Данис Нургалиев, КФУ: «Сегодняшняя молодежь — это поколение Z, это люди совсем другие»

Четыре консорциума КФУ

— Данис Карлович, вы курируете научную деятельность института, вы также курируете деятельность, связанную с геологией, входящей в пять основных направлений в известной нам стратегии университета. Расскажите, пожалуйста, что сейчас происходит с реализацией плана 5/100? Как движется КФУ к реализации этого плана?

— Действительно вот в этом году произошли принципиальные изменения в реализации этой программы. Потому что эту программу уже реализуем более трех лет. Вот, например, в этом году мы создали междисциплинарные консорциумы. Прежде мы действительно выбрали пять основных направлений стратегического развития Казанского университета, потому что нельзя во всех направлениях развиваться одинаково. Необходимо выбрать направление, где возможно развиваться наиболее сильно, где мы хотим стать лидерами в мире. Потому что, делая только прорывные вещи в довольно узких направлениях, можно выбраться вперед.

Ведь мы не можем всем фронтом двигаться — у нас нет средств таких, нет возможностей таких, нет времени. Поэтому, конечно, в этом году мы сфокусировались на четырех направлениях и создали четыре консорциума. Консорциумы — это принципиальные изменения, которые, вероятнее всего, приведут к изменениям, к трансформации университета в будущем, потому что междисциплинарность — это главное требование сегодняшнего дня.

Сегодня можно сделать какие-то новые открытия, создать технологии, если только математики объединятся с медиками, с химиками, физиками, геологами, биологами и так далее. Так вот, первое направление (мы называем их стратегические академические единицы, эти консорциумы) — это медицина и фармацевтика… Второе — это нефть. Третье – это космические исследования и приложения космических исследований. И четвертое направление – это развитие образовательных технологий. То, что мы условно называем «Учитель XXl века». Вот такие четыре группы консорциумов, в которые вовлечен практически весь университет.

— А это как-то оформлено организационно?

— Да, конечно, оформлено. Существует приказ, в котором обозначено, кто руководитель и какие факультеты, какие подразделения факультетов в этот консорциум входят. И хотя раньше мы тоже были междисциплинарным университетом, потому что слово «университет» — это нечто универсальное, все направления охвачены и все эти направления, казалось бы, в этом университете должны взаимодействовать друг с другом, общаться и творить должны эти разные ученые все время. Но оказалось, что это не совсем так.

Иногда, например, люди, которые работали на соседних факультетах, вообще могут не знать, чем другой занимается. Хотя они занимаются, может быть, совсем близкими вещами, которые в случае объединения получили бы колоссальный синергетический эффект. Это сегодня происходит сплошь и рядом.

Данис Нургалиев: «Слово «университет» — это нечто универсальное, все направления охвачены и все эти направления, казалось бы, в этом университете должны взаимодействовать друг с другом, общаться и творить должны эти разные ученые все время. Но оказалось, что это не совсем так».

За рубежом, например, эта система по-другому построена — если зайти на сайт хорошего зарубежного университета, то он, как говорится, 8-мерный или 10-мерный сайт. Вы на одного и того же человека, какого-то продуктивно работающего ученого, можете попасть, скажем, с одной стороны, с другой стороны, с третьей стороны. То есть, он участвует в разных консорциумах. Есть факультеты, а есть еще и консорциумы, которые присутствуют в этом 8-мерном пространстве сайта университета, происходит такая коллаборация. Вы своего знакомого ученого можете найти из разных мест. Например, зайти из физики, зайти из химии, зайти из, я уж условно говорю, из каких-то проблем, из технологий.

Еще один важный аспект. Дело в том, что эти четыре направления нашего университета, четыре стратегических единицы — мы их выбрали исходя из глобальных вызовов. Есть глобальные вызовы — природа, общество, имеющие определенные проблемы. Например, космос — сегодня все говорят об освоении Луны, Марса, тысячи спутников летают над Землей, и нужно использовать все это для освоения внешнего космоса и использовать эти спутниковые данные для эффективного освоения Земли. Все космические проблемы: и внешнего космоса, и дальнего космоса, и ближнего космоса, и самой Земли – это вот космическое направление.

Освоение Земли ведь продолжается мы, например, все больше и больше нуждаемся в энергии. С одной стороны, нам нужно больше добывать нефти, угля и газа, с другой стороны, сжигая органическое топливо, мы увеличиваем содержание углекислого газа, других парниковых газов, что приводит к изменению климата. На эту тему прогностические модели достаточно драматичны. Если мы продолжим сжигать газ, добывать в таком же объеме, сжигать нефть, газ и уголь, то все это выглядит не очень хорошо — до 2030—2050-х мы за счет этого можем увеличить среднюю температуру планеты на 1-2 градуса, что может привести к катастрофическим явлениям.

Еще, например, в медицине существует проблема продления жизни человека. При этом стоит задача, чтобы не просто дольше жил человек, а чтобы он в здоровом состоянии доживал, чтобы старость была здоровая. Чтобы дожил здоровым до 130—150 лет. То есть, существует масса проблем, и эти проблемы, глобальные вызовы решает медико-фармацевтическое направление.

А есть еще и проблемы, связанные с энергией, с новыми материалами, которые делаем из нефти, из углеводородов природных — это вот нефтяное направление.

И, разумеется, направление «Учитель XXl века», конечно. Сегодня образование принципиально меняется, потому что, во-первых, изменилось отношение к информации, она стала доступна, другим стало предоставление информации. Сегодня маленькие дети еще и разговаривать-то не умеют толком, а уже айпадом пользуются запросто, добывая информацию из интернета. И мы тоже знаем, что если нам что-то непонятное сказали, то сразу залезаем в интернет, чтобы посмотреть, что это такое. И, конечно, сегодня мы, может быть, даже до конца не понимаем, к каким принципиальным изменениям в усвоении информации, и вообще в образовании все это приведет. И мы должны все это использовать как можно быстрее. Потому что образование — это не простое усвоение информации, это более широкое понятие.

Именно такие глобальные вызовы мы выбрали, потому что эти проблемы вечные. И если мы идем в этих направлениях, то значит, мы движемся правильно и не можем ошибаться.

Данис Нургалиев: «Сегодня можно сделать какие-то новые открытия, создать технологии, если только математики объединятся с медиками, с химиками, физиками, геологами, биологами и так далее».

Допустим, если мы возьмем какое-то узкое направление, например, создадим какое-то лекарство, или сделаем штангу насоса для нефтяной промышленности, то это узкое направление может оказаться невостребованным. Вот поэтому и нужно создавать консорциумы с широкими направлениями. И еще — эти консорциумы совершенно междисциплинарные. И разные факультеты, разные лаборатории, разные кафедры — все они объединены под одну общую цель или на решение определенной задачи. Спектр задач тоже согласовывался с теми мировыми тенденциями, которые сегодня есть в науке, в технологиях. И поэтому в каждом направлении, в каждой стратегической и академической единице созданы лаборатории или открытые лаборатории, их мы называем OpenLabs, или просто лаборатории, в которых ведется разработка уже конкретных вопросов.

И под решение конкретных вопросов мы приглашаем ученых из-за рубежа, из России, набираем молодых людей, объявляем конкурсы. И все это финансируется из двух источников: во-первых, государство финансирует по программе повышения конкурентоспособности российских вузов «5/100», и второе — это софинансирование за счет бизнеса. Соотношение между этими видами финансирования примерно 50/50, хотя даже в этом году мы немножко превышаем: 40% государство финансирует, а на 60% финансируем сами, добываем эти средства от бизнеса, от грантов, от различных государственных, корпоративных проектов и так далее. Вот такая общая картина.

Для обывателей, может, не совсем понятно, что сделали какие-то новые объединения, новые приказы какие-то, начальников новых выставили, новую бюрократию создали… Но на самом деле это не так — у нас сегодня происходит реальная трансформация университета.

Вот, например, раньше был геофак, геологический факультет, а теперь мы создали институт геологии и нефтегазовых технологий. Зачем? Да потому что сама по себе геология — это вещь очень интересная. Я сам заканчивал геофак, и действительно, людей геология привлекает сама по себе. Но сегодняшняя молодежь, вот это поколение Z, как говорят, это люди совсем другие. То есть, это люди, которым, помимо чистой карьеры, необходимы какое-то движение по жизни вперед, самореализация.

В наше время было просто: я заканчиваю вуз, получаю 140 рублей зарплату, к 50 годам у меня будут квартира, машина, дача, жена, дети и так далее. Нормально, как у всех. Но сегодня другое поколение, другой менталитет. И, конечно, им нужны и другие ценности, им нужно реализоваться. Понимаете, их надо поддержать, им надо сказать: «Да, ты умеешь, да, ты вот можешь сюда свои силы направить». Даже если просто говорить: «Институт геологии и нефтегазовых технологий», о, это уже как-то совсем по-другому звучит! И уже приходят совсем другие люди, название — это очень важно. И по каждому направлению именно так.

То есть мы стараемся привлечь, привлечь таланты. По идее, главная цель университета — привлечение талантов — талантливых студентов, абитуриентов, талантливых преподавателей, талантливых ученых.

Молодость выбирает междисциплинарность

— Они сами-то к вам тянутся?

— Конечно! Скажу, например, про абитуриентов нашего университета — с каждым годом у нас повышается балл ЕГЭ. И хотя ЕГЭ многие не любят, лично мне ЕГЭ нравится. Наверное, там есть какие-то проблемы, но люди приходят, и я вижу, что балл ЕГЭ у нас с каждым годом повышается, повышается. И каждый год боишься — куда еще повышаться? Неужели в этом году не повысится, а он все повышается и повышается. Абитуриенты стали лучше.

Это говорит о том, что люди к нам стремятся, мы привлекаем этих людей, привлекаем тем, что мы занимаемся интересными вещами, предлагаем интересные профессии, интересные занятия, в интересном обществе, с интересными приборами… Получается — интересное будущее им предлагаем.

Данис Нургалиев: «С каждым годом у нас повышается балл ЕГЭ. И хотя ЕГЭ многие не любят, лично мне ЕГЭ нравится. Наверное, там есть какие-то проблемы, но люди приходят, и я вижу, что балл ЕГЭ у нас с каждым годом повышается, повышается. И каждый год боишься — куда еще повышаться? Неужели в этом году не повысится, а он все повышается и повышается. Абитуриенты стали лучше».

Все это нужно держать в тонусе непрерывно, понимаете. Делать, предлагать, двигать, чтоб все эти таланты шли к нам, не уезжали куда-то в Питер, в Москву. В Казани эти таланты должны оставаться. Кроме того, университет ведь еще конкурирует не только с нашими российскими вузами, но и с зарубежными.

— Вот вы можете на примере Института геологии, который вам ближе и роднее, на примере каких-то проектов вот этого института, рассказать о САЕ (стратегическая академическая единица)? Почему вам нужны эти междисциплинарные структуры? Как они работают?

— Знаете, в то время, когда еще не было САЕ, в 2010 году, когда только образовался федеральный университет и Ильшат Рафкатович пришел ректором, первое, что было, это было объявление гранта «218-й проект», как мы его называем. Это была очень умная такая вещь, когда государство говорит: «Компания, вы давайте работайте с университетами!». А они говорят: «Ну, нам это неинтересно, нам нужен конечный продукт». Тогда государство отвечает: «Нет-нет, давайте так: мы даем университетам 100 рублей, а вы 100 рублей у себя вкладываете в этот же нужный вам проект. И вы делаете все вместе и создаете готовый продукт». Компания говорит: «А вот это интересно».

Под этот «218-й проект», под эту очень хорошую идею грантов, мы подали несколько проектов и ряд из них выиграли. Причем, мы сразу пошли по пути привлечения в рабочие команды физиков, химиков, математиков. У нас был такой междисциплинарный проект с сервисной компанией «ТНГ-групп», по которому мы создавали новые технологии, методики разведки и контроля за разработкой месторождений нефти и газа. Мы этот проект выиграли, и мы научились работать вместе. Увидели, что плоды-то есть, что получилось, что мы какие-то вместе новые приборы сделали, технологии создали, которые компания начала реально применять.

Причем для «ТНГ-групп» мы создали несколько приборов, несколько технологий, имея которые «ТНГ-групп» сумела выиграть тендеры, которые раньше могли выиграть только такие монстры как, например, Schlumberger, Halliburton, Baker Hughes и другие. Раньше эти крупные западные компании имели эти технологии, и они выигрывали все тендеры. А наши даже не участвовали, не могли, не проходили по условиям конкурсов, так как не имели этих приборов и технологий. А сейчас они начали не только участвовать, но и выигрывать. То есть, «движуха», как говорится, пошла, понимаете?

Наши компании нам поверили, и сегодня мы уже 11 таких проектов реализовали. И по нефтесервису, и по катализаторам. Вот мы создали новые нефтехимические катализаторы, за счет которых сегодня практически полностью покрывается потребность в этих катализаторах у такого гиганта, как «Нижнекамскнефтехим». В принципе, мы начали создавать какие-то реальные продукты, которая наша индустрия начала кушать. Университет вдруг оказался способным что-то создавать. Это было здорово, такой был вот, знаете, скачок.

Раньше как было в Советском Союзе? Были университеты, были отраслевые институты и было промышленное производство. Университеты делали какую-то фундаментальную науку, готовили специалистов, ученых, консультировали институты отраслевые. А уже отраслевые институты, работая с компаниями, с промышленными предприятиями, делали какие-то технологии, развивали, или внедряли какие-то западные технологии. А потом эти отраслевые институты исчезли. Они не растворились, а просто перестали быть нужны кому-то, они рассосались, их растащили. Фактически сегодня такой вот вакуум появился, и мы вот в этом вакууме между университетами и промышленными предприятиями прожили десятки лет, на самом деле. И вот теперь уже сами предприятия не верят, что университеты могут что-то сделать.

И вот тут появился вот такой «проект 218», как, например, с «ТНГ-групп», и вот это был такой первый пример того, что междисциплинарность в университете может работать реально, и она может выдавать реальные плоды. И вот когда пришло время участвовать уже в проекте «5/100», и когда, буквально в прошлом году, появилась идея о том, что нужно создавать вот такие консорциумы, стратегические академические единицы, то мы, в принципе, были уже к этому готовы. Мы просто сказали, что у нас есть такие консорциумы, которые уже действуют, что вот эта междисциплинарность работает.

Данис Нургалиев: "Пример междисциплинарности — медики и физики, медики и математики. Медицина — это, конечно, проблема номер один. Потому что здоровье, жизнь человека — это проблема номер один. Здесь мы во многом отстали от западных стран, но нам нужно двигаться, а не отставать".

Пример междисциплинарности — медики и физики, медики и математики. Сегодня из тех четырех направлений, которые я назвал, медицина — это, конечно, проблема номер один. Потому что здоровье, жизнь человека — это проблема номер один. Здесь мы во многом отстали от западных стран, но нам нужно двигаться, а не отставать. И здесь вот скажем, например, проблема введения информационных технологий в медицину — это огромный пласт, это чистое поле не паханное.

Вот вы приходите в больницу, какая-то медсестра пишет там, на какой-то бумажке, которую можно потерять. А все это должно быть в сети. И, с другой стороны, в сети все это должно быть защищено. Эта информация должна быть кому-то доступна, а кому-то нет. Кроме того, эта информация должна быть обработана специфическим образом. Вот вы сделали рентгеновский снимок, врач посмотрел его и вдруг что-то пропустил. А можно по-другому: засуньте этот снимок в сканер или сразу получите его в цифровом виде, затем, компьютер его обработал, врач все увидел, тщательно просмотрел все, все задокументировал, и когда через несколько лет сделали еще один снимок, он его сравнил с прежним снимком с использованием компьютерной программы и сказал: «Вот здесь у вас что-то потемнело, упаси боже, там, или посветлело».

Понимаете, это не просто формальная информатизация, как у нас любили говорить. Это в мире уже идет давно, а у нас в России двигается пока очень медленно. Очень важно, когда вы вот айтишников подтягиваете для этих задач, для них это же ерунда, а для медицины — колоссальная вещь!

Или те же самые исследования в области геномики и протеомики. Сегодня у нас в университете создан Междисциплинарный центр протеомных исследований, один из лучших, я считаю, в России. Появилась новая наука биоинформатика, которая потребляет сегодня в мире больше всего машинного времени и бурно развивается. Возьмем анализ генома. Раньше это стоило миллиард долларов, а сегодня анализ стоит 500 долларов и меньше. Сегодня, по сути, мы стремимся для каждого человека получить эту информацию, и сегодня это возможно. И, конечно, это вклад некий в будущую науку, потому что потом это будет обрабатываться (вот куда машинное время девается). Представляете, вот книга, толстый том такой про ваш геном написан, его нужно на компьютере обработать, сравнить с остальными 3—5 миллионами других геномов, посмотреть, что там получается и сказать, что тут ошибка, вот тут правильно написано, а тут что-то непонятное…

То есть, междисциплинарность — это сегодня веление времени. Невозможно без этого работать.

— В качестве примера, могу привести Нобелевскую премию 2016 года по химии, которую присудили за молекулярные машины, которые ближе к чисто физическим разработкам. Все смешалось в доме Облонских...

— Конечно, все перемешалось, да! То есть, сегодня химия — это №1 для медицины. Есть химия для медицины, химия для материалов, химия для нефти и так далее… И химия, сама по себе, как фундаментальная наука тоже развивается. Но она развивается именно потому, что находится практическое приложение, которое приводит средства сюда и позволяет этой химии развиваться. Сегодня каждое фундаментальное открытие стараются использовать, применить, чтобы получить какую-то пользу для человека, для здоровья, для окружающей среды, для энергии и так далее. Конечно, с одной стороны, это деньги, но, с другой стороны, это и благосостояние человека. Ну в общем все это движет миром, на самом деле.

Альберт Бикбов: «Нобелевскую премию 2016 года по химии присудили за молекулярные машины, которые ближе к чисто физическим разработкам. Все смешалось в доме Облонских...»

— Не приведет ли междисциплинарность к изменению структуры университета, отказу от старых факультетов?

— Вы знаете, вот есть такая поговорка: «Против лома нет приема». То есть, есть тенденция объединения каких-то факультетов, создание новых факультетов, проведение новых междисциплинарных исследований… Возьмем, например, биоинформатику. Да, мы много обучаем людей в области IT, информационных технологий, но сегодня главным потребителем машинного времени, как я уже говорил, является биоинформатика. В этой области колоссально много проблем, которые должны решать математики вместе с биологами. И я даже не знаю, во что это должно превратиться. Вот уже дисциплина в мире такая появилась, как биоинженерия. У нас нет факультета биоинженерии, может быть, его надо создать? То есть, я не боюсь трансформаций, трансформация — это, может быть и правильно. Я боюсь, что останется как было. Совсем.

— Когда происходят такие трансформации, есть победители и есть проигравшие. Как сейчас народ в университете воспринимает это? Ведь это не секрет, что есть и обиженные.

— Наверно. Но знаете, не бывает однозначного взгляда на все проблемы. Всегда есть проигравшие и недовольные… И есть прогресс… Я могу сказать про молодежь, однозначно совершенно — ей интересно. То есть, если раньше какой-нибудь химик занимался какими-то своими проблемами, то сегодня мы привели к нему нефтяников, медиков, фармацевтов, и стало очень интересно. Раньше это была просто химия, а теперь он увидел, что из его химии получается совершенно конкретная вещь, которая вызывает интерес у всех, она публикуется в хороших журналах, за нее дают патент, за нее какие-то компании деньги платят.

Понимаете, вот эти трансформации, вот эта междисциплинарность, она страшно увлекает молодых людей, вот это поколение Z. Потому что нет скучности. Вот молодой человек учился химии, учился физике — и вдруг, начал медициной заниматься или биологией. Знаете, как здорово и интересно, ведь он начинает познавать совершенно новую область. Он начинает проникать в клетку. Он раньше занимался ЯМР (ядерным магнитным резонансом), какие-то молекулы там смотрел, а теперь ему говорят: «Слушай, вот посмотри молекулы клетки, вот здесь молекула, там вот рибосома, там вот есть вот такой отросток, давай в ЯМР спектрометре посмотрим». Он говорит: «Ну слушай, я вижу его, в этой рибосоме, в этом отростке большой молекулы обычно должна быть гидроксильная группа, а вместо нее там стоит какая-то, скажем, другая группа». Он начинает видеть, что его инструмент, ЯМР, например, позволяет увидеть нечто новое, что принципиально влияет на познание природы живого мира.

То есть, это очень интересно! Но, бывает, есть такой человек, занимавшийся одной какой-то вещью всю жизнь, которому вся эта новизна давно уже не интересна. И ему кажется, что эти перемены разрушают его устои, где у него был хороший мирок такой, он там хорошо жил, публиковался, гранты какие-то имел. Там ему было уютно и хорошо, а ему тут приходят и говорят: «Слушай, ну это же болото!». Он говорит: «Какое болото? Я же все хорошо делаю, у меня вот такие индексы научного цитирования!». По сути, он занимается, тем, что болото создает. И вот, когда ребята молодые начинают от него уходить туда, где интересно, он начинает шуметь: «Что вы делаете? Разрушаете все устои, все что создано мной, тяжелым трудом!».

Ну знаете, не бывает, однополярного мира и не может быть — он всегда многополярный… Точно так же существует и борьба противоположностей. Всегда. Вот если помните анекдот про Тамерлана: «Тамерлан с войском вышел в степь. Идет-идет, день идет, два идет… И он говорит своим полководцам, что, слушайте, ребята, может быть мы не туда идем? Врагов, говорит, что-то не видно». Понимаете? Поэтому, если нет врагов, то значит, вы куда-то не туда идете. Наверное, в этом наличии врагов тоже есть смысл.