Рустам Арифджан: «Свобода слова ограничивается главным редактором — его трусостью и смелостью»

«У нас была рубрика, которая называлась «Березовский должен сидеть в тюрьме»

— Вы проработали в большом количестве авторитетных изданий и, наверно, стоит начать именно с этого...

— Для кого-то я их слишком часто менял. Знаете, я из такой породы людей, если мне становится не интересно, как бы это ни было прибыльно и успешно, я ищу место, где мне было бы интересно. Может быть с задачами посложнее, но чтобы было интересно. Мне хочется создавать что-то новое, а не идти уже по проторенному пути и почивать на лаврах. Мне охота создавать новый продукт — это как путешествие. Путешественник не только нашел место, где замечательно, дошел до него и лег под дерево, он хочет уехать в новую страну и новый город. Так и мне — хочется попробовать не просто в новом издании, а в новых сферах — и на телевидение, и в интернете, и на радио или уехать поработать в другой город — я даже в Воркуте был.

— Вы работали в газете «Версия». Как вы думаете, вам удалось реализовать там все намеченные планы?

— Вы знаете, отчасти да. Нужно было создать первый политический таблоид, и мы его создали. Так что если говорить о журналистских планах — да, удалось. Если говорить о планах выше — у нас была рубрика, которая называлась «Березовский должен сидеть в тюрьме». Но мы этого не добились. Я считаю его гениальным мошенником — его не удалось посадить ни другим людям, ни власти не удалось. Хотя про прессу часто говорят, да мы и сами любим говорить, что СМИ — это четвертая власть. Мы не власть. Наша задача — информировать общество, освещать те или иные проблемы. Но в плане решения проблем нам не удалось, мы многих проблем не решили. Мы не победили коррупцию в стране, потому что мы не можем ее победить — это должна делать власть, прокуратура. Мы должны писать об этом, выявлять, где кто ворует, кто распиливает бюджет, ведет неподобающий образ жизни. Но уничтожить коррупцию мы, конечно, не смогли. Сделать так, чтобы вокруг не было воров и казнокрадов мы тоже не смогли. Но, во всяком случае, старались обращать на эти темы внимание. Если представители власти в лицо врали — мы тоже об этом писали. «Версия» была новым типом еженедельника, и мне кажется, что что-то удалось сделать.

«У нас была рубрика, которая называлась «Березовский должен сидеть в тюрьме». Но мы этого не добились. Я считаю его гениальным мошенником — его не удалось посадить ни другим людям, ни власти не удалось». Фото 15min.lt

— Потом на рынок пришел «Коммерсантъ», и ему удалось остаться на плаву, а «Версии» нет. Как вы думаете, почему? Чего не хватило «Версии»?

— Я мог сказать, что может быть меня не хватило. Я же ушел оттуда. Но я скажу скромнее — изменились обстоятельства. «Версия» была расследовательской газетой в то время, когда, как нам казалось, по тем или иным причинам не очень хорошо работали органы, которые должны заниматься расследованиями: Следственный комитет, прокуратура, МВД и ряд других силовых структур. Это было заметно.

Когда ситуация изменилась и прокуратура, следственные органы стали заниматься своей основной работой, необходимость в расследованиях отпала. Зачем этим должна заниматься группа журналистов, мы слабее государства. Это во-первых. Во-вторых, «Версия» на рынке была успешна одна со своими расследованиями. Но когда у нас появилось много последователей, особенно в регионах, появились газеты «Секретные материалы» и тому подобные, и, может быть, читатель немного от этого устал. Ведь «Версия» была газетой для рассерженного горожанина. В момент возникновения «Версии», мы все помним 90-е годы. Когда вокруг люди беднели, чиновники воровали, как хотели, отдельные бизнесмены богатели. И человек был рассержен. До этого сформировался средний класс из людей, которые стали жить сносно. Люди почувствовали вкус денег, вкус комфорта, удобства. И эти люди были рассержены. Первые билборды «Версии», которые были вывешены в Москве, звучали так: «Кто виноват? Читайте газету «Версия». Потом пришла новая власть, Путин — человек, одна из главных заслуг которого, что он старается честно говорить с людьми и честно отвечать на вопросы, которые их волнуют. Вина предыдущей власти была не в том, что Борис Николаевич много выпивал и вел себя иногда смешно. Мне кажется, он очень часто лукавил с людьми и говорил неправду. Это раздражало.

Поэтому это еще и наша потребность — повторять за Путиным и другими газетами. Просто бери и печатай выступление Путина — зачем нужны журналистские расследования. Следователи Путина сами находят и все расследуют. А если еще не нашли — то все равно найдут и накажут. Поэтому нам оставалось либо просто подпевать власти, либо уйти с рынка, потому что мы перестали пользоваться популярностью.

Наверно, с точки зрения маркетинга потребность в таком издании, как «Версия» в начале века уже прошла. Можно было жить на исторических расследованиях о шпионах, но в этом Юлиан Семенов успешно поднаторел в своих роман, кинофильмах — в исторических расследованиях и расследованиях шпионской деятельности против России и Советского Союза. А в актуальных расследованиях и разоблачениях, разгребании грязи потребность общества на какое-то время исчезла. Мы же оказываем услуг нашему населению — предоставляем продукт, товар, который нужен нашим читателям, покупателям. Но потребность в журналистских расследованиях в начале 20-х отошла на второй план. Люди опять стали жить состоятельно, им опять стало больше интересно развлекаться, читать про Киркорова, Пугачеву и детей Галкина, чем про то, что кто-то ведет себя плохо.

«У меня есть товарищ Володя Яковлев, я его считаю потрясающим медиа-менеджером. Он создал «Коммерсантъ», но тем самым и убил советскую журналистику». Фото tjournal.ru

«Яковлев создал «Коммерсантъ», но тем самым и убил советскую журналистику»

— Вы хорошо видели, как происходила трансформация советской журналистики в современную. Расскажите об этом?

— У меня есть товарищ Володя Яковлев [основатель, первый главный редактор, генеральный директор и владелец Издательского дома «Коммерсантъ», — прим. ред.], я его считаю потрясающим медиа-менеджером. Он создал «Коммерсантъ», но тем самым и убил советскую журналистику.

Вообще, русская журналистика, в отличие от американской, английской журналистики, основывается на традициях русской беллетристики. Она литературна и в ней очень важно, каким слогом она написана, насколько изящна. В советской журналистике многое было написано между строк — но это и понятно. Напрямую, жестко писать многие вещи люди не могли, не хотели или просто боялись.

Поэтому появилась такая классическая журналистика, как у Анатолия Аграновского. Он писал, скажем, о том, как в Москве устроена канализационная система. И он писал огромными буквами «Система виновата». Читая между строк, понимаешь, что он имеет в виду не только канализацию, а вообще ситуацию в стране. Советская журналистика была между строк, больше внимания уделяли изящности написанного, литературности, а не журналистским фактам. Яковлев больше всего уделял внимания фактам — у него журналисты были добытчиками фактов. Также сидели специальные люди — их называли рерайтерами, но я бы перевел это слово, как переписчики. Они переписывали сухой и емкий материал в качестве фактов и излагали его в более литературной форме. Сам корреспондент, добытчик фактов, этим не занимался. То есть произошло перераспределение обязанностей.

Рядом с нами в «Коммерсанте» работал Глеб Пьяных. Вы его наверно знаете, он вел программу «Максимум» на телевидении. Глеб — решающий добытчик фактов. Правда, он может залезть в кому-то в кабинет и достать целую папку с материалами, но открыв папку и начав читать, он мог ничего в этом не понять или внятно изложить. Я не хочу обидеть Глеба — он хороший парень, и Яковлев обижал его, когда так говорил. По-моему, он все сможет сделать. Другой пример — мы все вместе работали в «Собеседнике» – и я, и Яковлев, и Глеб Пьяных, и Дима Быков. Вот Диму Быкова читаешь и все оторваться не можешь, читаешь, но знаешь, что все высосано из пальца.

Людей, умеющих интересно излагать, стало мало. Мне не близка идеологическая позиция моих друзей из «Новой газеты». Не очень близка, хотя это мои товарищи и мы вместе работали в «Комсомолке». Но мне не нравится их идеологическая и политическая позиция, невозможно стоящему журналисту ходить вокруг Кремля и бросать туда комья грязи. Они когда-то оттуда попадут в тебя.

«Я у них много чему учился, ведь не только у великих старших, но и у своих коллег надо учиться. Сейчас и у Колесникова, и у Охлобыстина, и у Дуни Смирновой можно многому научиться». Фото vladnews.ru

Меня поиски плохого только в одном месте раздражают. Есть другие инстанции, мы и сами, знаете, делаем много чего неправильно. Но, тем не менее, у них остался стиль, когда они пишут, начиная от заголовка и до композиции материала, до подбора слов, до расстановки абзаца — все правильно, все, как нас учили великие журналисты — Инна Павловна Руденко в «Комсомольской правде», Василий Михайлович Песков, у которого было среднее образование, но когда он выстраивал материалы, это легко и понятно читалось. Вот этого не осталось. Мы стали быстро писать, как американцы, растеряв свою русскую — я не говорю советскую, манеру письма.

Расследователями были и Короленко, и Пушкин. История пугачевского бунта у Пушкина — это пример расследовательской журналистики. Чехов писал о состоянии медицины и больниц на острове Сахалин — это все была расследовательская журналистика. С каким вкусом, с каким смаком все это написано. Вкусно читать. Но мы все это растеряли. «Коммерсантъ» в какой-то момент понял, что немного не туда ведет журналистику, и тот же Яковлев создал не очень нужный с точки зрения его понимания журналистики журнал «Столица», в котором все было посвящено вкусным материалам. Это было лучшее время в моей жизни, когда я работал в журнале «Столица» — он тогда собрал всех, кто по его мнению писал хорошо.

Туда он пригласил и Андрея Колесникова, который сейчас знаменит своими репортажами о деятельности Владимира Владимировича Путина, где все написано достаточно вольно и с большим юмором. Там работал очень интересный человек и мой товарищ Иван Иванович Охлобыстин, Авдотья Андреевна Смирнова — Дуня Смирнова, она была сценаристом. Вот с такими людьми было счастье работать, мы пытались нащупать, восстановить тот русский стиль журналистики, немного с юмором, чуть свободной, я бы сказал стильной журналистики. Это было лучшее издание, где я работал, просто потому что рядом со мной за соседними столами сидели эти уникальные люди. Мне было чрезвычайно интересно и, надеюсь, им со мной тоже. Я у них много чему учился, ведь не только у великих старших, но и у своих коллег надо учиться. Сейчас и у Колесникова, и у Охлобыстина, и у Дуни Смирновой можно многому научиться.

«Свобода слова не ограничивается кем-то сверху, она ограничивается главным редактором»

— Интересно ваше мнение по поводу свободы слова. Сейчас многие говорят, что ее ограничивают, и число запретных тем растет. Как вы сами думаете?

— В последние годы, будучи главным редактором, я самый большой гонитель свободы слова. Я всегда говорил своим журналистам, что они абсолютно свободны, вы не должны ничего бояться, вы должны писать самые смелые статьи на самые смелые темы, вы должны снимать самые смелые репортажи и делать самые смелые интервью для радио. Это не просто ваше право, это ваша обязанность. Вы не должны ничего бояться, не должны быть ничем ограничены. Ограничен я, как главный редактор, я буду бояться за вас, я за вас отвечаю, даже в суде. Отвечает не автор материала, а главный редактор, поставивший его в номер.

Свобода слова не ограничивается кем-то сверху, она ограничивается главным редактором — его трусостью и смелостью, его мудростью или ее отсутствием. Знаете, можно поставить скандальный материал и запороть издание — сделать так, чтобы оно больше не выходило, и нажить большое количество врагов. В этом виноват редактор, он должен быть гибким, понимать, для чего это делает — чтобы было больше шума или пользы.

«Дело не в том, что он развлекается с девушками, а то, что он министр юстиции и таким образом поощряет этот вид деятельности, как сказал недавно Путин, женщин с пониженной социальной ответственностью. Это, во-первых. А во-вторых, развлекался он в сауне, которая принадлежала бандитам». Фото rosov.ru

— Как вы думаете, сейчас число запретных тем растет? Или это тоже зависит от редактора?

— Это зависит от редактора. В одних изданиях резонансные темы появляются, а в других нет — все зависит от редактора, что он считает запретной темой, а что не считает. Я, конечно, всегда старался объяснить своим журналистам: представьте себя на месте человека, о котором вы пишите. Если вам неприятно, что о вас такое написали, если вы вторгаетесь в его личную жизнь и перечисляете женщин, с которыми он общался за всю свою жизнь, если вы начинаете считать деньги в его кошельке, а это его деньги. Если у вас нет доказательств, что это не честные, украденные деньги — то не пишите, если есть — то пишите.

У каждого человека есть свои честь и достоинство, не надо это оскорблять, не надо унижать человека — это запретная тема, не надо лезть в личную жизнь человека, в его постель — вы же не хотите, чтобы с вами так поступили, вы не должны так писать. Мы как-то написали о министре юстиции, который развлекался в сауне с девушками. Мы даже секретно сняли пленку и показали ее в одной из своих программ и написали об этом. Главное было не то, что он развлекается с девушками — я не знаю, был он женат или нет, но даже если женат, это дело его и его жены. Но меня убедили и мы дали и в эфир этот материал, и в газете. Ребята убедили меня, сказав: знаете, вы тут не правы. Дело не в том, что он развлекается с девушками, а то, что он министр юстиции и таким образом поощряет этот вид деятельности, как сказал недавно Путин, женщин с пониженной социальной ответственностью. Это, во-первых. А во-вторых, развлекался он в сауне, которая принадлежала бандитам и была сделана на бандитские деньги. И был при этом министром юстиции. Это аморально, об этом надо говорить, что человек не имеет права быть прокурором. Поэтому эту тему я не считаю запретной.

Если писать о каком-нибудь оппозиционере, о том, как он проводит время — это неправильно, это запретная тема. Или взять обычного человека, похождения которого описываются – зачем? Зачем вы лезете к этому человеку, в его личную жизнь? Я считаю, что эта тема запретная.

— Как раз по поводу запретных тем и скандалов. Вы же в свое время ушли из «Версии» после того, как «Альфа-Групп» выиграла суд...

— Я ушел не из-за «Альфа-Групп» и не потому что мы проиграли им суд. Я ушел из-за своей позиции по поводу одного конкретного журналиста — Олега Лурье. Он написал этот материал, ссылаясь на письменное заявление, которое тогда сделал депутат Госдумы, бывший заместитель генерального прокурора господин Илюхин. Мы выиграли два обычных суда у «Альфа-Групп», но проиграли Арбитражный. Не знаю, каким образом, но в Арбитражном суде это письменное заявление Илюхина, на которое ссылался журналист, отказались приобщить к делу. Владелец и один из учредителей газеты «Версия» сказал, что был против, чтобы мы брали Лурье на работу и попросил его уволить. Учредитель может просить главного редактора — мы тратим его деньги. Он может попросить и сказать, что мне не нравится, как пишет этот журналист, и я не хочу, чтобы он работал на предприятии, которое принадлежит мне. Это аргументировано. Он тогда сказал, что этот журналист ему не нравится, и он не хочет, чтобы его брали на работу.

Я спросил: почему? Я считаю, что Лурье хороший журналист, и я за него отвечаю. Я сказал, чтобы он привел мне факты, которые аргументировали бы его увольнение, и я уволю Олега Лурье через несколько часов. Если тебе нужно, чтобы я нашел факты его неправильного поведения, дай мне две недели, я найду эти факты, и сам его уволю. Но он сказал, что раз ты отвечал за него, значит отвечай до конца. Я написал заявление с просьбой уволить меня, потому что если материал написан не правильно, если журналист проявил некоторую смелость, то его за эту смелость надо увольнять? Увольнять нужно главного редактора, который поставил этот материал.

«Я написал заявление с просьбой уволить меня, потому что если материал написан не правильно, если журналист проявил некоторую смелость, то его за эту смелость надо увольнять? Увольнять нужно главного редактора, который поставил этот материал». Фото vrsoloviev.com

Если я поверил человеку, я ему доверяю — значит, он у меня работает. Если не доверяю, но он настаивает, чтобы работать у меня — значит надо увольнять. Я написал заявление об увольнении. Я всегда старался о людях, с которыми работаю, заботиться и защищать. Я не могу перевалить всю ответственность на журналиста, а сам сидеть в хорошем кабинете. Какой тогда я главный редактор, если боюсь за свое кресло и не защищаю своих людей. Я должен их защищать. Поэтому здесь речь идет не о запретности тем, а об отношении к своим работникам. Надо думать, с кем работаете — это как в хоккее. Вы стоите на воротах, в вашей защите плохо играют, но вы последний, кто защищает от того, чтобы ваш соперник не забил гол. Здесь я просто не стал перекладывать свою ответственность как редактор на отдельного журналиста. Меня и уволили, что, я считаю, было справедливо. Был бы я учредителем, я бы точно также сказал главному редактору — если ты отвечаешь за журналистов, так отвечай не только на словах, но и на деле.

«Мне очень трудно и сейчас понять рекламодателей, которые будут размещать свою рекламу на мусульманском канале»

— Если говорить о ваших других проектах, вы участвовали в создании мусульманского канала «Аль РТВ». Расскажите, какова судьба канала и имеют ли право на жизнь такие нишевые проекты?

— Здесь такая ситуация, о которой сказал Медведев в Крыму — денег нет, но вы держитесь там, крепитесь. Знаете, денег нет, но мы держимся. Создание телевизионного канала — это очень дорогостоящее удовольствие, дороже, чем газета и тем более журнал, чем сайт. Мы не то, чтобы, создавая все это, не рассчитали, сколько в будущем нам понадобится денег, мы не высчитали финансовую схему, где мы будем брать эти деньги. Это касается не только мусульманского канала, но и православного «Спаса», учредителем которого является никто иной, как Русская православная церковь, Московский патриархат — достаточно не бедная организация. У канала «Спас» тоже финансовые трудности.

Вы замечаете, как много на Первом канале развлекательных, я бы сказал кричащих программ, где все идет на крики, сенсации, скандалы. Они привлекают внимание аудитории, рекламодатель видит, что у них растет рейтинг и вкладывает туда деньги. Мне очень трудно и сейчас понять рекламодателей, которые будут размещать свою рекламу на мусульманском канале. Для этого нужно делать специальные рекламные ролики, за которые надо отдельно платить. У мусульманского канала есть много ограничений. Вы видите, очень много рекламных материалов на нашем российском телевидении — достаточно в строгом обществе, я не говорю, про другие страны. Очень много эксплуатируют женскую привлекательность, сексуальность. Это недопустимо на мусульманском, религиозном канале. Такого у нас не было. Надежда, что спонсоры, государство будет давать достаточное количество денег, чтобы такие каналы существовали, не оправдалась. Тогда еще было время, когда деньги у банков, у отдельных меценатов были, государство могло тратить деньги на эти проекты. Когда денег стало мало — стало сложно выдержать.

Мы работаем, как продакшн студия — снимаем фильмы, программы и размещаем их на других каналах. Например, на центральном азиатском телевидении мы по грантам делаем достаточно интересные программы для мусульман, которые не являются гражданами России, но живут здесь и работают. На крымскотатарском телеканале «Милли», который выходит в Симферополе, мы размещаем исторические программы, программы об актуальной политике, о положении мусульман в России. Это мы делаем тоже на гранты и для них это новый материал. Как говорил Медведев, держимся, пытаемся не утонуть. Но на телеканал просто нет денег и найти их достаточно сложно. Это не значит, что мы не общаемся с бизнесменами, с государствами.

Мы пытались найти меценатов среди крымских татар, ездили к вам в Казань, пытались разговаривать о возможности, опираясь на татарский бизнес. Местом его базирования является город Казань, как центр ислама в нашей стране, мы так считаем. Мы разговаривали с людьми, с администрацией президента Татарстана, с муфтием Татарстана Камилем хазратом Самигуллиным. Но телеканалу нужно много денег и сейчас найти в стране такие деньги трудно. Я не считаю, что невозможно, но трудно. Иншаллах, как говорят мусульмане, дай бог придут сытые времена.

«Мне очень трудно и сейчас понять рекламодателей, которые будут размещать свою рекламу на мусульманском канале. Для этого нужно делать специальные рекламные ролики, за которые надо отдельно платить. У мусульманского канала есть много ограничений». Фото islam.ru

Телеканал «Спас» из Екатеринбурга, казалось бы, из провинции, но он достаточно успешен. Нашелся бизнесмен Малофеев, который тратит свои деньги на этот канал. У меня нет претензий к бизнесменам, я знаю, как им тяжело эти заработанные деньги отдавать. И я их понимаю: почему он должен свою личную прибыль тратить не на своих детей, не на их образование и обучение, а на телеканал, газету или что-то другое. Я их понимаю, они не обязаны это делать. Это предмет его доброй воли, его интереса к жизни. Но пока людей, которые готовы дать на мусульманский телеканал, я найти не могу.

«Ленур Ислямов, неплохой человек и бизнесмен, который, на мой взгляд, сошел сейчас с ума»

— Расскажите о последних годах своей деятельности? Чем вы занимались в Крыму?

— Вы знаете, что Крым вошел в состав России. До этого в Крыму был телеканал ATR, который принадлежал Ленуру Ислямову. Неплохому человеку и бизнесмену, который, на мой взгляд, сошел сейчас с ума. Это происходит в силу разных причин. В тот момент канал вещал, он был достаточно оппозиционно настроен к самому факту вхождения Крыма в состав России. Я как человек, который не выбирал Россию и в момент образования Российской Федерации жил и работал на территории России, в Тюменской области. С первых дней существования РФ я был гражданином России, это моя страна, поэтому я был «за» вхождение Крыма в состав России. Для меня это радость, это выгода для меня, для крымских татар, потому что там, на Украине они одиноки. Украина провозгласила одну страну, один народ, один язык, одну веру. Россия страна многонациональная, у нее есть опыт взаимодействия с другими этносами.

Россия — федеративное государство, а Украина — унитарное. Поэтому я ставил себе целью объяснить это крымским татарам с одной стороны с помощью крымско-татарского, пусть и оппозиционного крымской власти, телеканала АТR, с другой стороны мне хотелось, чтобы телеканал остался, чтобы его не закрывали. Мы общались с руководителями канала, хорошие журналисты, хотя и специфические. Но я их тоже понимаю — они выросли в Украине, получили образование в украинской школе, в украинских вузах. Для них родина — Украина, как для меня Россия. И сейчас говорить будьте как я, за Россию — это заставлять их совершать что-то неправильное, на мой взгляд. Но объяснять им все выгоды от вхождения в состав России, я считаю, было правильным. Мы пытались удержать их от глупых шагов, от резких поступков, которые привели бы к закрытию телеканала. Но, к сожалению, от закрытия телеканала мы их удержать не смогли, но с другой стороны, никаких грубых выступлений, пока мы там были, они себе не позволяли. У нас не было ни спутникового, ни кабельного эфира. И владелец канала Ленур Ислямов, в то время вице-премьер Крыма, пообещал нашим учредителям, что выведет АТR на спутниковое телевидение, договорится пакетом. Поэтому мы сотрудничали — часть программ мы делали для АТR, часть АТR делала для нас. У них были свои мощности, у нас были некоторые свои мощности. Наши учредители даже оплачивали программы, которые они делали для нас, давали в пользование аппаратуру, потому что у них ее не хватало, и они же не будут отрывать от себя и делать что-то для нас.

К сожалению, отношение АТR и местной власти достигло такой степени неприятия друг друга, что местные власти сделали все, чтобы закрыть этот телеканал. Я думаю, что скорее всего этот антагонизм даже не между каналом и властью, а лично у Ленура Ислямова. Говорят, он вошел в конфликт с руководителем республики Сергеем Аксеновым. Знаете, какими бы выдающимися способностями не обладал Ленур, он все равно работал заместителем, вице-премьером Сергея Аксенова. Он перестал с ним взаимодействовать, и, как мне один раз объясняли, он улетел без спроса в Казань. Я Ленуру говорю: смотри, если бы твой заместитель тебя не послушался и взял куда-нибудь своевольно улетел, ты бы тоже его уволил. Его уволили, каналу тоже досталось. Он разговаривал с главой республики на повышенных тонах. В любом регионе, какой бы он ни был, даже не такой революционный, как Крым, если владелец канала открыто враждует с главой республики, области или края, долго телеканал не продержится. АТR закрыли.

«К сожалению, отношение АТR и местной власти достигло такой степени неприятия друг друга, что местные власти сделали все, чтобы закрыть этот телеканал. Я думаю, что скорее всего этот антагонизм даже не между каналом и властью, а лично у Ленура Ислямова». Фото openrussia.org

Когда наше правительство попросило помочь в деятельности этого канала, я прилетел туда и стал сам создавать ток- шоу, вести программы и передачи, заниматься креативной деятельностью. Дело в том, что когда канал создавался, его хотели сделать как «ТНВ-планета» — песни, пляски, татарская речь. И такой канал действительно нужен для развития крымско-татарской культуры, языка. Если бы Ленур Ислямов АТR в силу тех процессов, которые происходят в его мозгу, перевел в Киев и не сделал канал с украинской пропагандой на крымско-татарском языке. Он влияет на крымских татар, его там смотрят. Понятно, что ведется активная пропагандистская работа по одурманиванию крымско-татарского населения, которому все процессы объясняют с точки зрения Украины.

— Вам стало плохо во время эфира на телеканале?

— Вести ток-шоу — это большое напряжение. Зрителям, которые звонили в прямом эфире, очень не нравилось, что я веду программу на русском языке. Я это делал сознательно и объясню почему. Мой родной язык — русский. Я получил образование на русском языке. Среди крымских татар благодаря влиянию украинских властей, телеканала АТR были сильно пущены ростки национализма. И все эти обвинения о том, почему я говорю на русском, мне начали уже надоедать и часть эфира я пытался говорить на русском, а часть на татарском языке. Мозг этого не выдержал, тем более в студии было жарко. Сразу после эфира я пошел к генеральному директору, у меня были претензии по работе телеканала. И я на эмоциях пошел с ним разговаривать. Мы с ним в хороших отношениях, но не все, что он делает, мне нравится как профессионалу. Все-таки у меня опыта побольше, чем у него, и я все это начал высказывать тоже на крымско-татарском языке. Это случилось сразу после разговора. К счастью, у меня хватило силы воли и я не упал во время прямого эфира. Потом стала заплетаться левая нога, я сразу упал и мне вызвали скорую.