В Качаловском театре замахнулись на Шекспира
После почти тридцатилетнего перерыва на сцене вновь шекспировская комедия
Вчера в БДТ им. В.И. Качалова давали премьеру — «Укрощение строптивой» Уильяма Шекспира. Режиссер из Санкт-Петербурга Игорь Коняев решил шекспировскую пьесу в жанре гротеска, возможно, с излишними фривольностями, впрочем, они были вполне допустимы в период создания комедии.
После длинного перерыва
При жизни Шекспира комедия «Укрощение строптивой» не ставилась, хотя последующая история постановок этой пьесы весьма богата. Стоит вспомнить фильм Дзефирелли с Элизабет Тейлор — Катариной или «Укрощение строптивой» в театре им. Ленсовета с неподражаемой, непостижимой Алисой Фрейндлих. Эту постановку казанцы видели, театр им. Ленсовета привозил ее в столицу Татарстана на гастроли.
Дуэт Фрейндлих — Дмитрий Барков (Петруччо) был темпераментен, музыкален, зажигателен. Вообще, «Укрощение строптивой» в постановке Игоря Владимирова был одним из первых и очень удачных советских если не мюзиклов, то хорошо сделанных музыкальных спектаклей.
Для постановки «Укрощения строптивой» в Качаловском театре был приглашен режиссер из Санкт-Петербурга Игорь Коняев, с одним из его спектаклей казанские театралы были знакомы ранее — это «Московский хор» по пьесе Людмилы Петрушевской в театре Льва Додина, который был в гастрольной афише питерцев. Стоит отметить, что это весьма глубокий, ироничный и стильный спектакль. Сейчас Игорь Коняев — главный режиссер театра оперетты в Санкт-Петербурге, что некоторым образом наложило отпечаток на его режиссерские пристрастия.
Само появление Шекспира на казанской сцене стоит только приветствовать — великий драматург давно не ставился в Качаловском театре. Одним из последних спектаклей была не очень удачная постановка «Двенадцатой ночи» около 30 лет назад, спектакль очень быстро сошел с афиши.
Шекспир коварен: при кажущейся простоте и даже некоторой приземленности его комедий режиссеру нужно не перейти ту грань, за которой «соленый» юмор Шекспира может оказаться пошлостью, а глубина, скрытая за комичностью ситуации, так и не будет прочитана. Увы, не все эти подводные камни сумел преодолеть Коняев.
История феминистки
Для постановки режиссер выбрал перевод Полины Мелковой, взяв полный вариант текста комедии и чуть разбавив его сонетом Шекспира в переводе Маршака. Впрочем, эта вольность (фрагмент сонета «Лгут зеркала») вполне органично вошла в ткань спектакля. По сути, в спектакле Коняева три фабулы: история, связанная с пьяницей Слаем (стильная, впрочем, как всегда, работа Марата Голубева), линия Катарина (Елена Ряшина) — Петруччо (Илья Славутский) и история замужества Бьянки (Эльза Фардеева).
Сценография решена более чем лаконично (сценограф Ольга Шаишмелашвили): сцена затянута черным сукном, в середине красный вращающийся павильон. Минимум реквизита, зато очень выразительные костюмы, заслуживающие отдельного внимания. Фантазия художника, правда, здесь заходит так далеко, что иногда хороший вкус изменяет, как, например, в первом костюме Катарины, но это частности.
Главная декларация режиссера ясна публике уже в ту минуту, когда зритель входит в зал. Занавес открыт, и мы видим надпись — цитату из Шекспира: «Весь мир — театр». И дальше мы попадаем в бурную стихию театральности, в которой не всегда разберешь, рассказывают ли нам историю укрощения Катарины или это всего лишь спектакль на эту тему, который разыгрывают бродячие актеры.
Уютнее всего в этой веселой комедийной сутолоке ощущает себя Илья Славутский, органичный, изящный, с внутренним камертоном, не позволяющим ему согрешить против хорошего вкуса. Грим актера прочему-то напоминает портреты Дон Кихота, как его любят изображать в иллюстрациях к роману Сервантеса, но он далеко не рыцарь печального образа, а весьма прагматичный господин, который делает деньги даже на собственной женитьбе.
Их словесные дуэли с Катариной — битва двух равных сильных личностей. Вообще Катарину-Ряшину можно назвать феминисткой, но феминисткой, которую укрощает даже не Петруччо — ее укрощает любовь и подсознательное желание любой нормальной женщины подчиниться сильному мужчине. Жаль, что свой финальный монолог с таким выразительным текстом актриса не произносит, а, по замыслу режиссера, пропевает в микрофон, перемещаясь со сцены в зал, и часть текста от этого словно пропадает.
Вообще же в спектакле много режиссерских придумок, есть очень остроумные, есть на грани фола. Конечно, Возрождение — это тот период, когда Европа освободилась от ханжества средних веков, и крепкое словцо, фривольная ситуация были в почете, но во всем хороша мера, у Коняева же иногда возникают проблемы в желании рассмешить публику любой ценой.
Впрочем, возможно, благодаря режиссерской фантазии и той внутренней свободе, что царит на сцене, в «Укрощении строптивой» есть целое созвездие прекрасных актерских работ, причем от больших ролей, например, Михаила Галицкого (Баптиста), Ильи Петрова (Гортензио), до скромных — Александра Малинина (Мадам), Юрия Петрова (портной), Ильи Скрябина (монах), Алексея Захарова (Гранио).
Форма гротеска, выбранная режиссером, в целом оправдана, и в спектакле нет эклектики, все развивается по тем законам, что замыслил для себя и актеров постановщик. Правда, иногда Шекспир получается с прилагательным «лайт». Но кто может безапелляционно заявить, что это недопустимо?
