Повесть о «железном» Минтимере: административный кошмар августа 91-го, шествие «Иттифак» и Шахрай в толпе

И настал еще один весьма знаменательный день в жизни страны — 19 августа 1991 года.

Рассказывает Минтимер Шаймиев: «Мы с Борисом Ельциным договорились встретиться накануне подписания Союзного договора в Москве — 19 августа в 16 часов — и поговорить еще раз с глазу на глаз. Он мне сам позвонил, кажется, в субботу, перед своим отлетом в Казахстан «на денек». С Нурсултаном Назарбаевым, президентом Казахстана, у них складывался свой сугубо доверительный альянс. Зная мою позицию по Союзному договору, спросил меня, остаемся ли мы на своей позиции или надо будет искать какую-то иную форму решения этого вопроса. Мол, со всеми договорился, а с Татарстаном ясности нет. Вот Борис Николаевич и предложил обсудить этот вопрос еще раз 19 августа. Он сказал также, что помимо этого хотел бы встретиться со всеми руководителями автономных республик накануне подписания Союзного договора. Но до этой общей встречи намерен был со мной пообщаться отдельно. Я пожелал ему мягкой посадки.

В любом случае звонок президента России меня обнадежил. Я был намерен заявить, что Татарстан Союзный договор подпишет. Со второго захода…

В воскресенье вечером сел на поезд и поехал в Москву.

На другой день рано утром только разместился в номере «Президент-отеля», бреюсь, и тут — звонок. Председатель Верховного Совета Башкортостана Рахимов на проводе, он тоже приехал в Москву:

— Ты знаешь, что в стране происходит?

Я не знал. Включил по совету Рахимова телевизор. Из окна «Президент-отеля» увидел, как по улице движется военная техника. А потом услышал дикторов. ГКЧП, говорят. Что еще за наваждение?

Оказалось, что в нашей стране — не какой-то «банановой», а вот тут, рядом с отелем и Красной площадью, — творится самый настоящий путч. Что же произошло? Набрался терпения, сел, стал слушать «Заявление советского руководства».

Звоню Ельцину — на работу. Дежурный сообщил, что он на даче, в Архангельском. Трубку снял Геннадий Бурбулис. Я ему сказал, что у меня назначена встреча с Борисом Николаевичем на 16 часов. Хочу, мол, уточнить: состоится? Бурбулис ответил: «Минтимер, ты же видишь, что творится. Мы сейчас работаем над обращением к народу, и ни о какой встрече речи быть не может… Но о твоем звонке я Борису Николаевичу передам, конечно...»

Вот такая ситуация. Помолчали. После небольшой паузы Бурбулис спросил, слышал ли я заявление ГКЧП и что по этому поводу думаю. Слышал, говорю, но ничего определенного пока сказать не могу. Вот, договорились с ребятами встретиться в Кремле, посоветоваться. Сейчас собираюсь, еду… «Хорошо, — сказал тогда Бурбулис, — поезжай в Кремль и передай всем, что Ельцин сегодня с ними не сможет встречаться. Да, а как насчет нашего заявления с осуждением ГКЧП — присоединяешься?».

«Но я же не знаю, о чем там пишется, — сказал я Бурбулису. — Мне поэтому трудно судить… Хорошо бы сначала прочитать заявление...»

Текст, как я понял, в тот момент еще не был готов. «Ничего, — говорит Бурбулис, — скоро все будет известно. Прошу поддержать!»

Вот такой случился у нас разговор с ближайшим соратником Ельцина».

«Оказалось, что в нашей стране — не какой-то «банановой», а вот тут, рядом с отелем и Красной площадью, — творится самый настоящий путч». Фото Михаила Козловского

Тем временем в Москву подтянулись другие руководители российских республик. В одиннадцать утра все встретились в Кремле, там размещался Верховный Совет СССР. Никто ничего толком не понимал: почему какой-то ГКЧП взял на себя всю власть в стране? Спросить было не у кого: Горбачев, заверяют, болен. Ельцин не на рабочем месте. Что же сказать людям по приезде в свои республики? Подумали и решили идти к Анатолию Лукьянову, председателю Верховного Совета СССР. Он-то должен быть «в курсе».

Рассказывает Минтимер Шаймиев: «Сначала Лукьянова не было на месте. Пошли к Рафику Нишанову, председателю Совета национальностей Верховного Совета СССР. Его тоже в кабинете не оказалось. Заглянули в приемную председателя Совета Союза Верховного Совета СССР, бывшего редактора «Известий» Ивана Лаптева — и он отсутствует. Прямо какое- то наваждение!.. Но ведь к кому-то нам надо было попасть?! Пока думали, подъехал Лукьянов и тут же нас принял.

Что происходит, спрашиваем, что нам делать? Он отвечает: «Сам не знаю, что творится в стране». Это его слова. Потому что, как нам тогда объяснил Анатолий Иванович, сам он только накануне поздно вечером прилетел из Костромы — там освящали православный храм, ну и его пригласили… Давайте, говорит, я свяжусь с Павловым, тогдашним премьер-министром СССР. Позвонил Лукьянов Павлову, но и того на месте не оказалось. В приемной ответили, что премьер будет только под вечер, а пока отдыхает, очень устал. «А может, Янаев у себя?» — рассуждал вслух Лукьянов. И позвонил исполняющему обязанности президента СССР. Тот оказался на месте. Сказал: «Я приму, заходите». И все мы дружно пошли к Янаеву. Правда, перед тем как удалиться из кабинета, спросили Лукьянова: раз объявлено чрезвычайное положение, видимо, будет срочно созван Верховный Совет? Почти все мы были депутатами Верховного Совета СССР, и этот вопрос нас волновал в первую очередь.

Лукьянов слукавил, конечно. Ответил примерно так: «Да, вы правы, надо бы созвать Верховный Совет. Только сейчас пора отпусков, и я вот думаю — сумеем ли быстро собрать депутатов?» Таков был ответ председателя Верховного Совета СССР. Это потом уже стало известно, что никто никого собирать и не хотел.

Пришли к Янаеву. У него в кабинете были Стародубцев, Тизяков, Бакланов. Геннадий Иванович сидел за столом, выглядел кисло. Было видно, что он то ли не выспался, то ли что-то еще. Неважно смотрелся.

Мы сели за длинный стол и начали задавать мучившие нас вопросы. Янаев устало кивал и отвечал нехотя, словно каждое слово из него клещами тянули. Объяснил, что Михаил Горбачев действительно болен. Что к нему как раз сейчас отправляются люди — какие именно, мы так и не поняли. Можно было предположить, что кто-то из ГКЧП или медики, раз болен…

А пока, сказал Янаев, согласно Конституции СССР, всю полноту государственной власти ему приходится брать на себя. Сказал так и тяжко вздохнул. Чтобы, наверное, всем стало понятно, что это непросто и совсем не отвечает личным его устремлениям.

Тогда Юрий Спиридонов, глава Республики Коми, спросил: «Почему же нет медицинского бюллетеня о состоянии Михаила Сергеевича, народ же волнуется, ждет...» — «Да, — поморщился Янаев, — мы сейчас как раз думаем, как это сделать, в какой форме лучше...» Дословно.

Что оставалось нам делать — не верить? А на каком, собственно, основании? Конечно, выразили сочувствие по поводу болезни Горбачева. Кто-то заикнулся было насчет Союзного договора — все же готово, можно подписывать, как и хотели, но Янаев лишь вяло махнул рукой: какой еще договор, не до этого…

Тут мы и атаковали Янаева вопросами по другим насущным проблемам. Ведь каждый руководитель, пользуясь случаем личного контакта с первым лицом государства, всегда пытается решить свои региональные проблемы. Помню, кто-то из нас заговорил о недостатке запчастей, аккумуляторов и т.д. для уборочной техники.

Янаев крепко задумался: он явно не мог сразу сообразить, о чем его просят. Наконец, нашелся и рекомендовал ознакомиться с той частью обращения ГКЧП, где говорилось о сельском хозяйстве. «Все меры примем, не волнуйтесь, — сказал он нам на прощание. — А ваша задача сейчас: выполнять все наши предписания. Поезжайте домой, сохраняйте спокойствие, ждите дальнейших указаний. Да, и еще раз перечитайте обращение ГКЧП к народу», — посоветовал он. Первая полоса газеты «Правда»: там, как заверил нас Янаев, «сказано все». Секретарь Янаева доложил, что звонит Ельцин. Как мы поняли по их разговору, Ельцин просил, чтобы пропустили в Кремль его представителя для передачи Обращения «К гражданам России» президента РСФСР. Они договорились, пакет дойдет до адресата, то есть до ГКЧП».

Так и ушли из Кремля — ни с чем. Стало ясно, что никакого подписания Союзного договора в ближайшее время не будет, да и состоится ли вообще? В тот же день Янаев заявил «для прессы», что получил поддержку руководителей всех республик. Хотя мнения этих самых руководителей, которые сами пробились к нему, по поводу происходящего ни он, ни кто-то другой в принципе и не спрашивали…

Было о чем задуматься главам республик в тот бесконечно длинный, сумбурный день 19 августа 1991 года. Особенно после того, как было передано обращение к гражданам России, подготовленное в штабе президента РФ Бориса Ельцина. Действия ГКЧП в нем оценивались как «реакционный, антиконституционный переворот», а сам ГКЧП и его решения объявлялись незаконными.

Рассказывает Минтимер Шаймиев: «Ну а у меня в этот момент все мысли были о Татарстане. Почувствовал, что действительно необходимо вернуться как можно скорее домой. Казань и без всякого ГКЧП способна завестись с пол-оборота. А любое неосторожное слово из Москвы вообще могло стать искрой на пороховом складе, что грозило непредсказуемыми последствиями. Пока люди ждали подписания Союзного договора, надеялись на благоприятные условия для республики, отрицательные эмоции еще как-то сдерживались. Введение чрезвычайного положения могло оборвать тонкие нити благоразумия.

Мы приехали на места и начали получать указания, абсолютно исключающие друг друга. Телеграммы шли от Янаева с одним распоряжением и тут же от Ельцина — с другим, абсолютно противоположным по смыслу. Это был настоящий административный кошмар!»

19 августа вечером Минтимер Шаймиев уже был в Казани, а утром собрал Президентский совет. На этом совещании было решено, что никакие экстраординарные меры, связанные с требованиями ГКЧП СССР, в республике приниматься не будут. Не видели необходимости и в организации каких-либо дополнительных, чрезвычайных властных структур, хотя ГКЧП это потребовал. Договорились, что на территории республики действуют указания законно избранных органов власти и всенародно избранного президента Татарстана.

«Любое неосторожное слово из Москвы вообще могло стать искрой на пороховом складе, что грозило непредсказуемыми последствиями». Фото 1991.lenta.ru

Но ситуация постепенно накалялась. 20 августа татарская партия национальной независимости «Иттифак» организовала массовое шествие. Учитывая взрывоопасную обстановку, милиция выставила заслоны, дважды пытаясь воспрепятствовать этим непредсказуемым действиям разгоряченной толпы.

Рассказывает Минтимер Шаймиев: «Мы договорились, что мне нужно обратиться к народу Татарстана. Всю ночь работали над текстом. Утром его обнародовали. Потом меня стали обвинять, что обращение получилось гэкачепистским. Я считаю, что в такой ситуации каждый видел в этом обращении то, что хотел увидеть. Да, в тексте была ссылка на постановление ГКЧП, где говорилось о ситуации в стране. Но если ситуация была именно такой, что же делать? Гэкачеписты не врали, констатируя резкое падение уровня жизни подавляющего большинства советских людей, расцвет спекуляции и теневой экономики. Все это было горькой правдой, которую я посчитал нужным отметить и в своем обращении. Но главной задачей было — сохранить стабильность в Татарстане».

Если прочесть текст обращения сегодня, то понятно, что это была вполне адекватная реакция на непонятное и сумбурное политическое воздействие со стороны. Минтимер Шаймиев прямо призывал всех к выдержке и спокойствию: «Все мы, дорогие сограждане, должны осознать, что в этот критический час от нашей дисциплинированности и организованности, добросовестного труда на всех участках народного хозяйства зависят судьба всех и каждого, благополучие каждой советской семьи, мир и спокойствие в нашем многонациональном доме… Я призываю всех граждан Татарстана, независимо от национальности, беречь и крепить узы дружбы, решительно пресекать малейшие попытки национализма и шовинизма, попытки посеять межнациональную рознь».

Прямое обращение к народу Татарстана сыграло тогда свою положительную роль. Оно было услышано и понято народом. Республика избежала каких-либо серьезных социальных потрясений. Вот что было важнее всего.

Как известно, 22 августа стало ясно, что авантюра ГКЧП провалилась окончательно. Членов комитета и их ближайших помощников арестовали как государственных преступников. Президент СССР Михаил Горбачев оказался живым и здоровым; 24 августа он сложил с себя полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС и объявил о самороспуске Коммунистической партии Советского Союза. В тот же день Совет министров РСФСР взял на себя полномочия кабинета министров СССР. Одновременно Борис Ельцин подписал указ о запрете деятельности КПСС и Российской компартии на территории Российской Федерации.

Как сказал тогда Минтимер Шаймиев, главной политической фигурой страны за три дня жесткого противостояния стал Борис Ельцин. Зная характер Президента России, он понимал: эту победу из своих рук он уже точно не выпустит.

Народ республики в большинстве своем поддержал действия руководства республики. Но политики новой волны успокоиться не могли. Шаймиева и других руководителей республики начали обвинять в поддержке ГКЧП, в осуществлении каких- то незаконных решений путчистов. Началась самая настоящая травля. В отдельных средствах массовой информации по этому поводу был поднят немалый шум. В конце августа 1991 года, выступая на внеочередной сессии Верховного Совета СССР, Шаймиев отверг утверждение об участии руководства республики в осуществлении незаконных решений ГКЧП.

Рафаэль Хакимов: «Мы объявили суверенитет, с неимоверным трудом сделали первый шаг, и надо было держаться. А могло вмиг все закончиться. Шаймиев в этой ситуации думал о республике». Фото aif.ru

Рассказывает Рафаэль Хакимов (в то время советник президента Татарстана по политическим вопросам): «После ГКЧП на республику пошло грубое давление, нас обвинили в поддержке ГКЧП. Ссылались на текст обращения Шаймиева. Но в тексте речь не идет о поддержке ГКЧП, мало ли кто-то что-то углядел. Мы всегда защищали республику от любой опасности, нам было не важно, ГКЧП это или что-то другое… Мы объявили суверенитет, с неимоверным трудом сделали первый шаг, и надо было держаться. А могло вмиг все закончиться. Шаймиев в этой ситуации думал о республике. Вот основной посыл в этом деле. Остальное — мелочь».

Рассказывает Равиль Муратов (в то время заместитель председателя Совета министров Республики Татарстан): «19 августа 1991 года, когда по телевидению мы увидели путчистов, у Янаева дрожали пальцы, на что Минтимер Шарипович тогда отреагировал: «Трясущимися руками власть не берут». Эти слова стали основой его политического кредо: он никогда не шел напролом, все его шаги были тщательно продуманы, выверены, взвешены. Но когда ситуация требовала решительных действий, проявлялась железная воля и крепкая рука».

Силовое давление на Татарстан было организовано политиками нового центра, которые таким образом пытались скомпрометировать саму идею суверенитета Татарстана, его право на самостоятельную политику. За всем этим, как потом выяснилось, стояли такие фигуры, как вице-президент России Александр Руцкой и Руслан Хасбулатов, исполнявший в то время обязанности председателя Верховного Совета РСФСР. Руцкой сделал ряд некорректных заявлений в адрес республики, а Хасбулатов в конце концов прямо заявил, что российские власти «не остановятся перед роспуском парламентов, поддержавших ГКЧП, будь то Чечня или Татарстан».

Неосторожное слово, произнесенное в Москве зарвавшимся «защитником Белого дома», тут же вызвало бурю протеста в Татарстане. Партия «Иттифак» в тот же день выступила с политическим заявлением. Угроза Хасбулатова распустить наш парламент была расценена как грубейшее вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Националисты призвали всех граждан Татарстана встать на защиту суверенитета республики. И объяснили конкретно, как это следует делать: создавать на местах отряды гвардии, вооружаться, кто чем может, и, по сути, всерьез готовиться к боевым действиям…

На внеочередной сессии Верховного Совета Татарской ССР Минтимер Шаймиев заявил: «Нам следует оставаться спокойными и предпринимать взвешенные действия, направленные на достижение взаимоприемлемых договоренностей с Россией. В руководстве России достаточно зрелых, ответственных, по-настоящему демократических государственных деятелей...»

А вокруг здания Верховного Совета уже бушевал сорокатысячный митинг в защиту суверенитета республики. За его ходом внимательно наблюдал и государственный советник РСФСР Сергей Шахрай, который одновременно был еще и председателем Комитета ВС РСФСР по законодательству. В руках митингующих были плакаты: «Травля Шаймиева — месть за суверенитет!», «Руки прочь от народного Президента Татарстана!». В народе прошел слух, что Шаймиева якобы собираются арестовать по приказу из Москвы. За поддержку ГКЧП. А Шахрай вроде как прислан сюда на разведку. Мол, будет благоприятный момент, он подаст сигнал, и чуть ли не легендарная «Альфа» — спецподразделение КГБ СССР, переподчиненное российским соответствующим структурам, — явится задержать президента республики.

Шаймиев и Шахрай вышли на площадь Свободы, подошли к митингующим. Шахрая атаковали вопросами. «Да никакой я вам не москвич!» — не то оправдывался, не то заверял в своей искренности Шахрай и говорил, что в нем самом казацкая кровь, а значит, такая же врожденная страсть к свободе… «Шаймиева не трогайте!» — кричали из толпы. «А кто его может тронуть?» — говорил Сергей Михайлович. Улыбался, пытался шутить…

Рассказывает Сергей Шахрай (в то время государственный советник РСФСР по правовой политике): «Я помню свой приезд в Казань после путча в 1991 году, площадь Свободы… Все началось на сессии Верховного Совета Татарстана, в зале заседаний. Я выступил о позиции Центра, потом были другие выступления, причем больше в защиту руководства республики. А потом мне говорят, что на площади собралась огромная толпа. И настойчиво так предложили: пойдемте, посмотрите, послушайте, что народ говорит. Фактически вывели, вернее, вынесли в толпу.

Люди были очень возбуждены, потому что прошел слух, что российские войска стоят на границах республики. Этого ничего не было. Я, как тогдашний член Совета безопасности РСФСР, могу ручаться. Но у людей на площади было свое мнение.

В общем, момент был крайне напряженный. Пройти по площади мне не удалось — я только со ступенек спустился, сделал несколько шагов… Почему-то у меня было ощущение, что сзади был какой-то столб. Люди накинулись с вопросами. Много спрашивали, много кричали. Общая суть вопросов была такова: «Вот вы отвечаете за национальную политику в Российской Федерации, видите, как народ относится к вам, потому что наши с Россией отношения всегда сложные. Еще Иван Грозный четыре раза войска к Казани подводил, а потом нас оккупировал. А что вы собираетесь делать?»

Честно скажу, было очень страшно. Я говорю: «Сделаю все, что от меня зависит, хотя я не военный человек. Единственное, что не смогу сделать, так это вывести из Казани войска Ивана Грозного».

И тут начался хохот! Слышу, говорят: да он на татарина похож! И тогда пошел нормальный разговор.

Но мне кажется, тогда история распоряжалась сама, даже вот этот выход на митинг, на площадь, вопрос и найденный, несмотря на страх, ответ… Это все не случайно. Надо это понимать.

Но, повторю, кроме войск Ивана Грозного, и то только на словах, ничего не было. Варианты разрешения конфликта с Татарстаном, конечно, все рассматривались. Но тут было сразу понятно, что в Татарстане, кроме политического урегулирования, никаких иных методов использовать было нельзя.

А сюжет с ГКЧП очень быстро закончился, как-то его скомкали, потому что и республике нечем было гордиться в той ситуации.

19 августа 1991 года все лидеры наших республик, включая Татарстан, сидели в кабинете у «и.о. президента СССР» Янаева. Но оснований расценивать эту «временную политическую слабость» как какую-то реальную поддержку ГКЧП ни у кого желания не было, ни у Ельцина, ни у его команды. Это просто факт.

Действительно, республики не знали, что делать в августе 1991-го. Причем надо учесть, что в то время все республики РСФСР получили от Союзного центра право подписывать Союзный договор в качестве самостоятельных субъектов.

Мало кто помнит, что 9 апреля 1990 года и 26 апреля 1990 года Верховный Совет СССР принял два закона, которые поэтапно выравнивали права автономных республик с союзными в социально-экономической, культурной сферах. То есть процесс выравнивания статусов шел и без революций. Ельцин парафировал проект Союзного договора 17 августа перед поездкой в Казахстан, я был в его кабинете, когда он подписывал. Если бы не ГКЧП, то в составе обновленного СССР стало бы намного больше союзных республик. В обмен за повышение статуса двадцати автономных республик Центр хотел (Горбачев и его советники, особенно Георгий Шахназаров), чтобы в Союзном договоре исчезло право на сецессию, на свободный выход, чтобы не было этой мины замедленного действия в фундаменте государства. Это была политическая сделка, которая устраивала всех. За исключением тех, кто уже не видел себя в Союзе. Я в этот период уже был депутатом Верховного Совета СССР и видел, что в Совет национальностей на заседание приезжало семь, максимум восемь союзных республик. То есть здесь-то двадцать поднимают статус, а из пятнадцати прежних союзных восемь уже ушли. Шесть из них не участвовали в референдуме о сохранении Союза 17 марта».

Рассказывает Рафаэль Хакимов: «Тогда была очень напряженная ситуация. У федералов был список тех, кого надо было убрать «под шумок» с ГКЧП. Шахрай ходил по площади. Но он понял сразу, здесь не надо вызывать команду. А Хасбулатов прямо заявил: «Привезем вашего Шаймиева в Москву, в железной клетке». Но депутаты очень ясно выразились в защиту президента республики. У народа Татарстана хватило ума понять, что уберут Шаймиева — не останется ничего и от Декларации, вокруг которой все уже сплотились. На заседании Татарского общественного центра этот вопрос обсуждался жестко, решили поддержать Шаймиева».

Накал страстей постепенно спадал. И сессия Верховного Совета республики уже в более спокойной обстановке смогла продолжить свою работу. Депутаты официально признали, что Татарская ССР не поддержала государственный переворот. Действия Шаймиева в этот опасный непредсказуемый период, как президента Татарстана, были признаны разумными и оправданными.

Депутат Фандас Сафиуллин, бывший военный, выступил четко: «Любая крайняя позиция — поддержка ГКЧП полностью или решительное его неприятие — привела бы к крови в нашей республике. Любая крайность опасна. У нашего президента нет повода сказать матерям: «Простите меня, что не смог защитить ваших сыновей». Не пролилась кровь. Переворотов в Татарстане не было. <...> Требование отставки нашего президента — это первый этап демонтажа, разрушения нашего суверенитета. Скоро может подоспеть и требование «отставки» нашего народа».

Даже партия «Иттифак», сначала принявшая решение добиваться его отставки, вскоре передумала.

После провала путчистов, в сложнейшей экономической и политической ситуации, исполнительная власть республики должна была быть сильной и в то же время гибкой, мобильной. Но для того чтобы основательно заняться экономическими преобразованиями, надо было как можно скорее определиться с подготовкой Договора с Российской Федерацией. 16 октября 1991 года Шаймиев встречался с Борисом Ельциным, договорились о продолжении переговоров.

Укрепило дух еще одно событие: 29 ноября 1991 года над резиденцией президента взвился зелено-бело-красный триколор с продольными полосами — Государственный флаг Республики Татарстан, который воспринимался людьми как зримый образ суверенитета. Этот выбор одного из важнейших атрибутов суверенного государства был принят Верховным Советом республики. Кто-то в зеленой полосе усмотрел ярко выраженную религиозно-политическую подоплеку. А татарстанцы видели другое, объединяющее всех: зеленый цвет с древнейших времен обозначает жизнь, надежду, возрождение. Белый — это чистота, красный — зрелость, энергия, сила… Это были символы возрождающейся государственности Татарстана.

Книга «Минтимер Шаймиев» из серии «ЖЗЛ: Биография продолжается...»