей татарской титулованной знати, сохранившей мусульманское вероисповедание, родной язык и культуру. Определенная их часть, востребованная системой управления, влилась в состав «табельного» чиновничества, пополнив местный административно-судебный аппарат.

Развивающиеся товарно-денежные отношения, «власть денег», все более выдвигали на авансцену организационно-хозяйственных отношений гильдейское купечество, напротив, значение дворянских привилегий явно ослабевало перед лицом вездесущего коммерческого расчета. В татарском обществе поляризация интересов знати и торгово-промышленного сословия обозначилось еще сильнее, если учесть хватку и изворотливость тех, кого народ окрестил как «алыпсатар». Тем более, что большинство благородных родов по-прежнему оставалось в крестьянском сословии. Особым статусом в крестьянском разряде обладали мусульманские священнослужители, но мнение о широком представительстве татарской знати в составе магометанского духовенства региона явно преувеличено, оно не находит своего подтверждения в материалах официального делопроизводства.

Феномен Уфимской губернии

В целом же в конце XIX столетия в 11 губерниях Европейской части России (это данные первой российской переписи 1897 года), насчитывалось 4 183 потомственных дворянина и членов их семей, татар по происхождению, считавших родным татарский язык. С учетом личных дворян, чиновников, потомственных и личных почетных граждан, купцов количество лиц обоего пола, относившихся к привилегированным сословиям и слоям, достигало 11,5 тысячи человек. В процентном отношении к общей численности татарского населения в этих губерниях их доля невелика — 0,53%.

Надлежит учесть специфику Уфимской губернии, давшей почти 70% всех зафиксированных потомственных дворян татарского происхождения. В отличие от остальных губерний, где татар этой группы можно с известной долей условности считать представителями привилегированных слоев, обладавших классными чинами, внесенными в родословные книги и т. п., в Уфимской губернии значительную их часть составляли так называемые «лапотные князья». Такие дворянские семьи проживали преимущественно в деревнях и нисколько не отличались ни по культурному уровню, ни по своим занятиям от крестьян-хлебопашцев. Никто из них не был занесен в губернскую родословную книгу, да и не возбуждал ходатайства об этом. Почти все они не имели документов, удостоверявших благородное происхождение. Оставалась только память, семейные предания, а кто скажет, что это менее важная матрица истории, нежели выправленная бумага?

Теперь, что у нас в итоге? В последней четверти XVIII века российское самодержавие предприняло ряд мер, направленных на расширение своей опоры в татарском обществе. Один из таких шагов — предоставление татарам-мусульманам, титулованной знати возможности войти в состав российского дворянства.

Большевики довершили то, что начал капитализм

Претворение в жизнь указа 1784 года явственно продемонстрировало двойственность политики правительства по отношению к татарской знати Среднего Поволжья, приуральских и западносибирских губерний. Бюрократические препоны, открытая антимусульманская направленность деятельности органов местного управления существенно ограничили заявленные в законе права знатных татарских фамилий. Поэтому путь вхождения в состав дворянства для татар-мусульман лежал не через благородное происхождение, а с помощью выслуги чинов на военной и гражданской службе.

Нарастание процессов модернизации во второй половине XIX века оборачивается глубоким расслоением татарской служилой знати, поляризацией интересов ее различных групп. К тому же на рубеже XIX—XX веков, что в татарском обществе, что в общероссийском масштабе, сословные различия утрачивают свое былое значение. Потому Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов, утвержденный ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов 10 (23) ноября 1917 года и одобренный СНК 11 (24) ноября, подвел законодательную базу под то, что, по существу, уже свершилось.

Картина будет неполной (само собой, в тех пределах, какие мы себе обозначили), если не напомнить о том, что российское дворянство составилось из весьма разнородных «долей», в него входили дети боярские по губерниям и уездам, великорусское московское дворянство, украинское и донское казачье дворянство, прибалтийско-немецкое дворянство, польская и литовская шляхта, шляхта по губерниям и уездам России XVIII века (например, галичская шляхта), бессарабское дворянство, осетинское, грузинское, армянское, наконец, так называемое инородческое дворянство в том числе представители татарской знати. Опять обратимся к переписи 1897 года: в Российской империи проживало 1,8 млн дворян (из них немногим менее 70% — потомственных), это всего-то навсего 1,5% населения. Из них свыше половины назвали своим родным языком русский, порядка 29% — польский, где-то 6% — грузинский, свыше 5% — татарский и т. д.

Вот теперь, кажется, все.