«Революция играла с ними не по тем правилам, по которым они жили»

— Ольга Сергеевна, какие подходящие условия создались в Российской империи для того, чтобы в стране смогло появиться то самое русское дворянство со всеми его ценностями и идеалами, о котором идет речь в вашей книге?

— Еще в XVIII веке таких людей было очень мало. Средний культурный уровень дворянства того времени хорошо виден на примере произведений Фонвизина. Но именно тогда культурные вожди дворянства — Сумароков, Новиков и их сподвижники — задались целью вырастить из детей Простаковых и Скотининых настоящих утонченных кавалеров, образованных и просвещенных людей, рыцарей. На первый взгляд, это была одна из типичных русских утопий, но самое поразительное, что им это удалось. Каким образом? Механизм этот никем не описан. Конечно, были созданы учебные заведения для мальчиков и девочек, но в основном процесс воспитания происходил в семьях, своими усилиями.

Конечно, тогда было то, чего теперь нет — то, что называется обществом, то есть какая-то не очень большая группа людей, разделяющих одни и те же этические нормы, представления о воспитании и жизни. Также было одно немаловажное практическое обстоятельство — эти люди были обеспечены и, по российским понятиям, свободны. Свободны политически, идеологически и материально, когда нет необходимости все время выживать и думать о хлебе насущном.

Все эти факторы создали необходимые условия для появления русского дворянства. Но развитие шло, повторюсь, в основном благодаря своим личным усилиям. У дворян было убеждение, что нужно формировать свою личность. И дети, и молодежь, что видно по воспоминаниям и книгам, имели определенный настрой — выработать в себе нужные качества.

— Прежде чем перейти к обсуждению этических идеалов, которые были присущи дворянству, давайте также обсудим то, что вы назвали отсутствием необходимости думать о хлебе насущном. Именно в этом обвиняли дворянство революционеры: в их оторванности от нужд других слоев населения, в элитарности.

— На самом деле деление общества на сословия — это естественное явление. Есть такая старая теория, которая у нас никогда не признавалась, потому что противоречила теории классовой борьбы, — это теория стратификации общества. Общество естественным образом делится на страты, и кто-то все равно будет внизу, а кто-то наверху. Но какие-то идеалы, знания, идеи, которые вырабатываются культурной элитой (если не нравится слово «элита», можно его заменить на «писатели, ученые, общественные деятели»), постепенно спускаются ниже и ниже по стратам и при этом слегка адаптируются. Так и идет культурный процесс, и постепенно люди, которые стояли ниже по условиям жизни и социальному положению, постепенно перенимают выработанные культурной элитой ценности.

Наши дворяне надеялись на это. Даже в пушкинские времена князь Владимир Одоевский, который принадлежал к одному из самых аристократических родов России — Рюриковичей, в свой салон приглашал людей из разных социальных слоев и общался с ними на равных. И это явление становилось повсеместным. В середине XIX века, когда сословные барьеры уже почти упали, в аристократические дома очень охотно приглашали разночинцев, потомков крепостных. И вообще, мы немного преувеличиваем разницу, которая тогда была между сословиями. Знаменитый актер Щепкин, который дружил с Пушкиным, был из крепостных. Жуковский — великий поэт, воспитатель наследника — был незаконнорожденным сыном пленной турчанки. Плетнев — ректор Московского университета — был из крепостных. То есть уже тогда людей, которые отличались дарованиями и успехами, принимали на равных в высшем обществе, никто на них свысока не смотрел.

Надеялись, что Россия пойдет по пути не революции, а культурной эволюции. Ведь в других странах так и было. Во Франции в 30-е годы XIX века уже пришло к власти третье сословие, у него была власть, деньги, но не было культуры, не было шарма и шика, которым дразнило и пленяло Сан-Жерменское предместье. Но французам не пришло в голову уничтожить это поместье и разогнать аристократов. Они учились. Это очень трогательно — читать воспоминания об этом. Какой-нибудь французский министр из простых тоже хочет организовать салон, приглашает в субботу гостей. В воскресенье выходит газета, где над ним издеваются: над тем, каким был его салон, как он себя вел, как была одета его жена, какие подавали кушанья. Но он не увольняет журналистов и не закрывает газету, но, стиснув зубы, все это читает, и через две недели снова приглашает гостей, постаравшись учесть все эти пожелания. В результате у них вся эта культура привилась. Сейчас, когда вы разговариваете с каким-нибудь интеллигентным человеком — французом или англичанином — совершенно невозможно понять, какого он происхождения. Я видела документальный фильм об Итоне — королевском элитарном колледже, и, глядя на ректора, я решила, что это герцог в пятом поколении. А он сказал, что является первым мужчиной в семье, кто учился после 14 лет.

То есть это возможно. И у нас бы так было. И на стыке XIX и XX веков уже начиналось смешение. Каких-то крупных землевладельцев, богатых помещиков было очень мало. Основная масса дворян уже давно разорилась, и они жили как интеллигенты, где-то служили, преподавали, работали, зарабатывали своим трудом. Но за ними была культура, воспитанная поколениями. И люди из другой среды, которые вместе с ними работали и преподавали, ее перенимали. Я думаю, что все было бы хорошо, но не получилось. Почему — это уже не тема нашего интервью.

— Интересно, что деление общества на страты, например, в Индии считается божественным порядком.

— Да, это не нами придумано. Вопрос не в том, чтобы всех смешать в винегрет. А в том, чтобы те, кто волею судьбы остаются внизу, имели достойную жизнь и возможность подниматься выше благодаря социальному лифту. И чтобы те, кто оказался наверху, были этого достойны.

«Было огромное чувство ответственности за судьбу страны»

— В Казанской губернии в начале XX века жила дворянская семья Молоствовых, им принадлежало поместье Долгая Поляна. Известно, что Владимир Молоствов, будучи предводителем дворянства, в годы революционных событий выступал перед рабочими, пытаясь объяснить им, что речь идет не о разделении благ, а о квалификации. Он говорил, что у дворянства есть квалификация управлять страной, потому что они были этому обучены. Тогда его словам никто не внял, более того, по дороге домой с собрания он погиб при странных обстоятельства.

— Основной принцип в воспитании и жизни дворянина был таков — кому много дано, с того много спросится. Сейчас с некоторым изумлением читаешь про элитарные школы, в которых иногда непонятно что творится. Но даже если там ничего ужасного не происходит, у них совершенно другая установка — «кому много дано, тот может делать все, что хочет, тому все позволено». Не знаю, откуда они это взяли. В русской культурной традиции такого не было. В нашей стране всегда было иначе: дворяне строго воспитывали своих детей в этическом плане.

У дворян было совершенно особое отношение к службе. Потому что они считали, что имеют право принимать участие в управлении государством. При том, что поклонников действующего царя часто бывало не так много. Они критиковали и Александра, и Николая. Но это неважно — один царь, другой царь, главное: «Есть Россия, есть государство, за которое я отвечаю». Было огромное чувство ответственности за судьбу страны. Это, к сожалению, тоже ушло.

— Но речь идет все же не обо всех представителях дворянства, а именно о лучших из них?

— Может быть, это историческая шутка, но говорилось, что то, что мы называем русской культурной элитой — это было примерно 200 семей. Конечно, это большие семьи. Но, тем не менее, на всю Россию это немного, поэтому очень легко было их уничтожить. Конечно, дворянство было разное. Были люди малообразованные, не очень хорошо воспитанные. Хорошее общество — это выражение употребляли и Карамзин, и Пушкин, и Одоевский, имея в виду людей образованных, воспитанных и порядочных. Пушкин говорил, что хорошее общество может быть не только в высшем кругу, а везде, где есть люди честные, образованные и порядочные.

— Есть такое понятие как «дворянская честь». Что оно обозначает?

— Это очень широкое понятие. Можно его, конечно, трактовать как чисто формальные вещи, из-за которых, к сожалению, часто случались дуэли. Но главное в том, что дворянин защищал свое человеческое достоинство. Причем это было даже у детей. Их учили, что нельзя позволить себя оскорблять и нельзя оскорблять другого. Пушкин говорил: «Предел низости — оскорблять и не драться». То есть если ты кого-то оскорбил, будь готов встать под пулю на дуэли. Тогда люди знали, что из-за недостойного нечестного поступка можно быть убитым, поэтому вели себя осторожно. За этим следовали чисто бытовые привычки. Честерфилд учит своего сына: если нанесено прямое оскорбление, тогда иди на открытую ссору. Но из-за каждого косого взгляда требовать сатисфакции было смешно и глупо. Поэтому поведение было сдержанным: человек воспитанный как бы не замечает того, что его должно раздражать.

Но, конечно, их не унижали так, как унижали людей в последующие эпохи. Они не привыкли к оскорблениям. На них не кричали, я уж не говорю про какие-то страшные вещи. И, конечно, они не привыкли, чтобы их оскорбляли вышестоящие. В советское время существовала правильная поговорка: нервный — это тот, кто кричит на начальство, а тот, кто кричит на подчиненных — не нервный, а хам. В дворянском обществе оскорблением считались такие тонкие вещи, на которые сегодня, возможно, не обратили бы внимания.

Я в свое время консультировала журналистов, которые снимали документальный фильм о дуэлях. Авторы фильма никак не могли понять: «Наталья изменила Пушкину с Дантесом?» Я говорю: «Нет». «Что же тогда?» «Ее репутация была поставлена под сомнение». «Из-за этого на дуэль? Так ведь убить могли!» И убили. Это сегодня трудно понять. И невозможно объяснить, почему нелепа версия, что Дантес пришел на дуэль в кольчуге. Дантес был человек ничтожный. Но если бы он пришел в кольчуге, опытные секунданты бы это заметили, и он был бы просто выброшен из общества, это была бы гражданская смерть. Но сейчас это не понятно. Что значит «выброшен из общества»? Люди вокруг воруют, обманывают, жульничают, и все им подают руку…

«Эти люди вели абсолютно безнадежную борьбу, прекрасно понимая, что она безнадежна»

— Как такое обостренное чувство собственного достоинства отражалось на повседневном этикете?

— Этикет был формальным выражением этих этических постулатов. Поэтому когда сейчас учат каким-то внешним приемам, это мало что дает. Ведь все эти правила в конечном счете имеют под собой целое мировоззрение. Почему нужно пропускать женщину вперед? Почему нужно вставать, когда женщина с тобой говорит? Почему нужно вставать, когда с тобой заговорит старший по возрасту? — Чтобы выразить уважение. Детей учили: не садись на лучшее место, не бери первым лучший кусок. Вообще, человек воспитанный причиняет очень мало беспокойства окружающим. И хорошее воспитание было призвано упростить отношения между людьми. Чичиков и Манилов, которые долго топчутся перед дверью, стараясь пропустить другого — это люди невоспитанные.

Конечно, с таким чувством собственного достоинства жить в этом мире труднее, чем без него. Это вопрос философический: как настраивать людей — чтобы им жилось как можно легче или чтобы они жили достойно? Сейчас, конечно, чаще встречается установка: делай так, чтобы тебе было как можно легче и лучше. Это один стиль воспитания. Но у дворян был совсем другой. Приведу пример. Я как-то выступала в школе. Передо мной прошло много разных докладчиков, и они говорили, на мой взгляд, всякую ерунду. Когда очередь дошла до меня, я была очень зла и сразу спросила у родителей: «Есть ли что-нибудь, что для вас дороже благополучия ваших детей?». Они сказали: «Нет». Я сказала: «А вот для них было». И в этом принципиальная разница.

— Это объясняет, почему зачастую главы дворянских семей шли на смерть, несмотря на то, что если бы они отступились от своих принципов и пошли на сотрудничество с советской властью, их родственникам жилось бы намного проще. Они, судя по всему, руководствовались таким принципом: кем же вырастут мои дети, если они будут видеть, как их отец или мать предали свои идеалы?

— Да, конечно. Я видела последнюю кинопостановку «Белой гвардии» Булгакова. Чудовищная постановка, но я честно ее посмотрела, чтобы знать, о чем говорить. Речь не только о бытовых деталях. Авторы фильма не поняли самого главного: что эти люди вели абсолютно безнадежную борьбу, прекрасно понимая, что она безнадежна, но они не могли ее не вести, потому что для них это было единственно достойное поведение. Они не рассчитывали ничего получить, не рассчитывали выиграть, но они продолжали бороться, потому что иначе они не могли жить.

— Такое поведение основано также на вере в Бога, в то, что есть иной мир, где восторжествует справедливость?

— Многие дворяне были людьми религиозными. Но они не очень много писали об этом и не делали сильный акцент на религиозном воспитании. В основном, конечно, они были христиане, но для многих это была просто дань традиции. Как Пушкин писал Чаадаеву: «Почему наши священники не вхожи в хорошее общество? Потому что они носят бороду». Это была шутка. Но смысл ее в том, что священники были другого культурного уровня. Другая ситуация у католических священников: по европейским романам мы знаем, что кюре всегда был вхож в лучшее местное общество. У нас же в культурном отношении это было несоизмеримо. Но, как считают, в XX веке наметился некий союз интеллигенции с религией, появляются такие мыслители как отец Павел Флоренский, который был высочайшего интеллектуального уровня. Стало многое меняться, но… Беда была еще в том, что церковь являлась официальной частью государства, что очень плохо. Она выполняла во многом репрессивные меры, существовала духовная цензура, от которой очень страдали писатели и поэты. То есть этот разрыв между образованным обществом и церковью был обусловлен российской историей, и причиной тому послужили нововведения Петра Первого.

Роль религии в дворянской среде часто играло искусство, поэтическое переживание традиции. Дворяне могли не быть правоверными православными, не ходить на все церковные праздники, но эта сфере их интересовала, и через искусство они к этому выходили.

«Их не баловали: легкая одежда, прогулки в любую погоду, спорт»

— Современные люди зачастую представляют дворян изнеженными созданиями. Каковым было физическое воспитание дворянина?

— Это представление далеко от реальности. И в учебных, и в военных училищах была очень суровая подготовка. Академик Берг еще до революции окончил морской корпус, был гардемарином. И он говорил, что после такого обучения ничто в жизни никогда не казалось ему трудным. Например, в ноябре в Петербурге их заставляли прыгать в Неву в полном обмундировании с ружьями и выплывать. Все дворянские мальчики должны были уметь ездить верхом, уметь стрелять. Часто шли войны, и было много возможностей туда попасть. Существовали дуэли, а значит, нужно было уметь себя защитить. Известно, что Пушкин брал с собой на прогулку трость, полость которой была залита свинцом, при этом он все время ее подбрасывал и подхватывал — так он тренировал свою правую руку, чтобы она не дрожала, наводя пистолет.

В лицее — самом привилегированном учебном заведении — мальчиков учили грести, стрелять, ездить верхом. У них была обязательная гимнастика, прогулки в любую погоду. Особым шиком считалось одеваться легко в мороз. И сам император Александр Первый на свою ежедневную прогулку в Петербурге в любую погоду всегда выходил в одном мундире и треугольной шляпе.

Девушек тоже воспитывали строго. Они ездили верхом, обучались танцам, которые были очень сложными. Их не баловали: легкая одежда, прогулки. Они были закаленными физически.

— В книге вы приводите пример с женами декабристов, которые поехали за своими мужьями в ссылку, и говорите, что это не было чем-то из ряда вон выходящим в то время.

— Физические испытания были для них не самыми страшными. Во время войн в XVIII и начале XIX века очень часто офицеры везли в обозах всю семью, чтобы с ней не разлучаться — и жен, и детей. Условия в военных лагерях были далеки от роскоши, но тем не менее так поступали и Суворов, и Кутузов.

Среди дворян считалось неприличным жаловаться. У моей тети была подруга, которая до глубокой старости сохраняла ясность ума. Она, в частности, рассказывала историю, которая является образцом дворянского воспитания. Ее дочь была замужем за военным, они жили в разных городах, переезжали. И как-то во время одного из переездов внучек отправили пожить к бабушке в Ленинград. Внучки были двойняшки, восьмиклассницы. И вот, вспоминала их бабушка, одна говорит: «Я устала». Другая: «Я плохо себя чувствую». Бабушка потерпела это дня три, потом посадила их и сказала: «Так, если кто-нибудь заболел, ложитесь в постель, я вызову врача. А если нет, чтобы я никаких «устала» больше не слышала».

— В своей книге вы приводите более страшные примеры из воспоминаний Кати Мещерской, которая в 12-летнем возрасте мужественно справлялась со слезами и жалобами, когда они с матерью оказались в полной нищете.

— В тяжелой, мягко выражаясь, советской жизни детей все время готовили к тому, что в будущем их жизнь будет замечательной. Но дворян готовили к тому, что жизнь будет тяжелой. И действительно, есть ли человек, у которого в жизни не бывает каких-то тяжелых испытаний, потерь близких, неудач, разочарований? Их готовили к тому, что все это будет и что нужно все это перенести мужественно, не теряя своего достоинства.

Многие выдержали, когда настали самые страшные времена. Но не все, конечно. Я не говорю, что все поголовно дворяне были такими. Мы говорим о лучших людях. Но дело в том, что если в обществе есть представление о норме, то, хотя и не все до нее дотягивают, общество держится на определенном уровне. А когда нет представления о норме, то все рушится.

— Сейчас это представление есть?

— Нет, никакого. И мы видим результат.

— А можно отследить, когда это представление о норме начало рушиться?

— Во время работы в Пушкинском фонде мы часто обращаемся к журналам и газетам начального советского времени. И все замечают, что даже в самые страшные 30-е годы еще можно увидеть эти лица… Эти люди еще жили. А потом… У нас в университете был замечательный профессор, он поступил в университет в 1921 году и вспоминал про свои студенческие годы. Тогда уже была советская власть, но преподаватели были все еще те, досоветские. И он рассказывал о замечательных университетских традициях, о стиле отношений преподавателей и студентов. А в конце лекции, на которой я была, он говорит: «Когда я рассказываю об этом, всем это так нравится. А ведь теперь я профессор. А я так отношусь к своим студентам, как ко мне относились? Нет, не так. А можно к ним так относиться? Нет, нельзя». Почему? Потому что они другие. И с ними так нельзя.

«В массе своей интерес к дворянству поверхностный: «Ах, какое платье! Ах, какое имение!»»

— Кажется, что вместе с потерей дворянской культуры были утеряны и семейные традиции.

— Конечно, дворянская семья была основой жизни ее членов. И по всем мемуарам мы видим, что для дворянского ребенка дом — это Эдем, обитель счастья. У меня сохранились фотографии моих далеких предков еще до революции. Большая семья, сестры съезжаются вместе летом, и невозможно понять, кто чей ребенок, дети сидят на коленях у мамы, тети, дяди. Я помню их рассказы. Все это исчезло. Очень трудно было это сохранить. Многие люди просто погибли. Была выставка в Москве «500 лет Дому Муравьевых», и там я познакомилась с дальними родственниками, увидела чудесные семейные фотографии: под абажуром в гостиной, на даче. И подписи: погибли в 17-м году, погибли в 18-м году. Очень многие погибли, многие уехали, 200 тысяч одних белых офицеров выехало, не родились их дети, их внуки и правнуки. Я уж не говорю про ссылки и лагеря… А скольких людей сломали! То есть им пришлось отказаться от своих принципов. У нас говорили про одну сотрудницу, которой сейчас уже нет на свете, что она всю жизнь искореняла в себе свою интеллигентность, чтобы не выделяться.

Когда в советском фильме появлялся герой, который дарил женщине цветы или не дай бог целовал руку, то знали точно, что это агент спецслужб. В лучшем случае — вор-рецидивист. Потому что положительные герои были всегда хамоваты. Мой папа, который в детстве все это застал, донес до меня частушку про стиль новых отношений, которой, видимо, интеллигенты отводили душу: «Я тебя, дуру, лопатой в шутку огрел по спине. Крикнувши: «Черт полосатый!», ты улыбнулася мне».

Отголоски старой семейной традиции дошли и до меня. Мои родители и семьи моих двоюродных братьев и сестер проводили вместе много времени. Снимали любительские фильмы, ходили в походы, играли. Мы с моей троюродной сестрой говорим иногда, что нам казалось, что это была нормальная жизнь. Но это были, оказывается, осколки разбитого вдребезги, уходящая натура. Я помню, когда ко мне из института приходила домой подруга, она говорила: «У тебя семья как в кино». Мы по вечерам вместе ужинали, обсуждали, что было у каждого в течение дня, делились, шутили, слушали вместе музыку, телевизор могли посмотреть, не все подряд, а какой-то фильм или концерт. Я вообще не понимала, как можно, если ты прочитал интересную книжку, не начать теребить остальных: «Прочитайте тоже!». Мама была очень хорошая хозяйка, но когда попадалась хорошая книжка, то папа говорил: «Ну, ребята, сегодня ужина не будет, мама читает». Какой-то ужин она, конечно, все равно сооружала, но она читала. Это и дает общность, есть о чем поговорить. Летом на даче в дождь играли в стихотворную чепуху, все ужасно хохотали. Будучи взрослой, я попыталась так развлечь своих друзей, ничего не получилось, потому что никто рифмовать не умеет.

И дети всегда могли присутствовать при общении взрослых. Нас никогда не выгоняли. Знаю, что во многих семьях от детей скрывали политические проблемы. От меня — никогда. Причем, я не помню, чтобы мне кто-то говорил, что об этом нельзя рассказывать в школе. Я как-то сама догадывалась и все знала.

— Сегодня заметен интерес к дворянской культуре — об этом свидетельствуют и фильмы, которые снимаются о том времени, и различные балы, и уроки по этикету, и многое другое. Как вы оцениваете это?

— В массе такой интерес очень поверхностный. Это, скорее, интерес к красивой жизни: «Ах, платье, ах, бал, ах, именье! Вот мне бы так!». А то, как дворяне жили на самом деле, мало кому понравится — такое самоограничение, такие требования к совести, достоинству, чести, долгу перед государством. Вот это не вызывает желание подражать, потому что это очень трудно.

А фильмы — это, как правило, ужасно. Лучше бы они не брались за это. Чудовищный фильм — «Последняя дуэль» про Пушкина. Я его посмотрела только потому, что обещала дать свои комментарии журналистке. Кошмар. «Белая гвардия» Булгакова — невозможно. Они не похожи на этих людей. С другой стороны, откуда им знать? Честерфилд пишет: «Если ты спросишь, как нам усвоить то, что ни я, ни ты не можем ни назвать, ни определить, я тебе скажу: наблюдая». А когда некого наблюдать, когда все уже ушли… И мы видим насколько легко молодые английские актеры играют аристократов, они абсолютно естественны, натуральны. Потому что у них это не ушло из реальной жизни, иногда они просто как с портретов сошли. Недаром они так хорошо поставили нашу «Войну и мир», потому что им легко это играть, они знают, как это было и есть. А у нас с этой задачей не справляются даже прекрасные актеры…

«Они ничего не смогли бы сделать, если бы остались»

— Часто русских дворян обвиняют в том, что они не боролись, что они бросили страну и уехали…

— Основное качество аристократа — храбрость и простота. И говорить о том, что они не боролись… Знаете, есть такая поговорка — против лома нет приема. Что они могли сделать, когда с ними играли не по тем правилам, по которым они жили? Я не говорю сейчас про ответственность царского правительства, это другое дело. А вот люди, которые ни в какое правительство не входили, что они могли сделать?

Знаете, в перестройку известная экономист и журналист Лариса Пияшева на одной свободной телевизионной дискуссии как раз об этом сказала: «Я сама всегда обвиняла дворянство, интеллигенцию в том, что они так быстро сдались, уехали и бросили страну. А теперь я их понимаю, одна мысль: бежать». Они ничего не смогли бы сделать, если бы остались. Потому что сколько угодно примеров того, что сделали с теми, кто остался. За это их винить нельзя.

— Что сегодня собой представляет русское дворянство?

— Дворянство как сословие уничтожено. Остались отдельные люди. Это уже совершенно не то. Многие на Западе, кто-то здесь. Но их нельзя называть дворянами, и умные люди никогда так себя не называют. Потомки дворян — да. Когда-то я познакомилась с князем Гагариным, который был предводителем Петербургского дворянства. В перестройку начались разговоры, что все может вернуться к дореволюционным порядкам. Но он был очень ироничный, умный человек и говорил: «Ну, какой я князь? Это смешно!» Ведь он и фамилию-то свою получил после перестройки, потому что всю жизнь скрывался. И он рассказывал, что помнит свое детство, какие-то подозрения, что что-то с ними не так, что нужно таиться, бояться. Конечно, в поведении его что-то такое сохранилось, он был человек обаятельный, остроумный, воспитанный. Но это отдельные люди, которых все меньше и меньше. И сказать, что это русское дворянство, нельзя. Потомки.

— Если отойти от таких обозначений как «дворянство», «аристократия» и взглянуть просто на те качества, которые мы так ценим в лучших представителях этого сословия, то возникает вопрос: можно ли в современных условиях воспитать подобного человека, или среда не подходящая?

— Наверное, можно, если поставить себе такую цель и постараться. Я иногда читаю детям лекции, им очень нравится слушать про дворянское воспитание. Те наши русские аристократы говорили, что они никому не подражают, потому что подражать им было некому. Я говорю детям: «Вам тоже некому подражать. Тем, кого сегодня называют знатью, подражать не нужно ни в коем случае. Вам остается быть самими собой». Немножко нужно, конечно, поменять акценты. Развить чувство собственного достоинства. Я всегда говорю детям: если вы выработаете в себе чувство собственного достоинства, унизить вас не сможет никто.

Конечно, не нужно только предаваться ностальгии. Что мы можем сделать сейчас? Все зависит от конкретных людей, если они ставят перед собой задачи. Особенно если такая счастливая ситуация, что муж и жена одинаково думают и хотят соответственно воспитать детей. Конечно, многие вещи ушли в прошлое. Но какие-то вещи, которые касаются нравственных принципов и поведения, можно возродить. Это тяжелый труд. Вверх карабкаться вообще труднее, конечно, чем спускаться. Но я думаю, что люди, которые хотят, многого могут добиться хотя бы для своих детей, друзей. А в масштабе страны, боюсь, что ничего нельзя сделать, ибо для этого нужно было бы объединить усилия многих и многих людей. Но в масштабе личности можно попробовать. В конце концов от тебя зависит, чем ты руководствуешься в своем выборе.

— Ольга Сергеевна, для наших читателей расскажите, пожалуйста, как вы связаны с русским дворянством.

— Через папу. Кого-то из родственников я еще застала в живых. Я была поздний ребенок для отца. Моя тетя была намного старше его, и она в 1917 году окончила гимназию, помнила все. Другая моя тетя закончила Смольный, много перенесла — и тюрьмы, и ссылки, но сохранила в себе удивительные качества. Я просто обожала слушать их рассказы. Люди были образованные, рассказывали хорошо. Потом я стала филологом. Если бы не рухнула советская власть, вряд ли бы мне разрешили издать книжку про воспитание дворянина. Меня подруга уговорила: «Что ты все рассказываешь? Напиши книжку».