Дворяне Казанской губернии: «В ответе за все, что вам дано»

Чувство избранности и чувство ответственности

После прочтения небольшой книги О.С. Муравьевой (потомка знаменитого дворянского рода, ученого-фиололога) «Как воспитывали русского дворянина» отчасти становится понятно, чем нас сегодня так привлекает русская дворянская культура. Как пишет исследователь: «В прошлом веке в России встречались люди, поражающие нас сегодня своей почти неправдоподобной честностью, благородством и тонкостью чувств. <…> Дворянство являлось сословием привилегированным и служивым одновременно, и это рождало в душе дворянина своеобразное сочетание чувства избранности и чувства ответственности». Сегодня, благодаря советской идеологии, мы знаем множество примеров дурного поведения русской аристократии. С этим можно было бы согласиться, если бы не оставшиеся в истории России примеры жизни представителей дворянства, вдохновляющие и сегодня чистотой своих идеалов, претворенных ими в жизнь.

Одним из таких примеров в Казанской губернии XIX—XX веков стало семейство Боратынских. Это была одна из самых известных и любимых семей Казани того времени: потомки русского поэта, идеалисты, люди искусства, общественные деятели. В советские годы информация об этой семье уничтожалась из архивов, и вот только последние десятилетия воспоминания Боратынских о тех пережитых ими страшных годах в Казани начинают переводиться и издаваться. Больше года назад открылась для посещений отреставрированная семейная усадьба Боратынских в центре города. В ней разместился музейный комплекс.

Они полагали, что можно совершить революцию мирным путем — с помощью образования и просвещения

Поэт Евгений Боратынский родился не в Казани. Но, женившись на казанской девушке, он периодически приезжал сюда по делам полученного в приданое поместья Каймары вблизи города. Поселиться в Казани решил его младший сын — Николай. Он купил в городе дом, в стенах которого протекала жизнь трех последующих поколений казанской ветви Боратынских. Дом был не только местом рождения, взросления и ухода из этого мира многочисленных членов семьи. Он, по воспоминаниям современников, был центром культурной и общественной жизни губернии.

До нас дошли подробные описания жизни двух последних проживавших в Казани поколений Боратынских. Они отражены в книге Ольги Боратынской «Канун Восьмого дня», где она с помощью художественной формы романа погружает читателя в мир своей семьи.

Итак, на стыке XIX и XX столетий главой семейства был внук поэта — Александр Николаевич Боратынский. Его жена Надежда рано покинула мир, и после этого он всего себя посвятил воспитанию детей и общественной деятельности. Детей у него было трое — Дмитрий (1892—1932), Ольга (домашние звали ее Лита) (1894—1991) и Александр (в домашнем кругу — Алек, 1900—1919).

Все члены семьи получали блестящее образование и были склонны к наукам. Александр Николаевич окончил Училище правоведения и многие годы служил предводителем дворянства Казанского и Царевококшайского уездов (должность неоплачиваемая и трудоемкая), был депутатом Госдумы. Его очень ценили в обществе за то, что он никогда не отказывал в помощи всем, кто к нему обращался за душевной или материальной поддержкой. Причем шли к нему люди со взглядами всего политического спектра. При этом Боратынские занимали срединную позицию между революционным и консервативным движениями. Они полагали, что можно совершить революцию мирным путем — с помощью просвещения.

Сам Александр Николаевич немало сделал для народного образования в губернии. По его настоянию был принят закон о Всеобщем двуклассном образовании, он курировал Учительскую семинарию. Он, как представитель поколения Боратынских, руководствовался идеалами высокого предназначения человека и общественного служения, поэтому вдохновлял учителей ставить себя на место другого и жертвовать своими личными интересами. Если человек стремился получить образование, расширить горизонты, повысить статус, Александр Николаевич делал все для него: с его помощью многие одаренные крестьяне-самородки получали образование.

Ольга Боратынская пишет: «У папы от 9 до 12 были приемные часы. Ежедневно человек десять или больше сидели вдоль стен на длинных ореховых скамьях с высокими резными спинками, под рядами итальянских гравюр. Среди них были официальные лица, как секретарь дворянства или члены земства с портфелями на коленях, но главное — просители. Среди просителей было много знакомых лиц, потому что, если они уж раз пришли, то периодически возвращались год за годом. Многие из них постепенно входили в нашу жизнь, потому что для них придумывались какие-то специальные обязанности, какая-нибудь работа. Так, Люба Меркутова появилась у нас в доме оттого, что раз ее мать пришла к папе как просительница. Любе было 12 лет, когда ее отец, мелкий чиновник, и ее старшая сестра, один за другим, умерли от чахотки. На тощую пенсию было невозможно прожить с шестью детьми, одной из которых была Люба, способная, умная девочка со склонностью к истеричности. И папа привез ее к нам в дом. Она жила у нас до тех пор, пока не окончила гимназию».

Для детей их отец был примером. Дмитрий, старший сын, восторгался всякой «первоклассностью» — «будь то в музыкальном инструменте, в ружье, в стихотворении, в призовой лошади или в том, как приготовлено какое-нибудь кушанье». Главной его страстью было управление — как бы сейчас сказали, менеджмент. Лита пишет: «Мечты его о будущем были просты и ясны. Папа признавал его редкие коммерческие способности и вообще предполагал вскоре предоставить ему ведение всего сложного хозяйства… как только он кончит университет, женится и поселится в поместье». После женитьбы он собирался отстроить новый дом, заняться дорожным строительством, улучшением народного хозяйства, решить в земстве вопросы ввоза иностранных машин и их производства в России, планировал открыть школу механиков. Именно качества управленца позволили Дмитрию, который стал впоследствии офицером и участником Белого движения, дожить при советской власти до 1932 года: в условиях нехватки кадров его привлекали к работе над разными проектами.

Все Боратынские занимались литературной деятельностью, но чаще всего это была поэзия домашнего круга, не претендующая на высокий профессионализм. Эти слова нельзя отнести только к Лите, среднему ребенку в семье. Она обладала подлинным литературным талантом и с высокой художественностью рассказала о себе и своей семье в двух автобиографических книгах, написанных в эмиграции — «Канун Восьмого дня» и «Белый путь. Русская Одиссея 1919—1923» — это пронзительные воспоминания о той уникальной атмосферы заботы, любви и понимания, которая царила в ее семье и которая была разрушена в годы революции. Книгам этим еще предстоит найти читателя в России, поскольку их начали издавать только в 2000-х. С 11 лет Лита писала стихи, публиковалась, получая хорошие отзывы критиков. Так она сама пишет о себе юной: «Я чувствовала, что у меня призвание. Да, я хотела выйти замуж и иметь детей, но это было не все. Не то чтоб что-нибудь делать, а что-то понимать — было моим стремлением; понять, что такое, наконец, «моя тема», чего она от меня требовала. То, чего я хотела от человека, за которого выйду замуж, была творческая настроенность, способность отвлеченно мыслить, эстетическая чуткость». Ольга вышла замуж за гусара знаменитого Павлоградского полка Кирилла Ильина. Несмотря на свои юные годы, он был участником Первой мировой войны, а в годы Гражданской войны стал подполковником Белой добровольческой армии.

Алек, младший сын, одаренный как музыкант и художник, создал церковный хор, с малых лет занимался живописью, его учителем был художник А.И. Фомин, который в советские годы стал профессором киевского художественного института. Алек погиб в первые годы Гражданской войны в возрасте 19 лет. Однако о нем всегда говорили, что он — гений. «Старшие часто обращались к нему со сложными вопросами. Не то, чтобы все его ответы были необычайно мудры и блестящи. Иногда он ничего не говорил или просто отвечал: «Не знаю», но он впитывал в себя ваш вопрос, поглощал его с такой силой, как высохшая земля поглощает долгожданный дождь. И иногда это было большей помощью, это больше значило, чем если бы он сказал что-нибудь замечательное», — писала Лита.

Как традиционно было принято, семья Боратынских являлась расширенной. Вместе с молодым поколением жила бабушка, мама отца — ее называли Grand Maman Noire (Черная бабушка) — Ольга Александровна, урожденная Казембек, дочь известного ученого-востоковеда, профессора Александра Казембека. Это была харизматичная личность, энергичная, умная. Жизнь казанского дома Боратынских была её жизнью. Она вошла в дом как жена сына поэта, когда он только купил его, молодой хозяйкой. А в 1918 году она умирает в то же время, когда дом реквизируют.

Еще одним жителем дома была старшая сестра Александра Николаевича — Екатерина Николаевна. В молодости тетя Катя, как звали ее дети, тоже писала, сочиняла, печаталась, однако после смерти жены брата она взяла на себя ведение его хозяйства, оставив все мысли о собственном браке. «У нее самое узкое из всех Боратынских лицо и лоб самый высокий. Она говорит, что дурна как смертный грех, но это неправда.… Она также называет себя старой девой, но она совсем не старая», — пишет Лита в воспоминаниях о детстве и добавляет, что для нее «тратить на себя деньги, которые она сама не заработала и на которые такая-то бедная семья могла бы прожить месяц — было преступленье».

Все старшие Боратынские считали своим долгом делать что-то для народа, как-то оправдать свое высокое положение в обществе. Однако особенно выделялась в этом стремлении другая сестра Александра Николаевича — Ксения. Она вышла замуж за человека-самородка, крестьянина села Бирюли, Архипа Кузьмича Алексеева, которого, по просьбе брата, подготовила к поступлению в университет. Ксения говорила: «Я верю вместе со Львом Николаевичем Толстым, что наша обязанность — это снизить наши потребности до крестьянского минимума. Наша жизнь отравлена «излишествами».

Кому много дано — с того много и спросится

Как пишет Ольга Муравьева, одним из принципов дворянской идеологии было убеждение, что высокое положение дворянина в обществе обязывает его быть образцом высоких нравственных качеств. На рубеже веков постулат о нравственной высоте дворянина постепенно преобразовался в чисто этическое требование: «Кому много дано, с того много и спросится». Эти слова не уставал повторять своим сыновьям великий князь Константин (поэт К. Р.) уже в начале XX века. Как говорит исследователь, решающая установка в воспитании дворянского ребенка состояла в том, что его ориентировали не на успех, а на идеал: «Быть храбрым, честным, образованным ему следовало не для того, чтобы чего бы то ни было (славы, богатства, чина), а потому что он дворянин, что ему много дано, потому что он должен быть именно таким. (Резкая критика дворянства дворянскими же писателями обычно направлена на тех дворян, которые не соответствуют этому идеалу, не выполняют своего предназначения)».

Из поколения в поколение в роду Боратынских передавалась история о том, что какой-то их польский предок был знаменитым полководцем и героем, и с тех пор среди его потомков было много храбрых рыцарей и даже святых. В XVII веке один из членов этой семьи приехал в Россию и женился на русской, и с тех пор представители рода искали все больше знаний и духовного развития, чтобы передать его следующему поколению. «И папа объяснил, что все это значило для нас: и Дима, и я, и маленький Алек должны сознавать, что мы унаследовали «культуру», то есть то, чего лишены многие другие дети, которые не хуже нас, а может быть, и лучше. Столько для нас было сделано, что если мы будем плохо себя вести, если мы будем ленивыми, жадными, трусливыми, то это мы будем больше ответственны, чем многие другие. «Вы отвечаете за все, что вам дано, — и он строго погрозил нам пальцем, — вы должны будете служить людям и вашей родине», — писала Лита.

У Боратынских было два дома. Один из них — загородное имение в Шушарах, в 20 верстах от Казани. Дом окружал сад, где располагался летний театр, в котором ставили пьесы, и посмотреть эти любительские представления приезжали знакомые, родные, сходились крестьяне. Вот как описывает Лита этот дом в один из приездов: «Запах благородно стареющего дерева, старых бумаг, постепенно обращающихся в прах, но обмываемых дыханием сада, старинных книг, застоявшихся в шкапах библиотеки. Стулья в стиле ампир в их растрескавшейся сафьяновой обивке, лестница, по перилам которой мы всегда в детстве съезжали, широкий подоконник за диваном, где были сложены наши теннисные ракетки, мячи и какие-то старые трапеции. Все летние дни нашего детства жили, спрятанные в этих вещах, живые, нетронутые временем. …Бюсты Пушкина и моего прадеда на книжных шкапах; на письменном столе, принадлежащем прадеду, — его малахитовая чернильница...».

Но большую часть года Боратынские проводили в городском доме на улице Большой Лядской. Этот дом называли «Боратынкой», а между родственниками существовало другое название — Серый дом — за выкрашенные в серый цвет стены. Как пишет в своем дневнике Ксения Боратынская, это был дом «хоть и невзрачный, но стильный; деревянный одноэтажный особняк с мезонином, с двумя флигелями и двумя большими тополями у каждого флигеля. Но внутри дом большой и красивый. …большой зал с колоннами, хорами и лепным потолком, на котором между узорами красовался герб Боратынских: собачья голова в корзине и на щите три реки: Сава, Драва и Прут».

«Наша зала! Ряд хрустальных люстр, белые колонны, высокие лепные потолки с нашими гербами, темные портреты вдоль стен… »

Для трех поколений Боратынских этот дом был почти что живым существом. «Наша зала! Ряд хрустальных люстр, белые колонны, высокие лепные потолки с нашими гербами, темные портреты вдоль стен… Блестящая черная крышка концертного рояля. Для нас эта зала была центром вселенной. Земная ось проходила из мировых недр прямо в середину этой комнаты, где паркет был выложен звездой под самой большой, средней люстрой. Сущность всего на свете, всех стран, морей и рек, всех дорог, всех творцов и творимого ими, царей, правителей и их народов, вся человеческая кипучесть где-то на периферии втекала сюда, в этот центр жизни, в эту залу. Все, что имело значенье, случилось здесь: наше прошлое было здесь и прошлое наших предков», — писала Лита.

Этот дом всегда был открыт для людей. Если днем сюда приезжали просители, и в нем стоял деловой шум, то вечером, принося «шум споров и музыки, разговоры о прочитанных книгах, о России и ее будущем, о ницшеанстве, о толстовстве, о религии», его наполняли «всегдашники» — как называли слуги завсегдатаев, близких друзей и родственников. Лита напишет о них позднее: «Политические и религиозные взгляды у этих людей были разные. Однако самое важное в их жизни было одно и то же: их связывала неутолимая жажда знать, для чего они живут».

Во второй части материала на примере семьи Боратынских мы расскажем о том, как казанцы пережили годы революционных потрясений, о том, как изменился город после разрушения привычного уклада жизни, и о гибели и вынужденной эмиграции членов знаменитого рода.

Использованные материалы: Ольга Ильина-Боратынская «Канун Восьмого дня» (Казань, 2003); Ксения Боратынская «Мои воспоминания» (Москва, 2007).

Благодарим за помощь Музей Е. Боратынского, филиал Национального музея Республики Татарстан (научного сотрудника Елену Скворцову).